Утро 19-го августа 1941-го

   Фрагмент из романа “Вчера”

…В начале августа директор ДнепроГЭСа Касьянов и главный инженер Шацкий удостоились чести быть потребованными в обком партии. Немецкая лавина стремительно приближалась к Днепру, не встречая серьёзного сопротивления растерявшейся Красной    Армии.

Бывший в городе заместитель предсовнаркома СССР Первухин в присутствии второго секретаря обкома Кириленка оглоушил новостью. Москва уже не  предлагала ускорить демонтаж и эвакуацию турбин и ценного оборудования ГЭС, а поставила задачу подготовить взрыв запруды ДнепроГЭСа.

Причём, надо было устроить такой взрыв, чтобы помешать немцам использовать плотину для переброски армий, и в то же время так взорвать, чтобы после войны быстро восстановить гидроэлектростанцию. Посовещавшись с вызванными на совещание работниками Наркомата электростанций и “Днепрэнерго”, разрешили заложить взрывчатку в верхнюю потерну (туннель в теле плотины, соединяющий правый и левый берега). А чтобы взрывная вал пошла в нужном направлении и разрушила только несколько пролетов сливной части плотины, а вместе с ней – и мостовой переход, пункт закладки взрывчатки отделить с обеих сторон мешками с песком…

Ну и закрутилось.

Управление тыла по приказу начальника инженерных армий генерала Леонтия Котляра выделило и доставило автомобилями на эн-ский подмосковный аэродром 20 тонн тола. 12-го августа пилоты получили команду перебросить сверхважный и сверхсекретный груз в Запорожье.

Грузоподъемность “ТБ-3” – 4000 кг. Авиаторы прикинули – это значит, восемьдесят мешков по 50 кило. Потребуется три рейса двумя самолётами. 13-го и 14-го вышло по-намеченному – слетали на Мокрянский фронтовой аэродром под Запорожьем без приключений, перевезли благополучно 16 тонн.

14 августа подполковника Бориса Эпова потребовал начальник инженерных войск Главного военно-инженерного управления генерал Леонтий Котляр и предложил подготовить расчёты о выводе из построения Днепровской ГЭС путем разрушения плотины, моста через аванкамеру и машинного зала. В конце разговора генерал приказал Эпову вылететь завтрашним поутру специальным самолетом в Запорожье с приданными двумя младшими лейтенантами для подготовки и выполнения намеченных разрушений.

– Все необходимые указания начальнику инженерных армий Южного фронта полковнику Шифрину я уже передал, – заверил генерал Котляр. – И не забудьте, что сигналом на выполнение задания будет отход на левый берег 157-го охранного полка НКВД при подтверждении ситуации специально выделенным вам для связи с полком начальником отдела инженерного управления штаба Полуденного фронта подполковником Петровским…

15-го августа мало того, что один борт “ТБ-3” кто-то забрал, так ещё и трёх пассажиров пришлось хватать. Поэтому заправились не по полной программе. На мешках с толом вольготно разлеглись в свободных позах подполковник Борис Эпов и два меньших лейтенанта-взрывника. 

– Слышь, товарищи пассажиры, – воспитанно кашлянул командир бомбардировщика, скосив глаз на три шпалы подполковника Эпова, подпиравшего горбом бухту бикфордова шнура, – у кого спички, зажигалки – сдать мне без пререканий. По прилёту – верну…

Пассажиры дружно заржали.

– Мы, командир,  догадались, на каких перинах отдыхать будем. Не боись…

– Опять-таки, наверху свежо будет, а гудеть добрых пять часов. Так вы брезентом укройтесь, когда замёрзнете. Стяните с мешков и – на  себя… Поняли? Грузу ничего не будет, дождь не ожидается, а вы продрогнете ненароком… Пить захотите – вон ящик с “Нарзаном”…

К вечеру благополучно приземлились в Мокрой. “ТБ-3” уверенно подрулил  к ангару.  Московские гости согласно побежали за угол ангара облегчить души.

– Как мало надо для счастья, – засмеялся один из лейтенантов, – еле дотерпел. И выйти не выйдешь, и жмёт – ровно зубы чешутся…

Застегнув что надо, Эпов первым делом заглянул в ангар и убедился, что основная часть груза чистоплотно заштабелирована в углу просторного помещения. Навстречу Эпову уже торопился приданный ему для связи с полком НКВД подполковник Петровский.

Покинув пилотов сдавать груз, командированные последовали за Петровским в командный пункт аэродрома, где их ждала легковая машина для поездки в штаб Полуденного фронта.

Утро 16-го началось с планёрки у главинжа ДнепроГЭСа Григория Шацкого. Обсуждали практические тонкости планируемого взрыва.

Народу напаслось полный кабинет. Начальник инженерного управления Южного фронта полковник Шифрин, подполковник Эпов, сапёрный капитан, заместитель командира полка НКВД майор Косачёв, приданный Эпову для связи с полком НКВД подполковник Петровский, заместитель Шацкого Христенко и начальство охраны ДнепроГЭСа.

– Надо взорвать так, чтобы не допустить использование немецкими войсками плотины для переброски сил и техники, и в то же время покинуть возможность после  войны быстро восстановить её. – подытожил обсуждение Шифрин. – И хотя практики подобных взрывов нет, как нет и времени на академические расчеты, тем немало на какие-либо пробные или лабораторные исследования, но приказ ГКО надо выполнять. Будем считать, что выделенных 20 тонн тола достанет для аккуратного разрушения плотины… За  работу, товарищи!..

Решили всем составом совещания сходить на место и определиться конкретнее.

Массивные металлические ворота отворились, и из двора за машинным залом группа экспертов попала в верхнюю потерну – туннель в бетонном теле плотины высотой три с половиной метра и шириной метров пять. Этот туннель размещён в середине плотины  на глубине более тридцати метров ниже  проезжей части и служит для наблюдения за поведением бетонной толщи запруды и для служебного сообщения между правым и левым берегом.

