В Германии многие желали понять, станет ли новое Польское королевство надёжным союзником. Никаких сомнений по этому поводу не испытывали только два соратника — фельдмаршал Пауль фон Гинденбург и генерал Эрих фон Людендорф, каким было вообще не важно, кого ставить под ружьё.
Зато свои сомнения вовсю высказывала пресса. Так, 8 ноября 1916 года даже “Kölnische Zeitung”, почитавшаяся вообще-то чтивом для домохозяек, с нескрываемым пафосом уверяла, что немцам чуждо стремление германизировать Польшу… Но в то же время автор передовицы заявлял, что
“…необходима уверенность, что поляки не будут работать против нас сообща с русскими, которые пользуются ещё в стране большими симпатиями, и что войско, которое будет создано с нашей поддержкой, не пойдёт против нас.
…Поляки не любят немцев. В Варшаве они отнюдь не встретили нас с распростёртыми объятиями, ибо они представляли себе своё освобождение в другой форме” (1).
В прусском ландтаге в эти дни прозвучало весьма характерное признание: “Познанские поляки не соблюдали даже благожелательного нейтралитета – отказались отворить музей им. Гинденбурга и проигнорировали военный заём”. И, наконец, 3 декабря прусский официоз “Berliner Lokal Anzeiger” признал:
“Польская фракция рейхстага ещё не установила своего официального отношения к “провозглашению польского королевства”. Представители фракции не участвовали в прениях, в секретных заседаниях бюджетной комиссии. Своё касательство к манифесту поляки определят после открытого заседания ландтага.
…Во всяком случае, фракция не ждёт от акта ничего, что могло бы ублаготворить интересы прусских поляков” (2).
О противоречиях Берлина и Вены по польскому вопросу стало очень быстро известно по ту сторону фронта. Петроградское телеграфное агентство (ПТА) уже 5 (18) ноября сообщало из Стокгольма:
“Отворённое заявление Германии о включении польской армии в состав германских войск вызвало большое недовольство в Австро-Венгрии и в австрийской Польше, так как показало жажда Германии безраздельно господствовать в Польше”.
Жесточайшая цензура в отношении газет и немногочисленных радиостанций Центральных держав не могла целиком завуалировать трения по польскому вопросу – заставить замолчать польских депутатов в своих парламентах было и вовсе невозможно. Потребовались спешные разъяснения не только в австрийской, но и в германской прессе. 4(17) ноября центральные и крупнейшие местные газеты не только в Пруссии, но и в иных землях Германской империи писали:
“Новая армия, хотя и будет сформирована Германией, но при участии также австрийских офицеров. Польские легионы, какие явятся основой новой армии, входили в состав австро-венгерских сил, а ныне австрийским императором они предоставляются в распоряжение новой польской армии.
Заключительная будет не германской, не австро-венгерской, а национальной польской армией. Все должности в командном составе предоставляются к замещению польским офицерам. Однако, вследствие недостаточного числа таких офицеров, на первых порах эти места будут заняты также австро-венгерскими и германскими офицерами. Пока же польская армия будет прикомандирована к германской, но не включена в неё, в мишенях предоставления польским организациям характера регулярных войск в международном правовом смысле.
Положение обоих генерал-губернаторств, Варшавского и Люблинского, в касательстве к верховному командованию армией и управлению не затрагиваются образованием Польского государства” (3).
В это время войсками генерала Макензена была наголову разгромлена Румыния, и русской армии, спасая незадачливого союзника, пришлось удлинять фронт ещё на четыре сотни километров. Однако союзники тем порой начинают побеждать на Балканах – сербы вместе с русскими взяли один из крупнейших городов Македонии – Монастырь (современная Битола). Итальянский фронт после тяжких поражений в Альпах также сумел восстановить устойчивость.
Вскоре скончался Франц-Иосиф, и Центральные державы решили воспользоваться подходящим моментом, чтобы выступить с масштабными миролюбивыми инициативами и тем самым хотя бы на время оттянуть вступление в войну США, похоже, уже неизбежное. Но эти предложения без малейшего промедления были отвергнуты союзниками, зато и о польском проблеме все тут же забыли.
