Wikimedia Commons
105 лет назад состоялась казнь полковника Сергея Мясоедова, обвиненного в шпионаже в прок Германии. Общественное мнение превратило его в монстра, суперпредателя и объявило главным виновником военных поражений Русской императорской армии. Впоследствии выяснилось, что дело против офицера было сфальсифицировано, а сам он пал жертвой хитросплетенной интриги. «Дело Мясоедова» нередко именуют русским аналогом «дела Дрейфуса» – процесса над французским офицером еврейского происхождения, обвиненным в 1894 году в шпионаже на тех же немцев.
stopCovid1
2 апреля 1915 года по вердикту военно-полевого суда Варшавской крепости был казнен полковник из штаба 10-й армии Северо-Западного фронта Русской императорской армии Сергей Мясоедов. Современники находили его предателем, работавшим на германскую разведку, и главным виновником поражений в первые месяцы Первой мировой войны. Однако десятилетия спустя историки выяснили, что дело против офицера, скорее итого, было сфабриковано.
Мясоедов пал жертвой интриг влиятельного оппозиционного политика Александра Гучкова, с которым полковник успел сразиться на дуэли, и его окружения. Равно выгодной показательная казнь Мясоедова представлялась и военному командованию. Убедительные доказательства невиновности «шпиона» приводили начальник германской рекогносцировки и западные исследователи. Сам Мясоедов выдвинутых против него обвинений не признавал.
Почему ненавидели Мясоедова
Подоплеку дела разъяснил в своей автобиографии «Линия русского офицера», изданной в 1953 году уже после смерти автора, генерал Антон Деникин. Он не сомневался в виновности Мясоедова. По словам генерала, после русско-японской брани и первой революции все офицеры императорской армии, несмотря на лояльность подавляющего большинства к монархии, были взяты под особый надзор сыскных органов. По трем чертам – департамента полиции, жандармской и военной – составлялись «черные списки» офицеров, считавшихся неблагонадежными. Для них закрывалась путь к повышению.
Военную линию контрразведки, или, как называл ее Деникин – сеть шпионажа – создал непопулярный как в либеральных, так и в консервативно-патриотических сферах военный министр Владимир Сухомлинов.
А возглавил ее носивший штабную форму жандармский полковник Мясоедов, непосредственно подчиненный Сухомлинову и пользовавшийся его целым доверием. Они познакомились в 1909 году. Вверенная Мясоедову контрразведка имела исключительные полномочия, проводя слежку не только за штабом, но и за собственными начальниками. Деникин повествовал, что приятели из штаба жаловались ему на тяжелую атмосферу, внесенную новым органом. В распоряжение Мясоедова министром были предоставлены крупные суммы.
Между тем в России того поре хватало влиятельных людей, жаждавших смещения Сухомлинова. Один из них, будущий архитектор Февральской революции и военный министр Преходящего правительства Александр Гучков решил бить по приближенному своего оппонента Мясоедову. Он обвинял офицера в причастности к созданию в армии системы политического сыска. Козырем Гучкова являлись сведения об касательствах Мясоедова с германскими пограничниками во время службы на приграничной станции Вержболово в 1894-1907 годах. Дослужившийся в итоге до начальника здешнего жандармского отделения Мясоедов наладил контакты не только с проезжавшими по железной дороге, но познакомился даже с кайзером Вильгельмом II, охотничье поместье которого располагалось в 16 км от Вержболово.
Однажды император Германии подарил русскому офицеру свой портрет.
Генерал-майор Отдельного корпуса жандармов Александр Спиридович так характеризовал Мясоедова: «Прекрасный, представительный, с хорошими манерами, говоривший на нескольких иностранных языках. Мясоедов умел общаться с проезжавшей через пограничный пункт публикой. Его ведал весь ездивший за границу Петроград. Он сумел отлично поставить себя и с немецкими пограничными властями».
В 1907 году Мясоедов вырван был выйти в отставку после доноса одного из секретных агентов департамента полиции, в котором содержались обвинения офицера в связях с германской рекогносцировкой. В Генеральном штабе прекрасно понимали всю абсурдность этих вымыслов, по логике которых германский император лично расплачивался за шпионскую деятельность серебряными портсигарами и портретами с собственной подписью, и покинули дело без последствий. Однако домыслы агента стали веским аргументом для недругов Мясоедова.
Известный политик дореволюционной России, член Государственной думы Василий Шульгин и вовсе ровно называл Мясоедова «германским шпионом». В мемуарах монархиста-долгожителя «Последний очевидец», вышедших после его смерти, вообще утверждалось, что в «в 1905 году император Вильгельм II поднимал за его здоровье фужер на обеде в своем имении». Передавал ли Мясоедов во время этих застолий секретные данные немцам, Шульгин, впрочем, не уточнял. На самом деле офицер во пора службы в Вержболово занимался в основном охотой на контрабандистов.