– Ну что, товарищи, затихли? Страшновато? – Улыбнулся Григорий Шацкий. – Вот на эту стену давит водная толща вышиной в тридцать метров, так что давление на каждую точку здесь три атмосферы…

Бетонные стены потерны выглядели влажно, но вода в отворённую нигде не струила. Против августовской дневной жары на улице в потерне чувствовался сырой подвальный холод. На потолке потерны на дистанции в каждые полсотни шагов тускло светились электролампы. Под ногами шуршал песок и мелкие осколки бетона. Стены навечно сохранили отпечатки деревянной опалубки.

– Первоклассный бетон, – похвастался Григорий Андреевич, любовно поглаживая прохладную стену туннеля, – ежесекундно сквозь стыки сквозь всю плотину просачивается  не больше стакана воды!.. Представляете? Ведём постоянные замеры…

“Экскурсия” медлительно шла в сторону левого берега. Через равные промежутки на стене выписаны суриком номера пролётов.

Борис Эпов мысленно восхищался невиданным качеством бетонной громадины и размышлял, как это чудо инженерной мысли разрушить таким щадящим образом, чтобы в нужное время, когда победа поворотится к нам своим светлым ликом, как можно быстрее и легче восстановить ДнепроГЭС.

Тихо и осторожно, как по мавзолею на Красной площади, шли потерной каты ДнепроГЭСа, которым предстояло вскоре привести в исполнение приговор  ГКО. Медленно  вёлся и непростой разговор.

– Ну вот, товарищи, нужная горизонтальная оценка, – продолжал Шацкий, – это конец монолитной части плотины. Дальше пойдут быки, несущие водопропускные затворы. Здесь наиболее немощное место и разрушения будут вполне щадящими…

– Ну вот и хорошо, – согласился Эпов, – давайте от этого репера отмерим метров 30-40. Да, от этого знака. Над нами 10-й бык, от него и наметим фронт укладки мешков с взрывчаткой. У нас 400 мешков. Пускай фронт закладки тола займёт 35-40 метров… С каждой стороны, с западной и восточной, закупорим песком. Мешков по сто с песком, размышляю, будет достаточно, чтобы взрывная волна не разбежалась по потерне, а пошла на разрушение вверх и в стороны…

Молоденький капитан, с усиками под Чапаева, замначштаба 516-го отдельного инженерно-сапёрного батальона, приданного для обеспечения трудов, спросил, как бы для перепроверки собственных сомнений:

– А что, бывает, что и не хватает мощности для выполнения задания?

Борис Эпов рассмеялся:

– Ещё как бывает. Помню в декабре 31-го взрывали святилище Христа-Спасителя. Так с первого раза только окна повышибало и поповскую перхоть из закутков выдуло. Пришлось ещё и ещё повторять закладки взрычатки, пока не управились…

– Товарищ капитан, сколько зисов сможете привлечь завтра с утра под транспортирование тротила? – спросил Эпов представителя инженерно-сапёрного батальона. – Надо не меньше восьми “ЗИС-5”.

– Где их столько взять? Разве что у зенитчиков машин пять отведаю с утра одолжить, у них всё равно снаряды на исходе, подвозить нечего…

– Отлично. Тогда за две ходки всё с Мокрой и заберёте. Теперь о разгрузке. Машины забегут в потерну с левого берега, сапёры разгрузят мешки, но грузовики задом выехать обратно не смогут, здесь не развернуться. Потому будем разгружать плотненько у северной стены, а порожние зисы выедут  вперёд через тот портал, где мы с вами зашли, вернутся на левый берег по запруде и опять в Мокрую за остатком взрывчатки.

– Логично, – согласился Шацкий, – однако, предлагаю вернуться и чего-нибудь перекусить…

Живописная экскурсионная группа раскаталась и, устало обмениваясь впечатлениями, направилась к выходу из потерны.

Утром 17-го Шацкий позвонил в штаб 516-го инженерно-сапёрного батальона и напомнил о выполнении спешного приказа из Москвы. Пока утрясали то да сё, прошло полдня. Наконец, после обеда на площадку перед шлюзом прибыло пять тяжко гружёных зисов. Мешки с толом были кое-как укрыты обрывками грязных, давно списанных брезентов.

Григорий Шацкий и Борис Эпов с представителем инженерно-сапёрного батальона ожидали на Левом берегу у въезда в верхнюю потерну. Неподалёку у газона разлеглись, покуривая и балагуря в ожидании команд, человек двадцать сапёров, выделенных батальоном на обеспечение негласной операции.

Увидя, что с прибывших грузовиков пососкакивала охреневшая от жары, жажды и дискомфорта в ширинках охрана, сразу устремившаяся к кустам сирени,  сапёрный капитан махнул своим сапёрам, вспрыгнувшим с травы и оправлявшим ремни.

– Рота, строиться! В колонну по три становись! За мной – шагом марш!..

Сапёры, позёвывая, построились и поплелись за капитаном к порталу потерны.

Сомлевший от жара часовой, охраняющий вход в потерну, вяло отошёл от портала, чтобы пропустить начальство, сапёров и машины.

– Заезжай за нами! Аккуратненько лишь! – скомандовал Шацкий и последовал с Эповым за сапёрным капитаном и группой сапёров в тёмный зев туннеля через разверстые ворота.

Вот так в 15.35 в портал верхней потерны осмотрительно проник первый зис. За ним медленно втянулись и остальные. Хорошо, что взрывники пошли впереди машин – за последним зисом висело такое облако выхлопа, что шофёру утилитарны было нечем дышать, и он самозабвенно, пока никто не слышит,  матерился, виртуозно поминая Интернационал, МОПР, КИМ, Лигу наций и всё прогрессивное человечество во главе с Политбюро…

 Сквозь час пустые зисы собрались на площадке перед входом в потерну на Правом берегу Днепра у здания ДнепроГЭСа. Сапёры отдыхали в тенёчке. Желая солнце уже покатилось на запад и дело шло к вечеру, жара стояла не просто тридцатиградусная августовская, а полыхала как топка паровоза на участке подъёма. На небосводе – ни облачка. Чайки, обычно активно  рыбачащие по целым дням, и то куда-то попрятались.

