Все права на фотографии и текст в данной статье принадлежат их непосредственному автору. Данная фотография свзята из открытого источника Яндекс Картинки
Отряд Галафеева, вернувшийся 14 июля в Грозную после сражения у реки Валерик и рейда по близлежащим аулам, длинного отдыха не получил. Галафеев уже 17-го июля двинулся в Северный Дагестан, также охваченный «политическим мюридизмом», а значит, мятежом. Рекогносцировка докладывала, что и Шамиль находился там вместе со своими мюридами. В отряде Галафеева состоял и поручик Лермонтов. Достигнув Миатлинской перевозы, которая находилась под охраной одноимённого русского укрепления, войска относительно спокойно форсировали реку Сулак и направились в сторонку Темир-Хан-Шуру (ныне Буйнакск).
Темир-Хан-Шуру
Кстати, именно в районе Миатлинской переправы прикомандированный к отряду Галафеева барон Дмитрий Петрович Пален написал портрет своего сослуживца – Михаила Юрьевича. Это, неизменно, самый необычный портрет поэта. Лермонтов плохо выбрит, фуражка измята, а в глазах заметна усталость от стремительного перехода. Ведь Галафеев отчаянно торопился в Шуру, пройдя свыше 160 км через горы и реки за 10 дней.
Ко времени прибытия к русскому укреплению в Темир-Хан-Шуру порядочных войск Шамиля, как и его самого, там уже не было. Однако совсем неудачным этот рейд назвать нельзя. Разбросанные по территории небольшие мятежные группы Шамиля также спрашивали к себе внимания, кроме того, была поставлена задача закончить перестройку укрепления в Герзель-Ауле (ныне район присела Герзель-Аул, или же Верхний Герзель) на северо-западе от Темир-Хан-Шуру. Перейдя в Герзель-Аул, Галафеев формирует несколько отдельных отрядов. Эти отряды бывальщины призваны проводить разведку с целью обнаружения небольших групп противника, а обнаружив их, в зависимости от наличных сил, уничтожать или отслеживать передвижение.
Герзель-Аул
В состав таких отрядов входил и Лермонтов, завоевавший доверие Галафеева ещё при Валерике. Эти конные отряды действовали на обширной территории от Умахан-юрта (позже станица Кахановская, полностью вырезана чеченцами в лихолетье 1917-го года) на закате, между крепостью Внезапная (ныне район села Эндирей) и Герзель-аулом. Все действия отряда, естественно, сопровождались боями, как говорится, здешнего значения. Шамиль в этот момент уже находился в Аварии (территория проживания аварцев). Вскоре вновь отстроенное укрепление взял гарнизон, и отряд Галафеева вышел в сторону крепость Грозная, куда прибыл уже 2 августа.
Судя по всему, последний поход обессилил здоровье Михаила Юрьевича. Видимо, сказались резкие перепады температур, тяжёлые штурмы горных перевалов и форсирование рек. Потому, пользуясь временной передышкой, Лермонтов смог поехать в Пятигорск, чтобы подлечиться минеральными водами. Из Пятигорска 12 сентября он послал несколько меланхоличное письмо своему другу Алексею Лопухину (приведено в сокращении):
«Мой милый Алеша. Я уверен, что ты получил послания мои, которые я тебе писал из действующего отряда в Чечне, но уверен также, что ты мне не отвечал, ибо я ничего о тебе не слышу письменно. Пожалуйста, не ленись: ты не можешь вообразить, как тяжка мысль, что друзья нас забывают… Я теперь вылечился почти совсем и еду с вод опять в отряд в Чечню. Если ты будешь мне писать, то вот адрес: на Кавказскую черту, в действующий отряд генерал-лейтенанта Галафеева, на левый фланг… Только скучно то, что либо так жарко, что насилу ходишь, либо так морозно, что дрожь пробирает, либо есть нечего, либо денег нет, — именно что со мною теперь».