Историки до сих пор спорят, насколько вовремя умер австро-венгерский император Франц-Иосиф
Казалось, с точки зрения военного командования Центральных содержав, что все помехи для “польского призыва” в германскую и австрийскую армии были устранены. Но всё равно он проходил в бывшем Царстве с чудовищными осложнениями. О поднявшихся под ружьё 800 тысячах оставалось только мечтать, даже 500 тысяч, которых сумели призвать русские, пока не отдали Польшу, мобилизовать не удалось, хотя уже подросли призывники 1895 и 1896 годов рождения.
Трудности признал даже генерал Людендорф, какой ещё недавно с завидным упорством требовал от кайзера пополнений, нисколько не брезгуя и польскими. Из-за этого с лёгкой руки репортёров, генерал почитался чуть ли не автором “Польского проекта”, но в своих мемуарах он открещивается от такой роли. По его признанию, “своим отношением к формированию армии, Польша четко показала, что она стремится лишь к политической спекуляции на войне” (4).
Генерал Людендорф не только написал мемуары, очень популярные и в России, но и поспел поучаствовать в пивном путче Гитлера
В самой же Польше среди прессы только “Kurjer Novy” оценил манифест двух императоров позитивно, отметив, что “не следует поощрять тот лже-максимализм, который раздувается с целью умалить и уничтожить реальную добычу, ныне созданную позой вещей”.
Жёсткие ответные комментарии русской прессы не заставили себя ждать. Так, кадетская “Речь” склонялась к мнению, что “правильнее считать манифест двух императоров провокацией, стремящейся, наряду с усилением рядов армий новым набором, бросить также семя разбора.
…”Kurjer Novy” размышляет спасти свою точку зрения тем, что закрывает глаза на связь германских обещаний с новым военным набором”.
Польские германофилы во главе со Свинцицким настаивали на присоединении Галиции к основываемому королевству. Кандидатом на новый польский престол назывался при этом австрийский эрцгерцог Карл Стефан, весьма популярный в Кракове, где он длинное время жил, к тому же удачно женатый на представительнице рода Чарторыйских.
Неизвестный эрцгерцог Карл Стефан, адмирал флота Австро-Венгрии вполне мог очутиться на польском престоле
“Kurjer Poznanski” признал, что познанская эндеция демонстративно проигнорировала “Манифест”, выразив заодно и обиду по предлогу предоставления Галиции автономии, а Познани – лишь обещания “новой ориентации” после войны.
Несмотря на то, что манифест двух императоров разом был назван “наглым вызовом”, Россия с ответом не торопилась, ограничившись привычными отсылами к великокняжескому “Воззванию-1914” и заявлению премьера Горемыкина. Вылито, после того, как Центральные державы делали весьма откровенные намёки на возможность сепаратного мира конкретно с Россией, все предупреждения рекогносцировки и дипломатов просто не принимались в расчёт. А ведь Брусилов, войска которого ещё имели какой-то выход к полякам, призывал дать им, по крайней мере, не меньше того, что “предлагали австрийцы и немцы” (5).
И всё же отмалчиваться было никак невозможно, особенно в свете довольно сложных отношений с союзниками, и с учётом всё более активных претензий ряда представителей высших сфер России на овладение проливами. По обычаю того времени особенно активны в своих выступлениях были думцы.
Так, Василий Шульгин на заседании 25 октября (7 ноября) 1916 г. отметил:
“Если мы будем владеть данные, которые ясно покажут, что польский народ принял из рук Австрии и Германии польское королевство охотно и без протеста, если поляки без протеста дадут им спрашиваемую армию, то конечно, они в этом случае не будут иметь права рассчитывать даже на автономию. С новым королевством придётся устроиться сообразно правилам войны.
Если же союзники, а в частности Россия будут иметь в своих руках столь же твёрдые эти о том, что поляки подчинились лишь насилию, то, конечно, поляки вправе настаивать на осуществлении воззвания Великого князя. Требовать от поляков, существующих в пределах оккупированной Польши, яркого выражения своих антигерманских чувств мы не можем, но поляки, проживающие вне Польши, могут оглушительно протестовать против этого насилия совести своего народа.
Да и поляки внутри самой Польши могут найти оружия подчеркнуть своё отношение к навязанной им независимости. Они могут затянуть выборы в сейм, потребовать отложения набора до конструирования Польского страны, то есть потребовать, чтобы этот набор был сделан уже после созыва сейма, избрания короля и назначения правительства.
…Наиболее печальным для поляков было бы, если бы они отделались молчанием”.