Шацкий, Эпов  и сапёрный капитан подвели итоги первого этапа труды. Доставлено из Мокрой 15 тонн тола. Мешки выгружены в намеченном месте потерны на фронте 30 метров. Привезти оставшиеся 5 тонн сегодня не представляется возможным.

– Значит, так… Завтра с утра доберём с Мокрой остаток и будем окончательно укладывать и замуровывать песком, – рассуждал некурящий Эпов. Шацкий  раздобыл из пачки “Беломорканала” последнюю папиросу и с наслаждением раскурил. Как всякий культурный советский человек, смяв пустую пачку “Беломора”, засунул её в карман, чтобы выбросить в подходящем месте.

– Сколько у нас есть времени на всё-про-всё? – спросил сапёрный капитан.

– Ты б же нам сам и сказал, сколько осталось… Вы же рядышком со штабом фронта квартируете… – печально ответил Григорий Андреевич.

– Щас об этом кукарекать негоже, особисты не дремлют… Но, видать, с неделю достоверно есть…

– Ну тогда определённо успеем, – глубоко вздохнул Эпов. – Надо машины отпускать…

Сапёрный капитан позвал сержанта, старшего транспортной группы, и разрешил возвращаться в благосклонность зенитчиков. Объяснил, как выехать на плотину и вернуться на Левый берег.

– Я позвоню вашим насчёт завтра. Две машины хватит…

Дребезжащие бортами и болтами зисы легковесно укатили по назначению.

В ночь на 18-е с запада стало доноситься громыхание немецких танков и машин. Наблюдательные посты зенитчиков тотчас телефонировали в полк о грозных гулах. В штабе полка, правда, решили, что молодые, необстрелянные ребята паникуют.

Поэтому в четыре утра командир и комиссар полка собственно выехали полуторкой на место, чтобы подбодрить молодых бойцов. Однако поехали не на Правый берег через Хортицу, а Левым берегом в Синельниково. Там их и повязали да в трибунал…

А третья батарея осиротевшего полка гладко в пять утра приняла бой с немецкой танковой колонной, беспрепятственно заползавшей на Хортицу со стороны села Бабурка по брошенному без охраны мосту сквозь Старый Днепр. Вокруг Бабурки в окопах располагались ополченцы, но при виде фрицев они побросали свои позиции и рванули изо всех сил к мосту. Противник не сделался истреблять небритых мужиков в помятых пиджаках и грязных картузах, а спустил с брони десяток проводников, которые, улыбаясь и малопонятно галдя, смешались с толпой, сигналя танкам.

После чего техника начала втягиваться на мост, терпеливо тесня и гурьбу эвакуирующихся пешим ходом криворожцев с узлами домашнего скарба и детьми, и обалдевших от вегетарианского поведения врага ополченцев, и табун колхозных симменталок, угоняемых на восток невыспавшимися доярками и сдержанно матерящимся бригадиром, и невоспитанно  гадящих на проезжую часть моста, фривольно задирая нечёсаные хвосты в репьях и остюках.

Зенитчики не веровали своим глазам. В стекающей с моста ярмарочно-пёстрой толпе медленно, распихивая коров и ополченцев, продвигались настоящие вражеские танки!

В батарее к тому часу случились большие диалектические перемены. Командир батареи Тюлькин, когда ночью загудели немецкие танки, тотчас доложил в полк об угрозе штурмы. Командир полка относился к Тюлькину по-свойски, потому что они были из одного села и к тому же свояки. Так что он ему прямо сказал:

– Не будь дурком, хапай любой транспорт и рви когти в родимое село. Немец придёт, не съест. Хуже, чем было, не будет!.. Я лично такое решение для себя уже принял!..

Капитан Тюлькин потребовал младлея Захарченка и приказал исполнять обязанности командира батареи, пока он отвезёт в штаб полка на Левый берег негласные приборы наведения, чтобы, случай чего, не достались врагу.

Затем Тюлькин вскочил в полуторку и, бешено газуя, помчал на Левый берег. Там и потрафил в руки патруля…

Захарченко не растерялся.

– К бою, прямой наводкой, по танкам, бронебойными…

У зенитчиков, вооружённых 76-миллиметровыми зенитными орудиями образчика 1915 года, случайно оказалось четыре бронебойных снаряда. Вчера ещё лупили по Юнкерсам осколочными и не мыслили даже, что придётся останавливать танковую колонну.

Все четыре зенитки развернуты на ровную наводку.

– По фашистским гадам! Огонь!

Досталось трём фрицевским танкам. Из двух танкисты стали выпрыгивать, им помогали провожатые. В третьем танке, подбитом двумя снарядами, рванул боезапас и он пылал так, что было не подойти. Его экипажу уже никто не смог бы поддержать.

Столпотворение у моста сразу начало разбегаться. Немцы увели технику за дорожное полотно и сделали перерыв на завтрак и разбор ситуации.

В семь утра, подтянув пехоту и артиллерию, немец пошёл на подавление батареи. Третья батарея отбивалась осколочными, что весьма не нравилось врагу. Но так или иначе танки, им шрапнель не принесла никакого вреда, нашли проходы в гранитных глыбах островного рельефа и расплющили батарею. Вот получает ранение в голову и умирает на глазах однополчан младший лейтенант Захарченко. Да будет ему запорожская земля пухом! Линии батарейцев неумолимо тают. Из 105 человек штата осталось с десяток.

Остервенев, немцы окружили и  разгромили всё, что осталось после артобстрела.

Уцелевшие бойцы, ведомые лейтенантом Чумаковым, кое-как вырвались и  предприняли попытку переправиться на Правый берег, чтобы прорваться к  ДнепроГЭСу.  Часы в машинном зале станции показывали 15.00…

С утра работа в верхней потерне продолжилась. В восемь утра в кабинете у главинжа Шацкого скопилась вчерашняя компания – Эпов, два приданных лейтенанта, сапёрный капитан, заместитель командира полка НКВД майор Косачёв, приданный Эпову для связи с полком НКВД подполковник Петровский, заместитель Шацкого Христенко и начальство охраны ДнепроГЭСа, разглагольствовать получилось некогда. Шум боя на Хортице явственно доносился через открытое окно.