Не успел поручик Лермонтов прийти в Грозную, как узнал, что готовится новое дело. Перед Галафеевым стояла задача — выйти к реке Аргун и разбить мочи Шамиля, его наиба Шоип-Муллы (Шуаиб-молла) и уже старого знакомого мудира Ахбердил Мухаммеда, которому удалось уйти от наших бойцов во пора сражения на Валерике.
Портрет Лермонтова авторства Дмитрия Петровича Палена
26-го сентября 1840-го года отряд, возглавляемый Аполлоном Галафеевым, вышел из Грозной в сторонку Ханкальского ущелья. Михаил Юрьевич был прикомандирован к кавалерии отряда. Русские войска взяли штурмом мятежные аулы Белгатой, Балуйся и Герменчук (все в Шалинском районе современной Чечни), которые готовились со дня на день встречать Шамиля. Галафеев приказал сжечь все резервы сена, чтобы хоть как-то сковать стремительно маневрирующие конные группы неприятеля. Наконец, в районе Герменчука нашими армиями был устроен вагенбург, чтобы использовать старую тактику Вельяминова – атаковать противника быстро и внезапно, возвращаясь к заранее укреплённым позициям.
4-го октября к Балуйся прибыл сам Шамиль. Несмотря на то, что аул был быстро занят нашими войсками, неприятелю удалось скрыться. В итоге при отступлении к вагенбургу отряду пришлось сдерживать беспрерывные атаки противника, который старался хоть как-то отомстить солдатам, но опасался открытого столкновения.
Именно особенности ведения военных действий на Кавказе заставили появиться на свет особым подразделениям в составе Русской императорской армии, которые никогда не обладали официальным статусом, хоть нередко и упоминались в рапортах командования. Имя им – «охотники», или охотничьи команды. Кто-то считает их прообразом будущего спецназа, другие видают в них потомков славных дел Дениса Давыдова. Так или иначе, но эти формирования, носящие часто временный характер, были уникальны. Вступить в них могли лишь добровольцы, отличившиеся в бою. При этом на звание и знатность кандидата никто не обращал никакого внимания. Ценились только боевые качества. Национальный состав «охотников» был натуральнее «солянкой» всего Кавказа: татары, кабардинцы, шапсуги и т.д.
«Охотники» применяли откровенно партизанские и диверсионные методы, проводили агентурные стремительные рейды в глубь территории противника, выступали впереди основных сил, провоцируя засады и внося сумятицу в ряды неприятеля. При этом огнестрельным оружием «охотники» усердствовали не пользоваться по понятным «шумным» причинам, предпочитая пускать в ход кинжал (кавказскую каму). Даже внешний вид «охотников» ничем не выдавал в них строевых бойцов, скорее они бывальщины похожи на банду разбойников, за что их часто и величали абреками. По негласной инструкции кандидатов в охотничьи отряды брили наголо, при этом воспрещая брить бороды. Одеты бойцы-«охотники» были в черкески или старые без погон сюртуки, под которыми нередко красовались необычайно пёстрые шёлковые рубахи.
Кавказская кама
Оружие нередко добывали в бою, поэтому, несмотря на диковатый и порой несколько ободранный вид, охотничьи команды владели весьма богатыми образцами оружия, украшенного камнями и мастерской резьбой или гравировкой. Учитывая специфику их боевых действий, они пользовались практически полной свободой внутри отряда. «Охотники» мастерили внезапные и порой длительные рейды по тылам противника, поэтому об их задании и приблизительном местонахождении могли знать только старшие офицеры, чтобы лазутчики не смогли донести об охотничьей команде, даже о поре их выезда на дело.
