Но и почти сто лет спустя дым от неженатого выстрела “Авроры” не рассеялся…

25 октября 1917 года стрельбу по Зимнему дворцу – госпиталю с сотнями раненых – вела не “Аврора”, а орудия Петропавловской твердыни
Драматические события ночи с 25 на 26 октября 1917 года овеяны огромным количеством мифов, о них снято масса художественных фильмов, написаны книги.

Зимний. “Со всех сторон был окружен…”

Хмурое утро 25 октября 1917 года. Зимний дворец, фактически отхваченный от города, лишен связи с внешним миром, его обороняют триста казаков Пятигорского полка, полурота женского батальона и юнкера. Вооруженные красногвардейцы фланируют по ближним улицам пока вполне безобидно. Кругом – хмельно веселящаяся петроградская толпа.

Все изменилось вмиг.

Из воспоминаний Александра Зиновьева – Главного управляющего северо-западного Отделения Алого Креста:

Там, где мне приходилось проходить, все еще было спокойно и ничего особенного не было заметно. Стрельба эта продолжалась часа два, и потом все затихло, бившие рабочие и матросы куда-то исчезли… В амбулаторию, находившуюся тут же в здании нашего Управления, стали приносить раненых и уложенных… Началась перестрелка, – они стреляли по направлению к Невскому проспекту, но противника их не было видно… Но скоро стали получаться сведения, что бунт всюду было успешно, телефонная станция, водопровод, станции железных дорог и другие важные пункты города бывальщины уже в руках большевиков и весь Петербургский гарнизон к ним присоединился… “Я, как всегда, утром отправился в свое Управление Алого Креста. Но около 11 часов утра, на Литейной против окон нашего Управления, вдруг, как-то неожиданно показались вооруженные ружьями рабочие вперемешку с матросами.

Дворец со всех сторон был окружен большевиками, солдатами и матросами… Рекомендация рабочих и солдатских депутатов сидел тише воды и ниже травы, Министры Временного правительства заперлись в Зимнем дворце, где большинство их и существовало. Дворец защищался только юнкерами, то есть учениками военных училищ, подготовлявших офицеров, и женским батальоном, недавно сформированным Керенским.

Когда вечерком, часов около 6, я шел домой, в той части города, через которую мне надо было проходить, все было тихо и покойно, улицы были пустые, движения никакого не было, даже пешеходов я не встретил… Дом, в котором мы жили, был совсем вблизи от Зимнего дворца, – минут пять ходьбы, не больше. Вечером, после обеда около Зимнего дворца началась живая стрельба, сначала только ружейная потом к ней присоединился треск пулеметов”.

Госпиталь. “А также больные-“позвоночники”

Премьер-министр Преходящего правительства Александр Керенский срочно выехал в Гатчину, надеясь привести в столицу верные Временному правительству войска. И впоследствии, разузнав об этой “трактовке”, сильно переживал: Он отнюдь не бежал из Зимнего согласно послереволюционной легенде, закрепившейся после в школьных учебниках.

Солдаты честь отдавали, в том числе и те, которые с красными бантами. Я вообще никогда не надевал женских туалетов – даже в младенчестве, в шутку…”, – сетовал Александр Федорович в беседе с журналистом Генрихом Боровиком (Опубликовать интервью, взятое в 1966 году в Париже, разумеется, тогда не удалось, и рассказал этот сюжет Боровик “Российской газете” уже в 2009 году). “Передайте там у себя в Москве – у вас же кушать серьезные люди: скажите им, пусть перестанут писать эту глупость обо мне, что я из Зимнего дворца убежал в женском платье!.. Я уехал на своей машине, ни от кого не исчезая.

Как сообщал Правительственный вестник, “в императорском Зимнем дворце высочайше разрешено отвести под раненых парадные залы, сходящие на Неву, а именно: Николаевский зал с Военною галереею, Аван-Зал, Фельдмаршальский и Гербовый – всего на тысячу раненых”. Торжественное открытие лазарета состоялось 5 октября, в день тезоименитства престолонаследника – цесаревича Алексея Николаевича. Его именем по решению царской семьи и назвали лазарет – во избавление наследника от гемофилии. Дело в том, что Зимний дворец с 1915 года перестал быть цитаделью российской монархии – тут был открыт госпиталь. Не подлежали опубликованию в советское время и документы, проливающие свет на появление живописных деталей (Керенский, как гласила официальная версия, переоделся в платье сестры милосердия).