– Товарищ Косачёв, – адресовался Шацкий к представителю полка НКВД, – обрисуйте обстановку на подступах к станции. У меня есть сведения, что немцы подошли к Верхней Хортице и организовали завтрак на траве на околице села.

– Да, товарищи, противник стремительно сужает полукольцо вокруг ДнепроГЭСа. Думаю, до вечера продержимся…

– Надо придерживаться хоть как, иначе мы не успеем выполнить приказ ГКО!.. Прошу всех следовать за мной в потерну!

– А как же остаток груза из Сырой? – забеспокоился Эпов.

– Машины в Мокрую ушли ещё в шесть утра, через пару часов вернутся. Я для гарантии послал три зиса. Повезут двумя, но вдруг какая поломается, перегрузят на исправную…

У входа в потерну маялись сапёры.  Рядышком было аккуратно сложено десятка два совковых лопат, очевидно, по числу солдат. Сапёрный капитан по просьбе Эпова возвысил красноармейцев, чтобы привезти сотню мешков песка или гравия. Двумя зисами группа сапёров и сам сапёрный капитан умотали в розысках  необходимого балласта.

Группа во главе с Шацким, но уже без сапёрного капитана и представителя полка НКВД, прошли в портал потерны и, достигнув  намеченного репера, ещё раз детально обсудили схему укладки мешков с толом и пошли на Левый берег встречать зисы из Мокрой.

Пока третья батарея зенитного полка при поддержке шестой батареи продолжала сдерживать штурмовой порыв противника на Хортице, ко входу в потерну на Левом сберегаю прибыли зисы с последними пятью тоннами взрывчатки с Мокрянского аэродрома. 

– Так, товарищи водители, осторожненько, как вчера, за нами  ту-ту! – улыбнулся Эпов, устремляясь к порталу потерны.

Часовой при потерне отступил в сторонку к кустам, пропуская начальство и две грязно-зелёные машины.

Мужская работа сапёров к тому же не только опасна, но и тяжкая, на износ. После разгрузки заключительных зисов из Мокрой, начали подходить и заезжать также с Левого берега зисы с песком. На двух бортах привезли немало ста мешков всякого отсева – и песок, и мелкий гравий, и дроблёная ракушка…

И только когда ушла на Правый берег заключительная машина, началась настоящая работа. Решили, что закупорку потерны песком сделаем в последнюю очередь, подавая грузовики с Левого берега задним ходом.

Прежде итого, плотно уложили мешки с песком, хотя оказалось вроде маловато, до потолка потерны заглушка из мешков немного не раздобыла. И уже после песка начали по определённой Эповым схеме укладывать сброшенные с машин вдоль северной стенки мешки с толом и внутри штабеля между мешками пристроили два заряда, состоящие из связок по двадцать цилиндрических 75-граммовых толовых шашек с бикфордовыми шнурами. Две бухты шнура по пятьсот метров в любой тоже привезли последними машинами из Мокрой. Сапёры, аккуратно разматывая бухты, увели шнуры на Левый берег к порталу потерны.

Когда основная труд была завершена, сапёры по команде сапёрного капитана присели под стенкой передохнуть. Правда, большинство сначала сходило метров за надцать в сторонку Левого берега облегчить малую нужду. Соблюдать чистоту в потерне уже не требовалось, вскоре взрыв сметёт всё ураганом.

Наверху на Правом сберегаю вовсю  кипел бой. Немецкие танки рвались на аванмост, намереваясь сходу по плотине переметнуться на Левый берег и закрепиться в Соцгороде.

Сапёрный капитан сходил в машинный зал разузнать, что и как. Там под свист пролетающих мин уничтожали турбины. Ток на город прекратили подавать ещё в полдень. Оставили работать до последнего только малышку “Комсомолку” для освещения верхней и нательнее потерн.

Только что подошли десять бойцов третьей батареи, выбравшихся с Хортицы рыбацкими лодками на Правый берег и береговыми кустами пробравшихся к машинному залу. Их напоили, подкормили пирожками и пловом, оставшимися с обеда, раненых перевязали, и способных шевелить дланями пристроили к делу. Легко раненые остались в машинном зале помогать крушить оборудование, а пятеро во главе с лейтенантом Чумаковым отправь с замом Шацкого в верхнюю потерну на помощь сапёрам и Эпову.

Когда почти была закончена укладка взрывчатки, пришёл представитель штаба фронта, который вручил командиру охранного полка НКВД и главинжу Шацкому военного командования на Днепрогэсе распоряжение главнокомандующего войсками Юго-западного направления маршала С. М. Буденного, уточнявшую сроки взрывов.

По плотине с Правого берега беспрерывно лилась на Левый берег, пехом и на подводах, плотная галдящая масса беженцев, ополченцев, скота, полуторок с убегающими начальниками и их барахлом и домочадцами… Немцы уже основательно закрепились на Правом за аванмостом,   подтягивая танки для прорыва по запруде и ведя плотный миномётный обстрел Левого берега – площадки сразу за мостом через шлюз и первых жилых домов улицы Ленина в Соцгороде.

К порталу потерны на Левом сберегаю попробовал подойти первый зис, гружёный мешками с песком. Съезд машины с городской магистрали на  местную  дорогу к потерне был примечен немцами, и тотчас последовал перенос миномётного огня на площадку у портала потерны. Один из разрывов лёг очень близко ко входу в потерну, образовав воронку, осилить которую зис не смог и скособочился на бок, безнадёжно просев задним мостом.

Сапёры, сопровождавшие зис, схватили по мешку и поволокли в туннель. Им навстречу неслись Эпов и остальные участники закладки взрывчатки, размахивая руками.

– Майнайте мешки, отставить переноску песка!.. – Скомандовал Эпов. – Уже недосуг играть в песочек, надо ноги уносить, а то немец успеет нашу закладку нейтрализовать…

Сапёры побросали мешки и слились с группой подрывников. Все молча повернули к Левому берегу. Шли быстрым шагом, почти бежали. Когда вышли в горячий, пахнущий днепровской валом воздух, облегчённо вздохнули. Один сапёр даже перекрестился, заслужив неодобрительный взгляд сапёрного капитана.

