Разговоры о Пушкине
6 июня 1799 года родился великий русский поэт Александр Сергеевич Пушкин. «Пушкин — это русский человек в его развитии, в каком он, может быть, придёт через двести лет», — утверждал Николай Васильевич Гоголь. И не преувеличивал со сроками. Скорее даже наоборот. Прошло уже двести лет, однако тип русского человека, блеснувший нам в Пушкине, до сих пор является раритетом.
Кстати, если Вы хотите посетить экскурсию Пушкинские Места Москвы с Валерией Полянчиковой – присоединяйтесь. Цены от 100 руб. http://moscowexcursion.com/pushkinskie-mesta-stolicy/
Нечасто среди современников увидишь человека широкого европейского образования, смелого в мысли, творческого во всех жизненных проявлениях, но при этом чистосердечно и самоотверженно любящего Отечество, презирающего клеветников России и яростно обличающего ее врагов. Зато не счесть тех, кто сочетает вымышленную креативность и полуграмотность, почерпнутую из одной западной книжки, с неистовой ненавистью ко всему русскому.
Нечасто встретишь и того, кто обладает подлинным аристократизмом духа, не говоря уж о принадлежности к древнейшему боярскому роду, но при этом проберутся глубоким и искренним уважением к простому русскому человеку, способен сказать в его защиту, например, такие слова: «Взгляните на русского крестьянина: кушать ли и тень рабского уничижения в его поступи и речи? О его смелости и смышлености и говорить нечего». Напротив, хватает самозванцев, которые на презрении к несложному соотечественнику и смрадном социальном расизме строят свои претензии на самозваное «первородство».
Нечасто увидишь тех, кто, пылая ненавистью к деспотии, воспевая вольность и гражданственность, не стесняясь перечить даже царям, при этом восхищенно созерцает русскую историю, старается бездонно в нее проникнуть и клянется честью, что «ни за что на свете не хотел бы переменить отечество или иметь другую историю, кроме истории наших предков, подобный, какой Бог нам ее дал». Зато сплошь и рядом мы видим маляров негодных, зачерпнувших из ведра немного грязной краски, которой они грязнят лики святых и драгоценные фрески нашей старины. Нет в этих писаках ни смелости, ни истинного гражданского мужества, но через кромка — продажности и готовности отдаваться хоть своему, хоть чужому начальству за презренное злато.
Пушкин был и остается нашей внутренней мерой, в какую мы еще не выросли. Среди сурового времени — и в России, и в Европе, и за тридевять морей — он жил как свободный просвещенный независимый и в чем-то индивидуалистичный человек. Однако не отчужденный ни от своего народа, ни от общества, в каком пребывал: заботливый об усовершенствовании государства гражданин, пламенный — именно русский — патриот, при всей мировой широте собственных интеллектуальных интересов.
Столь огромный Пушкин стадам современных Сальери доставляет дискомфорт, а потому они пытаются заузить его по своему размеру. То мастерят из Александра Сергеевича унылого фрондера и безбожника. То развратника, картежника и шута. То с наглой ухмылкой объявляют его «негром», в худших традициях южноамериканских штатов XIX столетия («капля негритянской крови окрашивает все»). То пытаются выставить революционером, заговорщиком, внутренним эмигрантом, иностранцем в родном Отечестве. В заключительные десятилетия вокруг Пушкина сложилась душная атмосфера клеветы, хихиканий, дремучего воинствующего невежества. Пользуясь тем, что дух школьных «хрестоматий» отчуждает молодежь от понимания великого поэта, его превратили в карикатуру, в поп-идола.
Факты игнорируются полностью. Не хотят замечать ни глубокой преданности Пушкина государю и его омерзения к революционным переворотам, ни патриотизма, который выражался так, что в терминологии современных «общечеловеков» он попал бы в разряд крайних шовинистов. Сальные сплетники не желают и не могут замечать разницы между романтической маской, обычной для эпохи, когда у поэтов принято было быть влюбленным во всех дам сразу, и реальным, довольно сдержанным, насмешливым, хотя и не без вспышек гнева, темпераментом поэта. В угоду русофобскому мифу игнорируется даже реальная наружность Пушкина — русые мягко вьющиеся волосы, бледное с румянцем лицо, голубые глаза, и самосознание человека, который и по маме, и по отцу принадлежал к Пушкиным, ветви рода Ратшичей, идущего от соратника Александра Невского. К настоящему Пушкину нам приходится пробиваться сквозь тонны нанесенного на его могилу мусора.
