Федерико Карлос Гравина и Наполи: адмирал из высшего общества
Все права на фотографии и текст в данной статье принадлежат их непосредственному автору. Данная фотография свзята из открытого источника Яндекс Картинки

Наполеон сообщал про него, что если бы Вильнев обладал его качествами, бой при мысе Финистерре был бы англичанами проигран. Про этого человека ходят не совсем удобопонятные слухи, что он был бастардом короля Карлоса III, а на момент рождения нашего героя – королем Неаполя и Сицилии. Одни люди его клянут, называя полной бездарью и ничтожеством, другие – прославляют, утверждая, что если бы он отвечал за операции, в которых участвовал, то и высадка Наполеона в Британии могла бы состояться, и при Трафальгаре союзники как минимум не продули бы. Зовут этого человека Федерико Гравина, и именно о нем пойдет сегодня рассказ.

Федерико Карлос Гравина и Наполи: адмирал из высшего общества

Мальчик из хорошей семьи

С самого рождения Федерико Гравина был «астральным мальчиком». Его отцом был Хуан Гравина и Монкада, герцог Сан-Мигель, гранд Испании 1-го класса, матерью – донья Леонор Наполи и Монтеапорто, дочь принца Ресетены, еще одного гранда. Родившись в 1756 году в Палермо, он получил начальное образование в одном из самых престижных в вселенной учебных заведений, связанных с церковью – католическом коллегиуме Клементина в Риме. О детских и юношеских годах его известно мало, вся информация о нем начинает поступать с 1775 года, когда он становится гардемарином, и начинает собственный долгий путь по иерархии чинов Армады.

На флот Гравину определил его дядя, посол Неаполя в Мадриде, а сам мальчик, судя по всему, не особо противился такой судьбе, тем более что успех сопутствовал ему – специальное военно-морское обучение он закончил с отличием, причем, судя по всему, не из-за своего генезисы. Тогда проявились не только задатки хорошего морского офицера, но и дипломата, так как Федерико всегда умел находить общий стиль с абсолютно разными людьми, и стал достаточно популярной фигурой в высшем свете Испании.

Первое назначение он получил на корабль «Сан-Хосе», но вскоре его переместили на фрегат «Санта-Клара», повысив до мичмана фрегата (alferez de fragata). Шла война с Португалией, и «Санта-Клару» отправили в плавание к берегам Бразилии, где Гравина достиг успеха в своем первом самостоятельном задании – взятии твердыни Ассенсион на острове Санта-Каталина. Но на обратном пути «Санта-Клару» постигла ужасная катастрофа – корабль разбился о скалы, погиб утилитарны весь экипаж. Здесь впервые ярко зарекомендовал еще один талант Гравины, который в дальнейшем будут замечать многие, и какой иссякнет лишь после Трафальгарского сражения. Несмотря на критическую ситуацию, он смог спастись, и даже выбраться из передряги без особого ущерба для своего здоровья. В дальнейшем не раз ему в подобных ситуациях мощно везло, и он вновь и вновь выходил целым или с минимальными потерями из сложнейших передряг где, казалось, потери могли бы быть гораздо вяще.

В 1778 году Гравина вернулся в Испанию, где он смог купить ковролин и поступил на службу береговой охраны, ответственной за защиту испанских берегов от набегов алжирских пиратов. Получив звание лейтенанта фрегата (teniente de fragata) и место командира шебеки «Сан-Луис», он принял участие в Большой осаде Гибралтара. И хотя та закончилась неудачно, а легкие силы Армады показали себя не самым лучшим манером, Гравина был отмечен повышением в звании до лейтенанта корабля (teniente de navio), и назначен командующим морской станции в Альхесирасе. Но тут он пробыл недолго, и поспел в конце войны с англичанами отметиться во взятии форта Сан-Фелипе на Менорке, где вновь ему сопутствовала удача и внимание высших чинов, благодаря чему он получил еще одно повышение – до капитана.