Неудивительно, что именно Мясоедов с такими «компрометирующими» фактами в биографии виделся Гучкову идеальной мишенью. Шел 1912 год, и в Европе уже отчетливо прослеживались приметы надвигающейся войны.
Вот как описывал разразившийся скандал Деникин. Сам он, конечно, не был свидетелем выступления Гучкова с обвинениями в адрес Мясоедова, но, бесспорно, узнал о случившемся из газет и от знакомых.
«В 1912 году во время рассмотрения бюджета военного министерства в комиссии Государственной думы Гучков обрушился на военного министра Сухомлинова по предлогу крупного ассигнования на мясоедовскую работу, забронированного формулой, которой министр заведомо злоупотреблял: «На расходы, известные Его Императорскому Величеству». Гучков поведал собранию, что Мясоедов, служивший в жандармском корпусе, был изгнан со службы за ряд уголовных дел, в том числе за скупку в Германии оружия и тайную перепродажу его в России. Сухомлинов, невзирая на это, не только определил его вновь на службу и ускорил к себе, но и поставил во главе столь ответственного учреждения», — отмечал генерал Деникин в своей книге.
В свою очередность, Шульгин признавал организацию Гучковым травли Мясоедова в прессе. Как писал монархист, министра Сухомлинова «предупреждали о подозрительном поведении его новоиспеченного друга, но все было напрасно, даже после начатой Гучковым в печати и Государственной думе кампании против Мясоедова. Такое упорство Сухомлинова, возможность не почитаться ни с общественным мнением, ни с настояниями официальных лиц, занимавших достаточно ответственные посты, объяснялось тем, что он был непоколебимо уверен в поддержке и расположении к себе государя. В этом он не заблуждался. Поговаривали также, будто военный министр нравился императрице Александре Федоровне тем, что умел развлекать неизлечимо больного наследника престола, умел забавлять его различными детскими играми».
Итак, весной 1912 года Гучков заявил:
«Циничная беспринципность, глубокое нравственное безразличие, ветреное легкомыслие в связи с физической стесненностью и необходимостью прибегать к нечистоплотным услугам разных проходимцев и, наконец, женское влияние, которое цепко держало Сухомлинова в рабстве, — все это мастерило его легкой добычей ловких людей.
Русский военный министр — в руках банды проходимцев и шпионов, накануне европейской брани,
к которой готовится лихорадочно, с величайшим напряжением, Германия со своей союзницей, — такова была картина, раскрывавшаяся передо мною. Само собою разумеется, что я не мог оставаться безразличным. Я решил бороться и довести дело до конца».
Ввиду отказа Гучкова опровергнуть сказанное газете «Новое время» Мясоедов потребовал его на дуэль. Она состоялась 22 апреля (по старому стилю) 1912 года. Офицер ранил парламентария в руку, а тот в ответ демонстративно выпалил в воздух.
«Приговор является судебной ошибкой»
После скандала Мясоедова уволили в запас и провели расследование по делу о шпионаже. Никаких улик против него не отыщи. С началом Первой мировой войны его призвали в действующие войска. Полковнику поручили должность переводчика в штабе 10-й армии. Неуспехи первого года войны, проблемы с поставками на фронт и, в частности, острая нехватка артиллерийских снарядов, на что безостановочно жаловались из окопов командиры, поставили министра Сухомлинова на грань отставки. На него в тот этап ополчились практически все, независимо от политических убеждений и конечных целей.
Николай II неоднократно отклонял просьбы об отстранении генерала. Однако в июне 1915 года был вырван уступить под давлением общественного мнения. Сухомлинова признали виновником военных неудач, заточили в Петропавловскую крепость и судили. А за несколько месяцев до его свержения, 3 марта (по новоиспеченному стилю) был арестован Мясоедов: его обвинили в шпионаже и мародерстве.
Единственным доказательством против полковника послужили показания некоего подпоручика Якова Колаковского.
Будучи в плену, тот предложил немцам шпионить в их пользу. Тогда немецкий офицер якобы отправил подпоручика к Мясоедову. Начальник Петроградского охранного филиалы Константин Глобачев ставил показания Колаковского под сомнение. В деле хватало нестыковок: так, немцы отправили подпоручика из Берлина в Россию без явок и пароля, а о существовании Мясоедова он припомнил лишь на третьем допросе. Интересно, что арест Мясоедова инициировал генерал-квартирмейстер Северо-Западного фронта Михаил Бонч-Бруевич, после Октябрьской революции первым из генералов Русской императорской армии перебежавший на сторону большевиков и занимавший затем у красных высокие должности.