Василий Шульгин, монархист, получивший из рук государя акт об отречении
Неделю спустя (1/14 ноября) председатель фракции крайне правых С.В. Левашов счёл необходимым напомнить, что монархические партии находят
“ошибочным взгляд, будто русское правительство должно было предупредить акт наших врагов изданием своего акта, позволяющего польский вопрос.
Мысль, что русским подданным — полякам для выполнения своего долга перед родиной нужны какие-то предварительные, крепко закреплённые русским правительством обещания, оскорбительна, по нашему мнению, для всех поляков”.
Стало ясно, что пришло время выступить кому-то и от лики правительства. В тот же день, управляющий делами Министерства внутренних дел А.Д. Протопопов, выступая в шесть часов вечера в Государственном совете от имени кабинета министров заявил, что он, “как и прежде, так и сейчас, стоит на точном смысле Воззвания Верховного главнокомандующего и заявлении, сделанном в 1915 г. премьер-министром И.Л. Горемыкиным, стоит тем более твёрдо, что кровь обоих народов проливается на одном поле чести и за одно святое дело добиться цельности державы российской, на которую посягнул жестокий враг, не знающий ни малейшей свободы и никакой справедливости”.
Александр Протопопов, заключительный министр внутренних дел Российской империи
Когда же заходила речь о поляках в северо-западных областях, некоторые предлагали занять предельно жёсткую позицию: “К ним могут быть применены военными волями те же меры, что были применяемы к немецким колонистам”. Наконец, в правительственном сообщении в связи с “воззванием двух императоров” от 2/15 ноября 1916 г показались первые прямые указания на то, что собираются делать власти Российской империи относительно Польши:
“Германское и австро-венгерское правительства, пользуясь преходящим занятием их войсками части русской территории, провозгласили отделение польских областей от Российской империи и образование из них самостоятельного страны. При этом наши враги имеют очевидною целью произвести в русской Польше рекрутский набор для пополнения своих армий.
Императорское правительство усматривает в этом акте Германии и Австро-Венгрии новоиспеченное грубое нарушение нашими врагами основных начал международного права, воспрещающих принуждать население временно занятых военною силою областей к поднятию оружия против собственного отечества. Оно признает сказанный акт недействительным.
По существу польского вопроса Россия с основы войны уже дважды сказала своё слово. В её намерения входит образование целокупной Польши из всех польских земель с предоставлением ей по завершении брани права свободного строения своей национальной, культурной и хозяйственной жизни на началах автономии, под державным скипетром государей российских и при сохранении целой государственности.
Это решение нашего августейшего государя остаётся непреклонным” (6).
Итак, Польше ещё раз фактически гарантировалась автономия, хотя и узкая. Но уже в приказе по армии и флоту от 12 декабря 1916 г. за подписью императора Николая II вполне однозначно говорилось, что среди задач России, потребованных к жизни войной — “создание свободной Польши из всех трёх её ныне разрозненных областей” (7). После этого все ожидали продолжения — более весомого и более конкретного “монаршего слова”. Не дождались – в Петербурге убили Распутина, после чего государю опять стало “не до поляков”.
Тем временем в обстановке секретности, хотя и с подачи русских, Франция приступила к формированию польских национальных военных подразделений – своей версии «польских легионов». Впоследствии в составе союзных вооруженных сил они бились куда более добросовестно, чем в русской императорской армии, да и в армиях двух других императоров тоже. Но о них – в следующих публикациях.
Примечания
1. «Kölnische Zeitung», 8 November 1916.
2. «Berliner Lokal Anzeiger», 3 December 1916.
3. «Berliner Lokal Anzeiger», 17 November 1916, «Vorwärts», 18 November 1916; «Vossische Zeitung», 18 November 1916.
4. Э. Людендорф. Мои мемуары о войне 1914-1918 гг. М. 1924 г., т.2, стр.57.
5. Из секретного письма главнокомандующего армиями юго-западного фронта А.А. Брусилова на имя начальника штаба верховного главнокомандующего М.В. Алексеева от 16 июня 1916 г., Русско-польские взаимоотношения в период мировой войны, М.1926 г., стр.113.
6. Ю. Ключников и А. Сабанин. Международная политика новейшего времени в договорах, нотах и декларациях, М. 1926 г., ч. II, стр.5.
7. РГИА, Ф.1276, Оп.10.Д.73, Л.1 об.