– Так, товарищи красноармейцы, всем вольно! Оправиться и отдыхать поближнее к воротам потерны. – Скомандовал капитан. – Там не достанут мины… Старшим назначаю  сержанта Путанина. Отлучаюсь по делам…

В свою очередность, Эпов оставил приданных младших лейтенантов охранять выводы бикфордовых шнуров.

– В потерну никому не заходить! – строго-настрого предупредил Эпов.

Затем Эпов и сапёрный капитан спустились по вырубленной в утесах красивой, санаторного вида гранитной лестнице, ниспадавшей в живописных кустах жимолости метров на десять ко входу в нижнюю потерну. Эта инспекционная потерна, подобно верхней, тоже связывала Левый берег с Правым, но не годилась для проезда транспорта, а только для прохода людей и размещения датчиков поведения плотины. Вышина её всего два с половиной метра, а ширина достаточна лишь для того, чтобы свободно разминуться двум человекам… 

Под тусклым светом лампочек Ильича в атмосфере благодатной свежести специалисты поспешили на Правый берег к Шацкому в машинный зал… Оказалось, напрасно спешили. Им навстречу, тяжело дыша, уже бежали Шацкий, зам Шацкого Христенко, подполковник Петровский и майор Косачёв, тот, что воображал полк НКВД при подготовке взрыва.

– Товарищи, всем назад! Сейчас по этой потерне пойдут остатки полка НКВД. Всё окончено. Машинный зал разрушен, агрегаты горят, их замкнули “на себя”… “Комсомолку” вот-вот достанет пожар, и мы здесь окажемся без света…

– Что случилось? – закричали подрывники.

– Фашисты рвутся к запруде… – Как для глухих, истерично закричал майор Косачёв. – Бойцы первого батальона бутылками с зажигательной смесью подожгли четыре танка на подступах к машинному залу, но немец прёт, уходим в Соцгород…

Со сторонки Правого берега прослышался шум бегущих людей.

– Бежим, а то затопчут! – крикнул Косачёв и первым рванул к Левому берегу. За ним, осознав опасность, побежали его потерявшиеся собеседники…

Как только группа спецов вырвалась на свежий воздух и, сморкаясь и матерясь, чуток отошла в сторонку от портала небольшой потерны, из неё вырвался плотный поток бойцов охранного полка. Бежали долго, потерна исторгала солдат минут сорок. Неслись по-разному, кто с винтовкой, кто с  вещмешком, кто просто  оперезанный скаткой шинели… От этого мужского половодья исходил горячий, тёрпкий, хлевный аромат давно не мытых и забывших ласки и уход тел. Вырываясь из узкого, страшного для неосведомленного человека туннеля потерны, мужики, не останавливаясь на узкой площадке у портала,  продолжали тяжёлый бег вверх по гранитным ступеням лестницы, вырубленной в скалах и ведущей их на свободу, на простор ещё нашего Левого берега… 

Мимо Эпова с коллегами протопало человек триста – всё, что осталось от полка. Так вышло, что с полтыщи бойцов, стерёгшая ГЭС с юго-запада, в районе села Верхяя Хортица, не сумели соединиться с теми, кто охранял непосредственно машинный зал,  высоковольтную подстанцию и аванмост. На пункте боя остались погибшие и тяжелораненые – куда их через потерну? Последними выбежали командир полка и замполит.

Увидев Косачёва, командир полка притормозил и, придерживая своего заместителя  за протока гимнастёрки, сказал ему официально: – Товарищ майор, я должен выполнить приказ ГКО и подойду, когда освобожусь… Прошу скопить бойцов у первого дома. Пусть пока проведут учёт личного состава и решат с ночлегом… Накормить горячим, раненых отдать медслужбе…

Косачёв козырнул и ускоренным шагом удалился выполнять приказ.

Переведя дыхание и поправив портупею, комполка адресовался к Шацкому, Петровскому и Эпову.

– Ну что, товарищи, последний парад наступает?! Всё  готово? А то немчура вот-вот разберётся, где входы в потерны, и отведает их на зуб. Надо закругляться!..

– Всё по науке… – Ответил за всех Эпов. – Думаю, начинка сработает… Прошу к верхней потерне!..

Руководители, придерживаясь  за стальной поручень, по одному следовали вверх за Эповым, взбираясь гранитной лестницей к большой потерне. Солнце, уже по-вечернему мощно осевшее к западу, напоследок жарко пропекало спины семерых усталых и, не будем лукавить, испуганных мужиков, спешащих выполнить распоряжение самого Иосифа Виссарионовича…

Тяжело дыша, как после кросса по ГТО, семёрка появилась у портала верхней потерны в 20 часов 28 минут.

Сапёрный капитан спросил у Эпова, необходимы ли ещё сапёры.

– Да нет, коллега, – развёл руками Борис Александрович, – все свободны, отправляйтесь в расположение батальона!

– Ну, тогда желаю успеха! – Утомленно улыбнулся сапёрный капитан, козырнув всем остающимся у потерны начальникам. Он торопливо построил своих отдохнувших в тенёчке бойцов, и они зашаркали кирзятиной в сторонку первых домов Соцгорода.

20 часов 40 минут. Солнце приготовилось сделать последний шажок к горизонту и напоминало крупный апельсин из подарочного комплекта. На небе по-прежнему, как и две последние недели, не было ни облачка, а в тёплом предвечернем воздухе не чувствовалось ни малейшего дуновения хотя бы несмелого ветерка. Чайки делали последние круги над нижним бьефом, касаясь воды в поисках ужина. Над зданием машинного зала всходили клубы сатанински-чёрного дыма, это догорали генераторы и аппаратура. Солнце приготовилось садиться за горизонт как бы рядом с бесформенно растекающимися дымами пепелища.

Наконец, апельсиновое солнце коснулось горизонта, стало огромным и медленно сменило цвет на медный, отчего стало вылито на старинный бабушкин таз для варки вишнёвого варенья. 