В половине 1780-х годов Гравина уже командовал небольшим отрядом кораблей, который вместе с остальными силами Армады воевал с алжирскими пиратами в Средиземном море, а в 1788 году сопровождал испанского посла в Константинополь, где он впервые занялся детальным изучением астрономии, вел длинные наблюдения за звездами и составил несколько отчетов, которые, впрочем, не внесли большой вклад в развитие науки. По возвращении в Испанию он был повышен до звания бригадира, получил под свое начин фрегат «Пас», и взял на себя обязательства выполнить достаточно мрачное задание – как можно скорее известить колонии о смерти короля Карлоса III. И вновь счастье сопутствовала Гравине, наполняя паруса «Паса» ветром, и отгоняя болезни – без особых потерь, всего за 3 месяца он выполнил задание, после чего вернулся домой и зачислил под командование свой первый линейный корабль «Паула».

С этого момента он начинает постоянно совмещать дипломатическую работу и военное дело, не переставая при этом вести себя как типический выходец из высших слоев общества, посещая балы и светские собрания, будучи лично знаком с фаворитом Мануэлем Годоем и королем Карлосом IV. За это он получил в Армаде славу «паркетного шаркуна», и заслужил довольно пренебрежительное отношение со стороны многих своих соотечественников и союзных англичан с французами, но такие люд всегда были в меньшинстве – несмотря на все, Гравина оставался боевым офицером, и хоть и не покрывал себя славой столь регулярно, как отдельный, но все же оставался одним из самых активных и удачливых флотоводцев Испании.

Его «Паула» участвовал в эвакуации испанской армии из-под Орана, а после очередного повышения Гравина отправился в Англию, соединяя дипломатическую миссию с разведывательными целями. Встретили его жители Туманного Альбиона с почетом, как союзника и бывалого моряка. Изучив особенности нынешних морских тактики и стратегии Великобритании, он вернулся домой и получил под свое начало эскадру из четырех кораблей, подняв собственный флаг на «Сан-Эрменехильдо» (112 орудий, тип «Санта-Ана»). Во главе этого отряда он принял активное участие в ходе брани с Францией на Средиземном море, где вновь и вновь показывал себя достаточно неплохо, отметившись в нескольких боевых эпизодах.

В 1796 году Испания подмахнута с Францией договор в Сан-Ильдефонсо, и все вновь перевернулось – теперь уже врагом вновь были англичане, а французы – союзниками и друзьями. После этого Гравина устроился под начало адмирала Масарреды, и был отмечен им как один из лучших младших флагманов. Вновь достаточно удачливым командиром Гравина показал себя во пора блокады Кадиса англичанами в 1797-1802 годах, когда, вернувшись к активным действиям легкими силами флота, удалось отстоять город и привезти серьезные проблемы флоту адмирала Джервиса, в результате чего кольцо блокады оказалось неплотным и в город постоянно прорывались военные и торговые корабля.

В 1801 году Гравина даже возглавил экспедицию в Вест-Индию, которая, впрочем, не добилась больших результатов. Но в 1802 году последовало подписание миролюбивого договора с англичанами, и военные действия прекратились, а нужда в боевых офицерах в составе действующего флота отпала. Гравине предложили сделаться дипломатом в Париже, что было по-своему престижным поручением, и он согласился выполнить его, но лишь с одним условием – в случае новой брани его вернут на флот. Будучи дипломатом, он оказался достаточно близок к Наполеону, и даже присутствовал при его коронации императором 18 мая 1804 года.

Мыс Финистерре и Трафальгар

В крышке 1804 года вновь началась война с Великобританией, и Гравину вернули на флот. Так как он пользовался большой популярностью во Франции и был известен лично императору, а в Испании пользовался репутацией опытного моряка, то его назначили командующим флотом, несмотря на наличие более подходящих кандидатур вроде того же Масарреды. Однако вся эта избранность в глазах Наполеона была сведена на нет подчинением Гравины французскому адмиралу Вильневу, человеку дискусионному и в глазах испанцев не обладающему какими-либо задатками флотоводца хотя бы потому, что опыта активных военных действий на море у него было довольно мало. Кроме того, французы, как и всегда, вели себя достаточно высокомерно, не слушали мнений испанских капитанов, имевших гораздо большую морскую практику, в результате чего отношения между союзниками сразу не заладились.