Роскошные стены заволокли холстом, наборные полы покрыли линолеумом. В палаты превратились восемь самых больших – и самых великолепных – парадных залов 2го этажа.

“Нездоровые были размещены соответственно ранениям. В Александровском зале лежали больные, раненные в плечо и спину”, – вспоминала сестра милосердия Нина Галанина. В Николаевском зале, вмещавшем 200 коек, возлежали раненные в голову, в горло и грудную клетку. А также очень тяжелые больные – “позвоночники” … В Гербовом зале были больные с ранами в брюшной полости, бедре и тазобедренном суставе…

Госпиталь был оборудован по последнему слову науки и техники – самая совершенная аппаратура, новейшие методы лечения. На 1-м этаже разместили приемный покой, аптеку, кухню, ванные, врачебные кабинеты.

Сотни бойцов, проливавших кровь за Россию на фронтах всемирный войны, тоже были застигнуты революцией врасплох.

Смольный. “Ильич готов был нас расстрелять”

Но жажда воли была сильнее “предрассудков” закона. Дипломированный юрист, выпускник Петербургского университета, он не мог не осознавать, что подстрекает к совершению государственного переворота – ведь Преходящее правительство де-юре могло передать власть только Учредительному собранию. Тем временем в Смольном уже вторые сутки, с 24 октября, клокотал II Всероссийский Съезд Советов. Ленин, сидя на конспиративной квартире у Маргариты Фофановой, “бомбардировал” товарищей по партии писульками о необходимости немедленного начала штурма.

Правительство колеблется. Нельзя ждать!! Товарищи! Я пишу эти строки вечером 24-го, положение донельзя критическое… Надо добить его во что бы то ни сделалось!” Можно потерять все!!.

Меньшевики, эсеры, представители иных партий и даже умеренного крыла РСДРП(б) пытались настоять на миролюбивом и, что не менее важно, – законном – разрешении кризиса. Луначарский вспоминал: “Ильич готов был нас расстрелять”. Наконец, не вытерпев, Ленин направляется в Смольный. Тщетно… Ленин возвысился на трибуну, перехватив эстафету на трибуне у Троцкого; тот уже “разогрел” делегатов.

В Смольном царила несколько истерическая эйфория, в полутемном и беззащитном Зимнем – нервозная потерянность.

Зимний. “Бессилие и малочисленность защитников…”

Член Чрезвычайной Следственной комиссии, расследовавшей дела бывших царских министров (была учреждена после Февральской революции по распоряжению Временного правительства), полковник Сергей Коренев, находившийся в ту ночь во дворце, вспоминал:

А тут еще все та же проклятая “Аврора”, лукаво подмигивающая нам жерлами своих пушек, которые, хотя и не будут стрелять, – как уверяют нас в этом наши полководцы, но все же очень подозрительно глядят прямо нам в окна”. “Бессилие и малочисленность наших защитников – юнкеров, которым начальство не может даже удосужиться выдать необходимые военные припасы, это очевидное отсутствие во всем деле обороны направляющей воли, эти сонные генералы и их надежды, что если не кривая, то Керенский выручит.

Образцово в это же время во дворец вошли американский журналист Джон Рид с женой и другом. Это картинка – после полудня 25 октября. Охрана их не впустила по “удостоверениям из Смольного” в ворота Собственного сада со стороны площади, но они беспрепятственно прошли через ворота с набережной, предъявив американские виды. И пошли бродить по дворцу-госпиталю, разглядывая картины. “Было уже довольно поздно, когда мы покинули дворец”, – напишет Джон Рид в книжке “10 дней, которые потрясли мир”. Поднялись по лестнице к кабинету министра-председателя, которого, естественно, не застали.

А возле 23 часов (упомянутые Кореневым “полководцы” ошиблись) “Аврора”-таки выстрелила. И отнюдь не неженатыми снарядами. И вот это вызвало уже настоящую канонаду: открыли стрельбу пушки Петропавловской крепости. Из орудия N 1, холостым залпом, эхо какого разнеслось по городу.

Стреляли по госпиталю.

По безоружным, беззащитным, лежачим раненым в залах-палатах Зимнего. По тем самым рабочим и крестьянам, одетым в солдатские шинели, во имя каких якобы совершался захват власти.

“Аврора”. Письмо в редакции Петрограда

Тень подозрений в позорной пальбе по лежачим пала на крейсер, что побудило его команду отправить 27 октября во все газеты Петрограда весьма эмоциональное письмо:

Мы заявляем, что пришагали не громить Зимний дворец, не убивать мирных жителей, а защитить и, если нужно умереть за свободу и Революцию от контрреволюционеров. “Ко всем беспорочным гражданам города Петрограда от команды крейсера “Аврора”, которая выражает свой резкий протест по предлогу брошенных обвинений, тем более обвинений не проверенных, но бросающих пятно позора на команду крейсера.