В районе шлюза и на взгорке перед Соцгородом продолжали ухать разрывы мин. Немец, сорванный недоступностью аванмоста и невозможностью поэтому заскочить танками на плотину, никак не мог успокоиться и лупил, и лупил по Левому берегу с маниакальным упорством.

– Минуточку, Борис Александрович, я лишь посмотрю на неё последний раз! – Почти зарыдал Шацкий и направился к тому краю площадки, откуда была отлично видна вся панорама нательного бьефа, плотины и станции.

Солнце нырнуло за горизонт. Над Днепром начало смеркаться. Небо на западе, там, куда кануло солнце, приобрело тревожный огненно-червонный краска, похожий на цвет разливаемой стали… Вода внизу, за островами Дубовым и Тремя Стогами,  перед Старым Днепром, сделалась холодного, безжалостно-синего цвета. Дымы над догорающим машинным залом расползлись неопрятными бурыми кляксами. Их противоестественная сепия отворено враждовала с природными красками летнего вечера.

В вечернем воздухе мельтешили тысячи ласточек, охотящихся за мириадами мошек, почувствовавших приближение ночной свежести. В другое время непрерывное  броуновское движение птиц вызвало бы долгое любование и восхищение, но не сегодня. Однако птицы не ощущали тревоги и искренне радовались жизни. Даже разрывы мин за шлюзом не пугали их. 

ДнепроГЭС в любое время суток прекрасна, а вот в такие сумеречные часы запруда особенно изящна, как драгоценное колье на нежной шее красавицы-реки.

 – Вот она, наша ненаглядная, а мы её своими руками… – по-бабьи запричитал Григорий Андреевич. Пришедшиеся к нему Петровский, Эпов, командир полка и его давно не бритый замполит молча и крепко по очереди обнялись друг с товарищем и по-мужски пожалели пригорюнившегося Шацкого.

– Не будем мельтешить на виду у врага. Усекут и враз накроют миной, – предупредил командир полка. – Попрощались? Всё! Отправь дело делать!..

 И они направились к младшим лейтенантам, изготовившимся у портала.

– Вопросы есть? – Шморгая носом, обратился Григорий Шацкий к тем, кто был правомочен благословить взрыв. Он кое-как достал из брючного кармашка ещё дедушкин золочёный хронометр Breguet, отщёлкнул крышечку и, слегка полюбовавшись на матовую поверхность циферблата и изящные стрелки, вздохнул и негромко, но отчётливо сказал: – На моих без трёх минут девять… Если вопросов нет, дайте команду на подрыв плотины!

– Вопросов нет, – отозвались хором Петровский и командир полка. – Взрыв разрешаем!

– Так, товарищи младшие лейтенанты, возьмите в руки по бикфордову шнуру, будем, как говорится, приводить в исполнение… И ещё запомните, если ненароком сюда к порталу залетит мина, то кто останется жив, должен любой стоимостью  поджечь шнуры!.. И будьте свидетелями, кто останется жив после войны… – сиплым неразборчивым голосом подытожил Борис Эпов, – Поджигаю!

Он отворил пятикопеешный коробок спичек калужской спичечной фабрики “Гигант” им. Ворошилова (ОСТ 282) с неряшливым изображением Рабочего и Колхозницы, вздымающих к небосводу сноп пшеницы на фоне красного знамени, и, вынув одну, чиркнул. С одной спички поджёг оба бикфордова шнура. Огоньки споро побежали в туннель.

– Товарищи, обождите, срочный приказ! – От шоссе, размахивая бумагой, к ним сбегал по уклону травяного газона посыльный, как тотчас выяснилось, из расквартированного в начине улицы Ленина штаба Южного фронта от единственного оставшегося в городе “на хозяйстве” члена Военного Совета Южного фронта начальника политотдела фронта генерала Запорожца. Прочие руководители фронта уже который день, считалось, дневали и ночевали в войсках, а попросту, решали вопросы эвакуации и спасения своих ближних из Киева, Днепропетровска и Запорожья.

В руках у гонца был приказ ДнепроГЭС не взрывать. Дескать, командование ждет с минуты на минуту подхода танков, чтобы кинуть их в контратаку, переправив через плотину навстречу немецкому авангарду.

Хотя вся работа по подготовке взрыва производилась в великой секрету даже от командования Южного и Юго-Западного фронтов, но когда остатки охранного полка НКВД, измотанные и израненные, бросив тех, кто не мог шагать, перешли на Левый  берег по потерне и расположились цыганским лагерем буквально под окнами штаба Южного фронта, генерал Запорожец всё постиг и решил действовать. Плотину – спасать, Запорожье – спасать! Человек скромный и некарьерный, он вдруг разбушевался. То ли фамилия проявила себя, то ли в панику впал, но послал гонца с приказом отсрочить взрыв.

Но у Шацкого, Эпова и командира полка НКВД приказ более высокого степени. Да и как обрезать горящие бикфордовы шнуры? Удастся ли догнать  огонь, побежавший по шнурам?.. Маловероятно. 

И Эпов крикнул одно слово: – Поздно!..

– Уходите все как можно скорее наверх по откосу на шоссе, – продолжал он. – После взрыва вода хлынет по потерне и вырвется сюда, где мы стоим. Слижет к хренам. Несёмся!

Все дружно бросились прочь от портала потерны.

В девять вечера с минутами, когда огонь по бикфордовым шнурам достиг запалов, грянул взрыв. Стоя уже на выезде с моста сквозь шлюз, подрывники сначала почувствовали грозный толчок земной тверди под ногами, а затем увидели, как на сливной части запруды вдруг возник неуклонно надувающийся из эпицентра, где-то из потерны, пузырь мрачного неразборчивого цвета. Затем на миг небо над полукружьем запруды стало красно-кирпичным, как при сливе шлака из ковшей на полигоне шлаковых отходов “Запорожстали”.