Как же Михаил Юрьевич оказался среди этих «головорезов», как их величали современники? К тому времени Лермонтов наладил дружественные отношения с другим ярким персонажем той эпохи – Руфином Ивановичем Дороховым, хотя изначально они друг другу до крайности не понравились. Фигура Дорохова крайне неоднозначная. С одной сторонки смелый, опытный и уважаемый своими бойцами офицер, с другой стороны – отчаянный бретер с буйным необузданным нравом, за что он умудрился к 1840-му году быть разжалованным троекратно. То Дорохов изобьёт какого-то статского советника, то ударит кинжалом карточного шулера, то ещё устроит какую-нибудь каверзу. Более того, в кое-каких источниках указано, что сей отчаянный офицер участвовал в 14 дуэлях.
Сколько бы раз Руфин Иванович ни скатывался до звания рядового, ему вечно удавалось вырваться из тяжкой солдатской жизни. Так, к 1840-му году, блестяще командуя охотничьим отрядом, Дорохов уже находился в звании юнкера 1-го Малороссийского казачьего полка. Собственно Дорохов набрал команду «охотников», таких же лихих людей, как и он, поэтому пользовался среди них непререкаемым авторитетом.
“Перестрелка в горах Дагестана”. Полотно Михаила Лермонтова
10 октября, когда отряд Галафеева стоял в вагенбурге близ Герменчука, Руфин после очередной «пиратской» вылазки был ранен. Будучи видавшим Лермонтова в деле, генерал Галафеев лично передал командование над «охотниками» Михаилу Юрьевичу. Дорохов, также знавший Лермонтова, не лишь не стал перечить, но и дал хорошую характеристику поручику перед своими «абреками». Сам Галафеев позже подробно описал и принятое им решение, и отдельный дела, как тогда говорили, отряда под командованием Лермонтова:
«В делах 29 сентября и 3 октября он обратил на себя особенное внимание моё проворством, верностью взгляда и пылким мужеством, почему 10-го октября, когда раненый юнкер Дорохов был вынесен с фронта, я поручил его начальству команду, из охотников заключавшуюся. Невозможно было сделать выбора удачнее: всюду поручик Лермонтов первым подвергался выстрелам хищников и во главе отряда оказывал самоотвержение свыше всякой похвалы. 12-го октября на фуражировке за Балуйся этот отличный офицер, пользуясь плоскостью местоположения, бросился с горстью людей на превосходного числом неприятеля, отбивал его от цепи наших стрелков и поражал неоднократно собственной дланью хищников.
15-го октября он с командою первый прошёл через шалинский лес, обращая на себя все усилия хищников, покушавшихся препятствовать нашему движению, и взял позицию в расстоянии ружейного выстрела от опушки. При переправе через Аргун он действовал отлично против хищников и, пользуясь выстрелами наших орудий, вдруг кинулся на партию неприятеля, которая тотчас же ускакала в ближайший лес, оставив в руках наших два тела».
Теперь Лермонтову было необходимо обелить ожидания даже не командования, а новых подчинённых, которым ввиду их специфической войны была весьма далека муштра. Их почтение предстояло завоевать — уважение отряда в 40 сабель.
Сама же служба в охотничьей команде, несмотря на очевидные вольности, сахаром не была в принципе. Для увеличения скорости передвижения «охотники» палаток с собой не хватали, как и весомых запасов провизии. Поэтому спать приходилось порой на голой земле, а питаться тем, что смогли либо добыть в бою, либо в ближайшем лесочке, надеясь на охотничью удачу. Таким образом, «охотники» действовали в удалении от основных войск и были для противника целой неожиданностью.
Лермонтова запомнили так: он скакал на белом жеребце, «лихо заломив белую холщовую шапку, в вечно расстегнутом и без погон сюртуке, из-под какого выглядывала красная канаусовая рубаха». Он отпустил баки и бороду и вскоре перестал стричься, отрастил длинные волосы. В стане или на привале Михаил Юрьевич вечно был в окружении своих «охотников», деля с ними все тяготы и лишения, отвергая даже право на офицерскую кухню и предпочитая принимать еду вместе с командой. Вскоре эту охотничью команду стали называть «лермонтовским отрядом».