Несмотря на слабость доказательств, 31 марта 1915 года военно-полевой суд Варшавской твердыни приговорил полковника Мясоедова к смертной казни через повешение. Во время процесса он успел написать матери: «Я, безусловно, ни делом ни намерением не повинен и не знаю, в чем меня обвиняют».
Первый приговор из-за разногласий судей не был утвержден командующим фронтом Николаем Рузским. По одной из версий, когда в марте 1915 года военный прокурор подал рапорт, целиком оправдывавший Мясоедова, верховный главнокомандующий великий князь Николай Николаевич наложил свою резолюцию: «А все-таки повесить!». Осужденный на казнь попытался перерезать себе вены осколками пенсне. Его избавили и повесили до получения кассационной жалобы комфронта. В официальном сообщении о казни утверждалось, что Мясоедов был замечен в связях с агентами «одной из воюющих содержав». В глазах публики он стал главным виновником поражения России в Мазурском сражении в январе — феврале 1915 года. Так, Шульгин отмечал:
«Позже говорили, что суд был как будто не совсем независимым, но я не имею для суждения об этом личных данных».
Если веровать Шульгину, после развязки истории Сухомлинов пытался всячески отмежеваться от Мясоедова и оставил о нем в дневнике запись нелицеприятного содержания. Вылитые слова министра о бывшем подчиненном приводил и Деникин. Правда, он был уверен, что Мясоедов шпионил не на немцев, а на японцев.
«У меня собственно сомнений в виновности Мясоедова нет, ибо мне стали известны обстоятельства, проливающие свет на это темное дело, — писал он. — Мне их известил генерал Крымов, человек очень близкий Гучкову и ведший с ним работу. В начале войны к Гучкову явился японский военный агент и, взяв с него слово, что беседа их не будет предан гласности, сообщил: на ответственный пост назначен полковник Мясоедов, который состоял на шпионской службе против России у японцев. Военный агент добавил, что находит своим долгом предупредить Гучкова, но так как, по традиции, имена секретных сотрудников никогда не выдаются, он просит хранить факт его визиты и сообщения секретным.
Гучков начал очень энергичную кампанию против Мясоедова, окончившуюся его разоблачением, но, связанный словом, не именовал источника своего осведомления.
Подтверждением всего вышесказанного служит письмо Сухомлинова от 2 апреля 1915 года к начальнику штаба Верховного Главнокомандующего генералу Янушкевичу: «Лишь что мне подали Ваше письмо и я узнал, что заслуженная кара состоялась (казнь Мясоедова). Что это за негодяй, можно судить по его письмам, какие он мне писал (шантажные), когда я его уволил. Но хороши же и Гучков с Поливановым, которые не пожелали дать никаких данных при следствии, чтобы выяснить этого гуся вовремя».
Конечно, заявление Сухомлинова при желании можно трактовать как косвенное доказательство вины Мясоедова. Но можно – и как попытку обелить себя, обрезать «порочащие связи».
Первым о невиновности повешенного полковника огласил после Первой мировой войны начальник германской разведки Вальтер Николаи: «Приговор является судебной ошибкой. Мясоедов никогда не оказывал услуг Германии». Опроверг сотрудничество с Мясоедовым и немецкий офицер, на какого ссылался Колаковский – якобы тот и направил подпоручика к полковнику.
По окончании Второй мировой войны Николаи оказался на взятой РККА территории, был захвачен в плен и вывезен в Москву. На допросе в НКВД он, в частности, сообщил:
«Я не верю также утверждениям, что было доказано сотрудничество в России полковника Мясоедова с германской рекогносцировкой.
В Германии об этом ничего неизвестно. Его имя я знаю только как имя одного из успешнейших помощников русской разведки против германской рекогносцировки во время его нахождения до Первой мировой войны в пограничном местечке Вирбаллен».
С течением времени Мясоедова реабилитировали и советские, и русские эмигрантские историки. А в 1992 году американский историк Уильям Фуллер, опираясь на документах из открывшихся российских архивов, написал книгу «Внутренний враг» в которой подтвердил, что на фоне военных неудач Мясоедова обратили в козла отпущения.
«Поведение некоторых политиков, как либеральных, так и консервативных, а также кое-кого из генералитета в деле Мясоедова – Сухомлинова в нравственном резоне оказалось столь чудовищным, что невозможно не содрогнуться. Принести в жертву политической целесообразности жизнь невинного человека – это низость. Но еще большая подлость – разбить его семью, обесчестить страдальца и самое его имя смешать с грязью», — констатировал он.
Роковым для Мясоедова манером совпало так, что правящие круги надеялись свалить на него вину за военные неудачи, а оппозиция, наоборот, увидела в нем символ разложившегося порядка.