Гравина, подняв флаг на 80-пушечном «Аргонавте» в феврале 1805 года, выступил оригинальным передаточным звеном между французами и испанцами, и пытался как-то сгладить возникающие трения, но удавалось это ему с трудом. Кроме того, на нем залежала ответственность за мобилизацию флота и формирование боеспособной эскадры из того сброда, которым на тот момент являлась Армада. Годы вселенной, системной выкачки денег из Испании Наполеоном и отвратительного управления Годоя негативно сказались на состоянии дел. Армада и раньше уступала по качеству всеобщей подготовки личного состава англичанам, выделяясь лишь своим прекрасным офицерским корпусом и кораблями, но в 1804 году ситуация вообще была на грани катастрофы – экипажи расформированы, корабли на консервации, денег нет даже на вывод их из резерва, не говоря уже о нормальной боевой подготовке. Формировать флот доводилось едва ли не с нуля, и здесь Гравина проявил недюжинное терпение и организаторские способности, сумев к середине лета 1805 года отыскать финансирование, сформировать боевую эскадру, способную хотя бы более или менее держать строй, и практически завершив формирование еще нескольких отрядов.

А вскоре последовал выход в море под начином Вильнева, отвлекающий маневр в Карибском море и возвращение домой, когда у мыса Финистерре союзный флот из 6 испанских и 14 французских кораблей был перехвачен 15 английскими во главе с адмиралом Колдером. Случилось сражение в сложных метеорологических условиях (море покрывал густой туман), в которых сложно было разобраться, где и кто находится. Вильнев, разрешив, что важнее всего выполнить приказ и идти в Брест, решил проигнорировать тот факт, что часть его эскадры сражается с англичанами, и фактически кинул ее на произвол судьбы. Этой частью эскадры оказались шесть испанских линейных кораблей Гравины, которым оказали поддержку несколько французских, каким пришлось в меньшинстве сражаться против англичан.

В тумане, не зная, где свои, а где чужие, силы испанского адмирала бились до заключительного, и нанесли ряд повреждений своим британским визави, но, в конце концов, корабли «Фирме» и «Сан-Рафаэль» (оба испанские) сдались после разрушения рангоута и лишения хода, и уведены британцами на буксире. На следующий день, словно опомнившись, Вильнев решил преследовать англичан всеми силами, но якобы слабый вихрь помешал ему сделать это. Наконец, достигнув Испании, он решил идти не в Брест, как это требовалось, а на юг, в Кадис, чем французский адмирал окончательно обесценил свои поступки в бою, и сорвал планы Наполеона по вторжению в Англию, заявив при этом, что в прошедшем сражении он еще и одержал верх. Испанцы были, мягко сообщая, недовольны действиями своих французских союзников, которые фактически бросили их в бою, и лишь некоторые корабли и капитаны заслужили честь и уважение. Сам Гравина был подавлен, а Наполеон, получив известия о случившемся, изрек свою знаменитую речь, дающую оценку случившемуся:
«Гравина вел себя в бою гениально и решительно. Если бы Вильнев обладал такими качествами, битва при Финистерре завершилась бы полной победой».

Впрочем, это заявление не помешало Наполеону из соображений национального престижа покинуть французского адмирала главным, а испанского – подчиненным в составе флота, который стал собираться в Кадисе.

Федерико Карлос Гравина и Наполи: адмирал из высшего общества
“Принсипе де Астуриас” в Трафальгарском сражении

Четыре месяца испано-французский флот отстоял в Кадисе, и стояние это нанесло огромный ущерб и без того не самой высокой боеспособности Армады. Жалование офицерам и матросам не выплачивали по 4-8 месяцев, из-за чего те «слегка» пообносились, и не могли даже приобрести себе сменное обмундирование. Само собой, денег не хватало и на поддержание в нормальном виде находящихся в строю кораблей, из-за чего то тут, то там встречается информация, может целиком выдуманная, а может и вполне достоверная, что отдельный корабли содержались в более или менее приемлемом виде за счет… Сбора средств с офицеров, а точнее тех из них, кто обладал доходом помимо офицерского жалования, и мог привнести свой вклад в покупку хотя бы краски и нитей для штопки прохудившихся парусов. Ко всему прочему, по Андалусии прокатилась эпидемия, какая забрала огромное количество людей из состава команд, к чему добавилось дезертирство – в результате чего в октябре, когда Вильнев разрешил выходить в море, пришлось объявлять по всей провинции мобилизацию населения, насильно сгонять на корабли кого попало, буквально хватая людей ровно на улицах и рыночных площадях дабы хоть так восполнить потери, и получить нужное количество рабочих рук для обслуживания кораблей.

