В “РГ” вышел материал Бориса Минаева “Боровск: живые и мертвые” от 2 ноября 2016 года.
Я существую в Боровске больше пятидесяти лет, последние десять лет постоянно, переехала из Москвы. Я простой обыватель, тот, о ком так небрежительно упоминает Борис Минаев. Собственно знаю героя статьи – художника Владимира Овчинникова, личность харизматичную и противоречивую. Его первые работы в стиле стрит-арт, какие появились в Боровске давно, были приняты и жителями, и гостями города.
Что касается “мемориала”, о каком идет речь в материале “Боровск: живые и мертвые”… Когда все это случилось 18 августа 2016 года (картину-мемориал жертвам репрессий закрасили – “РГ”), я написала в своем блоге извещение “Мертвым не больно?” (как и Борис Минаев, я обратилась к классике советской литературы). Вот отрывок:
“Сегодня поутру пошла в магазин и увидела, как полиция составляет протокол на месте “акта вандализма”. Смотреть на испоганенные снимки больно. Боровск – город маленький. Почти все фамилии, подписанные под портретами, на слуху. Но, думаю, не меньшую оторопь вызвал бы этот “мемориал” и в неиспоганенном облике. Мне не хотелось бы увидеть портрет моего репрессированного деда, нарисованным на боковой стене магазинчика, торгующего селедкой, чипсами, белорусскими колбасами, мужскими носками и макаронами вразвес. По соседству с “мемориалом” – витрина, запуганная рулонами с туалетной бумагой”.
И не уверена, что Александр Исаевич Солженицын, чей портрет, как пишет Борис Минаев, расположен “в верхнем левом углу”, был бы рад соседству его портрета с витриной, в какой выставлена пирамидка туалетной бумаги. С другой стороны “мемориала”, находится помойка – контейнерная площадка для разгрузки товара и сбора магазинных отходов.
В статье Бориса Минаева произнесено “среди горожан оказались и такие, кто не был мемориалу рад. Если писать, не искажая факты, то, мне кажется, трудно найти горожан, какие были бы рады этому “мемориалу”. Так же, по правде говоря, никакого “общественного разбирательства” не было, а была совместная пресс-конференция Владимира Овчинникова и главы города. Я на ней была и задала проблема, получил ли художник согласие родственников погибших, на то, чтобы их близкие были им так “увековечены”. Ответ был не просто негативный. Художник Овчинников не считает нужным спрашивать разрешения у тех, для кого репрессии – семейная трагедия. Он одержим идеей монумента репрессированным, который желает воздвигнуть в центре Боровска. Причем желает, чтобы памятник был только таким, каким он его замыслил. Так уж сложилось, Боровск – город художников. Но Овчинников упорно считает, что, ни советы коллег, ни нормы, принятые городской Думой, ни даже суждение горожан, ему не указ.
В статье не сказано (Владимир Александрович утаил этот факт), что первую свою “фреску”, посвященную теме репрессий, он написал у Непреходящего огня, на стене памятника воинам-боровчанам, погибшим в Великую Отечественную войну. Это был вызов городу, и он его воспринял как акт вандализма. С тех пор и “не помогают ему родственники репрессированных”, как строчит Борис Минаев.
То же самое касается и истории, о которой в статье написано: “Была попытка нарисовать боярыню Морозову и протопопа Аввакума на стене городского корабля… Закрасили Аввакума и Морозову”. Боровск – святыня старообрядцев. Автору статьи нужно объяснять, что невозможно делать “попытки что-то рисовать” там, куда люди приходят с молитвой? Что когда принимается решение о мемориальном художественном созданье, то произведение сначала проходит общественное обсуждение? Память – вещь жестокая. Нельзя народ заставить “почитать” памятник, если этот памятник не соответствует народному чувству истории, оскорбляет целые группы общества, воспринимается как надругательство, а не как поклонение.
Что прикасается памятника жертвам репрессий, то на градостроительном совете уже утвержден его проект и выбрано место, где этот памятник будет расположен – в новоиспеченном городском микрорайоне, где сейчас ведется активное жилищное строительство, где живет много молодежи, которая должна знать историю своей края во всех ее проявлениях.