Многометровые глыбы расколотого ударной валом бетона адским напором воды обрушились вниз, к подножию плотины, открывая путь более чем трём кубическим километрам воды Днепровского водохранилища, в просторечии озера Ленина. Сине-зелёный водяной “стиль” высотою примерно 30 метров и шириной около полутора сотен метров на глазах изумлённых подрывников в миг перемахнул, не вздрогнув даже, сквозь мелкие скалы и острова, не ощутив препятствий и заметно расширяясь, растекаясь по свободному пространству, за считанные мгновения воткнулся в безмятежные дотоле воды нательного бьефа, разметав их по сторонам фантастическими фонтанами и водоворотами, продолжил бешеный бег и накрыл остров Хортицу, береговую часть Престарелого города и прибрежные сёла  неистово и утробно гудящей водяной стихией…  

И эта кошмарная волна понеслась, всё сметая, на юг, к Никополю, Каховке и Херсону, где как раз пытались перебраться на Левый берег Днепра целиком деморализованные и разгромленные части 2-го кавалерийского корпуса, 9-й и 18-й армий Южного фронта.

– Боже ж ты мой!.. – Не по-чекистски прошептал командир полка НКВД, поднеся длани к вискам. – Что же мы наделали? Почему такая брешь?..

Почему вместо расчетных 35 метров образовалась брешь шириной метров полтораста, было удобопонятно только Эпову и Шацкому. То, что не успели заглушить потерну после укладки тола со стороны Левого берега, направило ударную вал не только вверх, но и вдоль плотины к шлюзу. Поэтому и такой результат. Да и двадцать тонн – заведомо перебор, перестраховка, достало бы и пяти…

Грохот водопада практически не давал говорить.

Даже фрицы на Правом берегу оцепенели от удивления, разглядывая  запорожскую Ниагару, и кончили артиллерийско-миномётный обстрел 6-го посёлка.

Пока Днепр продолжал вырываться на волю, рыча и множа жертвы, генерал Запорожец  продолжал заводиться всё вяще.

– Найдите кого-нибудь из особистов, мать вашу, пошлите арестовать диверсантов!

Дежурный по штабу фронта молчаливый майор, на вид отличник-десятиклассник, прилежно выговорив “Слушаюсь!”, куда-то побежал и вскоре вернулся с нужным человеком.

– Лейтенант Петлюк, облуправление НКВД, по Вашему приказанию пришёл! Прикомандирован к Особому отделу. Слушаю Вас, товарищ генерал!

– Взрыв слышали? Считаю диверсией! Срочно разберитесь и арестуйте диверсантов!

Козырнув, Петлюк рванул к двери. И буквально в нескольких шагах от штаба наткнулся на группу, подорвавшую  ДнепроГЭС.

– Кто здесь подрывники, кто уничтожил плотину? – Крикнул Петлюк, как можно более проницательно всматриваясь в хмурые лица подлецов.

– Ну, допустим, я, – вяло сказал Эпов. Шацкий понял, что могут быть неясности, а то и неприятности, тоже приблизился к разъерепенившемуся лейтенанту. – Я глава подрыва, а что?..

– Следуйте со мной в штаб фронта, будете давать показания!

– Так мы туда и идём, не ясно разве? – Удивился Шацкий.

– Не говорить. Шире шаг!..

Когда, миновав скучающего часового, прошли в подъезд, где располагался штаб фронта, и предстали перед генералом Запорожцем, тот с приостановленными даже разговаривать не стал, углубясь в какие-то, возможно, важные бумаги.

Петлюк вышел вперёд и доложил:

– Товарищ генерал, диверсанты по Вашему приказанию взяты и доставлены!..

– Завтра же… перед строем… как собак!.. Лично!.. – закашлялся в гневе генерал.

Вскочивший со стула при виде приостановленных начальник Особого отдела фронта истерично запричитал, топнув для убедительности ногой:

– Сдать оружие! – И лично забрал у подполковников наганы в кобурах. Затем приказал Петлюку отконвоировать их во фронтовую подследственную темницу…

Таким образом, генерал Запорожец, не зная, что делать с подполковниками-диверсантами, к тому же ввиду поступившего уже распоряжения о передислокации штаба вглубь обороны, успешно выбрался из деликатного положения…

Часа через два после взрыва к краю прорана решились подойти, ведомые первым замом наркома электростанций Жимериным, папы города – руководители Днепроэнерго Гуменюк и Тополянский, директор ДнепроГЭСа Касьянов, начальник Днепростроя Логинов, парторг ЦК на ДнепроГЭСе Кочетков, предгорисполкома Скрябин, шеф НКВД Леонов, 2-й секретарь обкома КП(б)У Кириленко, 1-й секретарь горкома партии Комаров. Генерал Запорожец отчего-то не пошёл, сославшись на критичность обстановки.

Пока проверяльщики осторожно и молча, без единой папиросы и руководящего матерка, шли в вечерней тьме, боясь зажечь фонарики из-за возможного обстрела с Правого берега, над тяжело дышащими мужиками бесстрастно висело астральное небо, украшенное узким С-образным серпом близкой к новолунию, ущербной Луны и поминутно перечеркиваемое пунктирами метеоров из привычного августовского звездопада Персеид — метеорного потока, каждогодне появляющегося со стороны созвездия Персея при прохождении Земли через хвост кометы Свифта-Туттля.

Днепровская вода с рёвом, от какого закладывало уши, яростно сотрясая уцелевшие секции плотины, устремлялась вниз, затопляя не только остров Хортицу, но и обрекая на крах всё живое в низовьях Днепра. Невидимое облако мельчайших брызг, как осенний дождь, накрыло комиссию пеленой прохладной влаги. Настил моста над сохранившейся долей плотины тревожно вибрировал, и казалось, что разрушение ещё не закончилось и в любое мгновение неукротимый поток унесёт и остаки плотины, и шлюз, и беспечных начальников, решившихся прийтись к прорану…

Уже ночью в обкоме партии вдруг появилось сообщение о том, что некоторые части нашей армии не успели переправиться на левый берег. Это бывальщины неприятные минуты: не поторопились ли со взрывом? Но затем кто-то сказал, что погибли одни немцы, и любопытные успокоились.

Однако когда к утру основной девятый вал минул, на вербах, вязах и дубах в днепровских плавнях от Запорожья до Херсона остались висеть в изуверских позах десятки тысяч красноармейцев, потерянных или погибающих мучительной смертью. Многие были ещё живы и корчились под палящим солнцем, не в состоянии отцепиться от ветвей и доплыть до спасительного берега – пунктами ширина Днепра теперь достигла трёх километров.