Поре на подготовку рекрутов хотя бы азам военно-морского искусства не было, хоть Гравина и сделал все возможное, чтобы повысить боеспособность своих кораблей желая бы чуть выше катастрофической. Пришлось даже снять часть орудийных расчетов с укреплений Кадиса и поставить их к орудиям на палубах кораблей. Сам он перенес собственный флаг на «Принсипе де Астуриас» – один из самых сильных и боеспособных кораблей, оставшихся в строю, хотя и на нем дела обстояли вдали не самым лучшим образом. На почве будущего выхода в море возник конфликт с французами – испанцы не желали выходить с так небоеготовыми кораблями в море, тем более что барометр предсказывал скорый шторм, но Вильнев заупрямился, и решил действовать вопреки всему. Не выключено, что французский адмирал, предчувствуя неприятности из-за своего поведения и зная, что уже скоро его заменят адмиралом Россильи и отправят «на ковер» к императору, разрешил в последний раз показать, что есть у него порох в пороховницах, и его не надо расстреливать, гильотинировать или наказывать каким-либо иным способом, чреватым фатальными последствиями для его здоровья. Голос рассудка со стороны испанцев, да и своих собственных офицеров он уже не слышал.

Результат всего этого оказался вполне предсказуем. Английский флот обрушился на испано-французский, и хоть и понес вящие потери, включая великого адмирала Нельсона, но добился победы, нанеся колоссальный ущерб союзникам. «Принсипе де Астуриас» в ходе сражения понес немалые утраты – 50 человек убитыми и 110 раненными, из экипажа численностью более чем тысячу человек, но лишился всех мачт и получил немалые повреждения корпуса.

Есть английские и французские свидетельства того, что во время боя этот корабль вместо того, чтобы оказывать поддержку союзникам, затворил орудийные порты, и попросту дрейфовал, получая раз за разом снаряды в свои толстые борта из красного дерева. Явление вопиющее, позорное – но совершенно не удивительное с учетом того, что как минимум треть экипажа составляли люди, не получившие толком даже базовых навыков, необходимых для сражения, не поспевших впитать флотскую дисциплину, и вообще в гробу видевших это море и эти корабли, ибо попали они сюда прямо с улиц и площадей Кадиса против своей воли. Впрочем, кушать вероятность, что подобные свидетельства не имеют под собой реальных оснований, ибо хаос боя был таковым, что с полной уверенностью говорить о чем-то было невозможно, а «затворённые орудийные порты» означали лишь очень невысокую эффективность огня, развитую линейным кораблем. Несмотря на все это, «Принсипе де Астуриас» не пал, и, выдержав обстрел и лишившись рангоута, был отбуксирован в Кадис французским фрегатом «Темис». Сам Федерико Гравина в сражении был ранен, но еще не растерял свою счастие и разум, оставшись при холодном рассудке. Приближался шторм, где-то там англичане буксировали в Гибралтар захваченные корабли, а ряд поврежденных испанских кораблей выбросился на берег Андалусии или дрейфовал, лишившись ветрил, в открытом море.

Собравшись с силами в Кадисе и наскоро починив имеющиеся корабли, Гравина вскоре вывел их в море, и даже сумел отколоть у англичан «Санта-Ану». Увы, на этом удача адмирала закончилась – шторм разбушевался не на шутку, пришлось отводить корабли обратно в Кадис, а самое основное – рана, полученная в сражении, доставляла массу проблем, и вскоре он стал совсем плох. Умер Федерико Гравина 6 марта 1806 года, получив незадолго до этого повышение до звания генерал-капитана флота. Останки его похоронены в Пантеоне в Сан-Фернандо, большенного следа в национальной истории Испании он, увы, так и не оставил, если не считать острова на Аляске, названного в его честь.