Кого же мы обнаруживаем, когда все-таки добираемся до цели?
Во-первых, создателя русского литературного стиля. Пушкину удалось пересобрать потрясенное петровскими реформами русское слово, объединить истину архаистов с правдой новаторов, обогатить несложную и ясную речь богатством, таившимся в церковно-славянской письменности. Именно пушкинский слог, где органично слито старое и новое, придает нашему стилю ту пленительную и непостижимую непонятность, о которую разбиваются попытки овладеть русским словом извне. Именно Пушкин придал ему глубину вкупе с восхитительной неопределенностью.
Где, как не у Пушкина, мы найдем оборот русской души, ее самых малоприметных переживаний, самых сильных аффектов и даже страхов? Кем еще так точно передано то ощущение непрерывного движения, перемещения в пространстве, которым охвачена русская цивилизация, несмотря на ее оседлость? Для постижения русской этнической психологии собственно Александр Сергеевич дает самый добротный материал.
Со сказанным тесно связана еще одна черта — Пушкин как воспитатель. Невзначай ли, что русская детская душа образуется смыслами пушкинских сказок. Золотой петушок отучает ее от лени. Балда — от жадности. Золотая рыбка — неизменное средство против сварливости и чрезмерного тщеславия. «Сказка о царе Салтане» учит победе над завистью и клеветой. Как русский ум не может мыслить без сотен пушкинских афоризмов, так и давя в своих движениях идет пушкинскими тропами. Лукоморье является нашей общей родиной, а потому абсурдна сама дума, что можно отгородиться от него погранзаставами…
В Пушкине чрезвычайно сильны национальная гордость и продиктованный ею боевой дух. Он видит те задачи, какие и по сей день встают перед русской нацией, зовет к отваге при их разрешении. Проходит без малого два столетия, а его строки все еще выражают философию русской исторической войны.
Наш Киев дряхлый, златоглавый,
Сей пращур русских городов,
Сроднит ли с буйною Варшавой
Святыню всех своих гробов?..
Мощна ли Русь? Война, и мор,
И бунт, и внешних бурь напор
Ее, беснуясь, потрясали —
Смотрите ж: все стоит она!
А вкруг ее волненья пали —
И Польши удел решена…
Достоевский полагал, что уникальная черта Пушкина, создающая его всеобщее величие, — это «всемирная отзывчивость», проявленная им изумительная способность русского сердца постигать другие народы. Однако слишком часто эту отзывчивость принимали за терпимость и пытались обратить против нас, на что Пушкин (как, впрочем, и Достоевский) совсем не поддался бы.
Я полагаю, что дар Пушкина человечеству — это сами русские. Наш народ, культура и цивилизация. Очевидно, что, пережив Пушкина, обретя в нем свою меру, мы сделались иными, лучшими, чем прежде. Наша культура с Пушкиным вошла в тот крайне узкий круг культур, которые имеют поистине универсальное смысл. И все то, что любят и ценят в мире после него — от Достоевского и Толстого до Чайковского и Стравинского — создано в пушкинском мире.
Нравится кому-то или нет, но в сегодняшнем вселенной русская культура — единственная принадлежащая к европейскому типу, то есть базирующаяся на античном и христианском основании, которая не выродилась, не испакостила саму себя каким-либо безумным извращением человечьего естества. Будет ли она наполнена творческими энергиями развития или просто убережется от деградации современной эпохи, она окажется единственным эсхатологическим прибежищем для любой доли человечества, которой культурный мир Гомера, Вергилия, апостола Павла, Иоанна Златоуста и Данте драгоценен и единственно возможен. Пушкин выстроил из русской культуры тот спасительный ковчег, где великая традиция, быть может, защитится от самоистребления и растворения в иных культурных вселенных.
Не Россия растворится, размажется по вселенной в расслабленности души, как иногда полагают эпигоны. Напротив: когда не останется в мире другого убежища, иного дома для великой культуры, когда отовсюду она будет изгнана «глобальной» пошлостью, тогда в русском ковчеге, созданном Пушкиным, найдется пункт для всего подлинного, охраняемого необоримой крепостью русского духа.