Печать пишет, что “Аврора” отворила огонь по Зимнему дворцу, но знают ли г-да репортеры, что открытый бы нами огонь из пушек не оставил бы камня на камне не лишь Зимнего дворца, но и прилегающих к нему улиц. А разве это есть. К вам обращаемся мы, рабочие и солдаты города Петрограда. Что же касается выстрелов с крейсера, то был произведен лишь один холостой выстрел из 6дюймового орудия, обозначающий сигнал для всех судов, стоящих на Неве, и призывающих их к бдительности и готовности. Неужели это не ложь, обычный прием буржуазной прессы забросать грязью и не основательностью фактов происшествий строить козни рабочему пролетариату. Не веруйте им, что мы изменники и погромщики, а проверяйте сами слухи. Не верьте провокационным слухам.

Просим все редакции перепечатать.
Председатель судового комитета
А. БЕЛЫШЕВ.
Товарищ председателя П. АНДРЕЕВ”.

Два снаряда, выпущенных из Петропавловской твердыни, попали в бывшую приемную Александра III. Большинство снарядов, летевших с Петропавловской крепости, разорвались на Дворцовой набережной, шрапнелью было вышиблено несколько стекол в Зимнем.

Ведь еще до истечения ультиматума, предъявленного Военно-революционным комитетом (ВРК) Временному правительству, с белыми полотнищами в дланях Зимний дворец покинули казаки и ударницы женского батальона. Скорее всего, то была психическая атака… Зачем штурмующие били из гаубиц по фактически безоружному, почти не охраняемому дворцу? Палить из пушек по нескольким десяткам мальчиков-юнкеров никакого смысла не имело.

Ну а Петроград словно и не замечал свершавшихся в ту ночь фатальных событий.

Зимний. Юнкеры выпущены “под честное слово”

Их по сравнению со вчерашним днем как будто убыло “… На улицах все буднично и обычно: привычная глазу толпа на Невском, по-всегдашнему ходят переполненные трамвайные вагоны, торгуют магазины нигде не обнаруживается пока никакого скопления армий или вообще вооруженных отрядов… Только уже у самого дворца заметно необычное шевеление: на Дворцовой площади передвигаются с пункты на место правительственные войска.

Они сидят у ворот и дверей дворца, галдят, хохочут, бегают по тротуару в перегонки”, – записал свидетель. …Зимний дворец снаружи принял уже более боевой вид: все его выходы и проходы, ведущие на Неву, облеплены юнкерами.

В этом резоне и защитники дворца, и штурмующие были примерно в одинаковом положении. Защитники дворца толком не знали его логистики: как выяснилось, взойдя в Зимний с набережной Невы, они не могли найти дорогу ни к кабинетам Временного правительства, ни к выходам со стороны Дворцовой площади. Бесчисленные коридоры дворца и переходы из него в Эрмитаж никем не охранялись по той же вину – никто из военных просто не знал их расположения и не имел под рукой плана здания.

Пользуясь этим, большевистские активисты беспрепятственно проникали во дворец со сторонки Зимней канавки. Их становилось все больше, а защитники все не могли обнаружить “протечку”.

Вслед вошли остальные “эмиссары” ВРК. Вот так, возвысившись по узкой маленькой лестнице, ведущей в личные покои Ее Величества, поплутав по коридорам дворца, отряд Владимира Антонова-Овсеенко в начине третьего утра 26 октября и попал в полутемный Малахитовый зал. Услышав голоса в соседнем помещении, Антонов-Овсеенко распахнул дверь в Небольшую столовую.

За небольшим столом сидели министры Временного правительства, перебравшиеся сюда из Малахитового зала: окна там выходят на Неву, а риск продолжения обстрела из Петропавловской твердыни сохранялся. После секундной паузы – обе стороны были шокированы столь простой и быстрой развязкой – Антонов-Овсеенко с порога произнес: “Именем ВРК объявляю вас взятыми”.

А Антонов-Овсеенко вернулся в Смольный, где известие о “низложении и аресте Временного правительства” было встречено овациями и пением “Интернационала”. (Двадцать лет спустя, в 1937-м, Антонова-Евсеенко возьмут как “врага народа” и расстреляют за “контрреволюционную деятельность”; возникшая в беззаконии власть беспощадно расправлялась с породившими ее). Министры бывальщины арестованы и доставлены в Петропавловскую крепость, офицеры и юнкера отпущены “под честное слово”.