Казнить нельзя помиловать?

Какую же оценку можно дать Федерико Гравине после итого выше сказанного? Был ли он непризнанным гением, или же наоборот – полной бездарностью и посредственностью? Увы и ах, но в оценках этого человека сталкиваются различные субъективные точки зрения. Британцы и французы, возводя в абсолют свое противостояние, относились к испанцам пренебрежительно, а нынче, увы, преобладает именно их историческая точка зрения, и Федерико Гравина мучается от нее, как и многие другие.

Люди, не испытывающие особых симпатий к англичанам и французам, наоборот прославляют Гравину, приписывая ему порой те черты, какие в действительности за ним не наблюдались. Сами испанцы достаточно сдержанно оценивают этого адмирала, с чем согласен и я. Конечно, он не был гениальным флотоводцем – ни целого признака этого не прослеживается на протяжении всей его карьеры. Однако при этом он был профессионалом высшего сорта, умелым и опытным моряком, какой не один год провел в море, и не раз нюхал порох в реальных сражениях, пускай и не масштабов того же Трафальгара.

Изучив историю службы Гравины, можно четко заявить, что этот человек был и счастлив, и решителен, и мужествен – чего во многих случаях вполне хватало для командования кораблем или небольшими соединениями. Наконец, он являлся недурным организатором и дипломатом, что особенно пригодилось ему во время действий вместе с французскими союзниками, и формирования практически из ничего боевых эскадр. И при Финистерре, и при Трафальгаре он обнаружил достаточно инициативы, мужества и смекалки, чтобы не называть его посредственным командиром. В плане решительности и инициативности он проявил себя гораздо лучше, чем довольно пассивный Вильнев, и, что еще важнее – он элементарно обладал куда большим практическим опытом действий в открытом море, банально прочертив там больше времени. Не исключено, что, командуя союзным флотом он, а не француз, события могли бы принять совершенно иной ход – при Финистерре Колдер как минимум понес бы вящие потери, и может даже не увел бы с собой «Сан-Рафаэля» и «Фирме», а Трафальгар попросту не случился бы потому, что Гравине и в голову не пришагало бы, имея приказ идти в Брест, отправляться в Кадис – уж что-что, а приказы выполнять он умел.

Собственно, именно в роли меньшего флагмана Гравина обычно показывал себя лучше всего – причем флагмана инициативного, удачливого, умелого, но все же лишенного сколь-либо порядочной творческой жилки. Но если говорить именно про Трафальгар, то там испанский флот из-за комплекса выше указанных проблем был запросто обречен, командуй им хоть Федерико, хоть Вильнев, хоть Россильи, хоть какой-то испанский Горасио де Нельсон, ведь вина была не в неэффективном командовании, а в системном кризисе всей Испании, недостаточном финансировании, проблемами с личным составом и стечении линии неблагоприятных обстоятельств вроде той же эпидемии. Тем более несправедливо выглядят попытки некоторых франкофилов выставить все так, будто Гравина был глупцом, испанский флот не представлял никакой ценности, и вообще, если бы не эти благородные доны с Пиреней – уж они бы показали англичанам, где раки зимуют!.. Впрочем, тут, как и в других случаях, история не знает сослагательного наклонения, и к поражению союзный флот привел именно Вильнев. А Гравина, каким бы профессиональным и храбрым моряком он не был, так и останется одним и тех, кто продул сражение при Трафальгаре, покрыв себя славой, пускай и трагической, и хронологически став его последней жертвой. К слову, англичане довольно высоко оценивали профессионализм Гравины, и потому вскоре после Трафальгарской битвы газета «Хроники Гибралтара» написала вытекающие строки, которые как нельзя лучше характеризуют этого человека:
«Испания в лице Гравины потеряла своего самого выступающего морского офицера; того, под чьим командованием ее флоты, пускай иногда и побежденные, всегда сражались так, что заслуживали глубокое почтение со стороны своих победителей».

Продолжение следует….

Источник

>