Немцы, появившись утром 19-го на незатопленных участках Правого берега, забавлялись тем, что достреливали красноармейцев, висящих в пределах уверенного выстрела, тренируя навык прицельной стрельбы. Но и такая смерть была, вероятно, избавлением и благом, потому что тем, до кого было не дотянуться выстрелом развеселым гансам, кто завис ближе к Левому берегу, придется не один день усыхать под августовским солнце от жажды и ран, умоляя всевышнего даровать хоть какую, но скорую смерть…

Едва очередному отряду немцев буквально на следующий день удалось захватить Хортицу, они согнали женскую доля населения расположенного на высоком Правом берегу села Бабурки и приказали убирать тела утонувших красноармейцев, разбросанные по полям и огородам, висевшие на деревьях в плавнях на юге острова. Удобопонятно, что в первую очередь они заставили собрать и захоронить немецких солдат, вчера так играючи ворвавшихся на Хортицу и тоже большей долей погибших от неожиданной стихии.

В Старой части Запорожья, на расстоянии многих километров вниз по Днепру, от удара бешеной валы вылетели оконные рамы и развалились сараюшки.

Что творилось, описать спокойными словами невозможно. Это был водяной ад. В Дубовой роще, в плавнях острова Хортицы и Днепровских плавнях на десятки километров к Никополю и дальней вплоть до Каховки и Херсона находились наши воинские части, пытавшиеся днём 18-го августа переправиться на Левый берег.

Немецкие моторизованные корпуса очутились скованы боями за Николаев, Херсон, Кривой Рог и Никополь, и решить сразу две  задачи — выйти к Днепру с захватом плацдармов кругом павших к утру 18-го четырёх городов и окружить две армии, отступавшие от Николаева — им решить не удалось.

Части наших армий и 2-го кавалерийского корпуса желая и остались без пополнения боезапаса, горючего, какого-либо снабжения и внятного руководства, всё же, бросая убитых, раненых и остатки техники, смогли отколоться от противника и, бросив рубежи по  Южному Бугу и Ингульцу, откатиться к Днепру.

Ещё 17-го августа главком Юго-Западного направления маршал С. М. Будённый разрешил отвод армий Южного фронта на Левый берег Днепра с целью организации обороны на рубеже этой крупной реки. 2-й кавалерийский корпус должен был отходить в зона Никополь — Нижний Рогачик. 18-я армия – на восточный берег Днепра с задачей занять оборону на участке Никополь — Нательный Рогачик — Каховка. Соответственно, 9-я армия — на участке Каховка — Херсон. Отход предписывалось прикрыть сильными арьергардами и действиями авиации.

От Никополя до Херсона ширина Днепра в посредственном составляет около полутора километров. Понтонные средства войск в ходе отступления были потеряны на дорогах и в боях, в основном на Полуденном Буге при переправе отходящих частей 18-й армии. Сохранившиеся остатки понтонов можно было применить лишь для сооружения легких паромов.  К счастью, баржи, буксиры и дебаркадеры Днепровского пароходства, всё, что могло использоваться для перевозы, было мобилизовано.

Из всего этого условно плавающего хлама удалось слепить три паромные переправы.

Для 2-го кавалерийского корпуса — три парома на деревянных ладьях у Нижнего Рогачика (лошадей пришлось переправлять вплавь), для 9-й кавалерийской дивизии – буксирный пароход с баржей у Большой Лепетихи; для соединений 18-й армии — паром на баржах и два парома на подручных оружиях в районе Кочкаровки; для соединений 9-й армии — два парома в районе Западные Кайры, три парома на баржах в районе Каховки и два парома у Тягинки…

Примитивные, потёмкинские перевозы начали перевозить войска, а это десятки тысяч бойцов и многие тысячи лошадей, во второй половине дня 18-го и продолжали работать даже вечерком. Хотя, если честно, работы им хватило бы на две недели!

И вдруг – несокрушимый поток из Запорожья. Вода верхнего бьефа, выбиваясь через брешь шириной полторы сотни метров под давлением 25-30 атмосфер у основания потока, неслась со скоростью до ста километров в час, таща в своём первом “плевке” всевозможный мусор, ветви и стволы деревьев, лодки и стены разрушенных её напором домов, людей, коней, рогатый скот .

Не прошло и часа, как ревущий шквал накрыл укладывавшиеся спать сёла –  Кушугум, Балабино, Каменское, Каменку-Днепровскую, Ушкалку, Небольшую и  Большую Лепетиху на Левом берегу, хлестанул Разумовку, Беленькую, Тарасовку и окраинные улицы Никополя – на Правобережье. И понёсся книзу, к Каховке, Цюрупинску и Херсону.

На всём протяжении низовьев Днепра на берегу и в плавнях копошились десятки тысяч красноармейцев и кавалерийских коней. Дьявольская волна вначале подхватила их и вознесла на свой многометровый гребень, а затем  повертела, не раз перевернула, потерзала, поиграла и кинула, опустила, наколола на обломанные ветви деревьев и кустов речного побережья.

В одночасье погибло и всё, что плавало по Днепру и оказалось в нательном течении реки. Пассажирские пароходы, буксиры, баржи, всякие примитивные паромы из барж и дебаркадеров, канонерки, мониторы и катера Днепровской флотилии бывальщины потоплены или выброшены на мелководье в плавнях. Говорили, например, что монитор “Волочаевка”  был выброшен на Левый берег и на следующий день в таком позе, по пояс в песке, ещё вёл огонь по врагу до полного израсходования боезапаса…

Кроме войск и селян, в плавнях погибли и десятки тысяч башок скота, согнанного к Днепру с Правобережной Украины для переправы в глубокий тыл. Невыносимый смрад от разлагавшихся останков скота и людей разгулялся весной и в начине лета 1942 года, и уцелевшим жителям плавней пришлось запустить огороды и на протяжении многих дней сжигать и закапывать скотину, по-скорому, в братских ямах, погребать бойцов…

 ===============================================================

 Все фото – из Google