Госпиталь. “Старшая сестра сидела под арестом…”

Бригады красноармейцев и вооруженных пролетариев, как свидетельствуют документы, “принялись срывать бинты с раненых, имевших лицевые ранения: эти палаты находились в зале, ближайшем к апартаментам правительства” – искали “замаскировавшихся под раненых” министров. Вот как вспоминала об этом медсестра Нина Галанина, дневалившая 26 октября в лазарете Зимнего дворца: Пока в Смольном пели “Интернационал”, в залы Зимнего, заполненные тяжелоранеными, ворвались революционные отряды.

Я взошла, как бывало сотни раз раньше, в Иорданский подъезд. Прежде всего мне хотелось попасть в госпиталь Зимнего дворца… Там не было на пункте привычного швейцара. Пробраться туда оказалось не так легко: от Дворцового моста до Иорданского подъезда стояла тройная цепь красногвардейцев и матросов с винтовками наперевес. Сквозь 1-ю цепь, объяснив, куда я иду, прошла сравнительно легко. Какой-то матрос зло крикнул товарищам: “Чего смотрите, не ведаете, что Керенский переодет сестрой?” Потребовали документы. У входа стоял матрос с надписью “Заря свободы” на бескозырке. Это помогло – меня проглядели… Они охраняли дворец и никого к нему не пропускали. Я показывала удостоверение… Когда проходила вторую, меня приостановили. с печатью госпиталя Зимнего дворца. Он разрешил мне войти. “Как только наступило утро 26/Х, я… поспешила в город.

На вытекающий день, 27-го октября, раненых начали отправлять в другие лазареты Петрограда. 28 октября 1917 года лазарет Зимнего дворца был закрыт”. По всем помещениям ходили вооруженные матросы и красногвардейцы. По возможности я старалась их успокоить… Первое, что кинулось в глаза и поразило, – это огромное количество оружия. Вся галерея от вестибюля до Главной лестницы была завалена им и походила на арсенал. Лежачие раненые бывальщины сильно напуганы штурмом дворца: много раз спрашивали, будут ли стрелять еще. В госпитале, где был всегда такой образцовый порядок и тишь; где было известно, на каком месте какой стул должен стоять, – все перевернуто, все вверх дном. Старшая сестра сидела под арестом: ее караулили два матроса… И всюду – вооруженные люд.

Зимний. “Меня провели к коменданту дворца…”

Александру Зиновьеву, Главному управляющему северо-западного Филиалы Красного Креста, рано утром 26 октября позвонил дежурный Управления Красного Креста и сообщил, что Зимний дворец взят большевиками, а сестры милосердия, бывшие во дворце, арестованы. Он немедленно отправился туда.

“Всюду были разбросаны ружья, пустые патроны, в большой передней и на лестнице возлежали тела убитых солдат и юнкеров, кое-где лежали и раненные, которых не успели еще унести в лазарет.

Я долго ходил по так неплохо знакомым мне залам Зимнего дворца, стараясь найти начальника солдат, захвативших дворец. Малахитовая зала, где обычно Императрица принимала представлявшихся ей, – была вся как снегом накрыта разорванными бумажками. Это были остатки архива Временного правительства, уничтоженного перед тем, что дворец был захвачен.

Многие юнкера, перед самым крышкой борьбы бросились в лазарет, прося сестер милосердия спасти их, – очевидно сестры помогали им скрываться, и благодаря этому подлинно многим из них удалось спастись. Обвинение это было совершенно верное. В лазарете мне сказали, что сестры милосердия были арестованы за то, что они таили и помогали скрываться юнкерам, защищавшим дворец.

После долгих поисков мне удалось добиться кто был теперь Комендантом дворца и меня прочертили к нему… Я объяснил ему в чем дело, сказал, что в лазарете лежат около 100 раненых солдат, и что сестры милосердия необходимы для ухода за ними. Со мной он был весьма приличен и корректен. Этим дело и кончилось, никакого суда над сестрами никогда не было, и никто их больше не беспокоил, в то пора у большевиков были более серьезные заботы”. Он сразу же приказал их освободить под мою расписку, что они не уедут из Петербурга до суда над ними.

P.S. Все случилось столь стремительно и неправдоподобно легко, что мало кто сомневался: большевики будут еще более временными, чем Временное правительство…