Возле 85 лет назад, когда на смену «свободным и распущенным» 1920-м пришли стерильно-нравственные 1930-е, в верхушке Советского Союза всерьез озаботились дебошами среди руководящих работников, многие из которых регулярно попадались на пьянстве и разврате, что наносило серьезный урон делу. Уличенными в аморальном поведении занялись компетентные органы. Уже совершенно скоро прокурор СССР Андрей Вышинский рассказывал Иосифу Сталину интересные детали резонансных разоблачений.
В 1935 году в Советском Альянсе стартовала кампания по искоренению разврата среди руководящих работников. Ситуация не особо изменилась по сравнению с предыдущим десятилетием, но многое из того, что в 1920-е представлялось вполне нормальным, теперь с подачи официальной прессы, действовавшей по указанию партии, выглядело безнравственным и аморальным. Органы госбезопасности открыли несколько громких дел, «герои» которых погрязли в пьянстве, что напрямую сказывалось на качестве их работы, и серьезно проштрафились в других неблаговидных поступках.
Среди уличенных в порочном поведении не было чересчур громких имен, не считая бывшего друга Иосифа Сталина, секретаря ЦИК СССР Авеля Енукидзе.
Однако каждый случай имел размашистый резонанс и приводил к осуждению в обществе. Получив от вождя добро на санкции против руководителей, замеченных в «моральном разложении», советская система правосудия раскаталась по полной.
В июне 1935 года было закончено следствие по делу бывшего управляющего московской конторой общества «Интурист» Сергея Месхи. Как доносил прокурор СССР Андрей Вышинский лично Сталину, этот высокопоставленный функционер «вводил в заблуждение партийные и советские организации, представив ряд вымышленных этих о своей партийной и советской работе и скрыв компрометирующие его моменты своего прошлого». Выяснилось, что Месхи обманом записал себе партийный стаж с 1907 года, желая в реальности вступил в РКП (б) лишь в 1917-м.
В его биографии имели место и другие вопиющие фальсификации. Так, во время Первой мировой брани Месхи служил чиновником в Главном по снабжению армии комитете Всероссийских земского и городского союзов (Земгоре) в Тифлисе, проворовался и исчез с похищенными деньгами. Кроме того, он называл себя «27-м Бакинским комиссаром», склонил к сожительству замужнюю женщину и добился ареста ее супруга.
Неукротимая тяга к женскому полу, сопровождавшаяся обильными алкогольными возлияниями, в итоге и погубила деятеля.
«Следствием установлено, что Месхи использовал свое должностное положение, как средство для широкого и развратного образа жизни и систематически понуждал целый ряд подчиненных ему сотрудниц к сожительству, пользуясь их физической и служебной от него зависимостью. Кроме того, Месхи принимал на работу во вверенные ему учреждения именно тех женщин, которые предварительно соглашались с ним сожительствовать», — уточнялось в материалах дела.
В своих правонарушениях деятель «Интуриста» использовал методы принуждения, писали в том же году советские газеты:
«Месхи обманом завлекал к себе подчиненных ему дам и применял физическое насилие. Так было в московском отделении «Интуриста», так было и в Метизобъединении, где раньше работал Месхи.
Всем его авантюрам сопутствовали разгул и пьяные оргии, еженощно происходившие у него на квартире».
Другой персонаж доклада Вышинского, некто Борис Гунько-Горкун где-то разжился фальшивым партийным билетом, выдавая себя за члена ВКП (б) с солидным стажем, и иными поддельными документами. Как «старый большевик» и «герой Гражданской войны» аферист получал крупные пособия, а также с удовольствием пользовался иными льготами – такими, как путевки в санатории, бесплатный проезд на общественном транспорте и т. д. Искусно пользуясь неразберихой середины 1920-х, Гунько-Горкун вышиб себе персональную пенсию. Но самое страшное, преступник питал слабость к детям: начальники различных учреждений всегда шли навстречу человеку респектабельной наружности, представлявшемуся то как «секретарь Ленина», то как «чекист, победитель Колчака».
«Гунько-Горкун неоднократно брал малолетних девочек из детских домов, под обликом воспитания их, растлевал их и возвращал обратно в детские дома.
В своих показаниях он признал факты растления малолетних и свои авантюристические авантюры»,
— отмечалось в докладе Вышинского, в котором также перечислялись все эпизоды с участием Гунько-Горкуна.
Чуть раньше, в процессе расследования так именуемого «Астраханского дела» о злоупотреблениях в местном финансовом аппарате выяснилось, что городские руководители организовали притон в квартире большевички Алексеевой. Выдержанности из описания «злодейств», происходивших на указанной жилплощади, составленого главой партийной комиссии по обследованию астраханской парторганизации Любарским и приводились в журнале «Коммерсант Воля» от 8 марта 2010 года.
«В течение шести лет на квартире Алексеевой систематически устраивались пьяные оргии, в которых участвовало возле 45 членов партии, в большинстве ответственных работников. Не только видные хозяйственники, но и партийные работники вроде бывшего члена партколлегии Никитина бывальщины организаторами и участниками гнусных оргий в алексеевском притоне.
Оргии принимали исключительно безобразный характер, участники их порой совсем утрачивали всякие общественные нормы и человеческий облик.
Нередко в алексеевском притоне члены партии встречались с нэпманами. Во пора попоек всякого рода торговцы, не терявшие твердой памяти, обделывали свои «дела», подкупая кого следует приношениями и угощениями», — негодовал докладчик.
На этом поле меркла история «Смоленского гнойника»: секретарь губернского исполкома Дзяворук сколотил вокруг себя группу собутыльников из числа работников номенклатуры и устраивал пьянки в собственном доме, который в округе прозвали «Пей до дна». Хоровое исполнение именно этого припева постоянно доносилось из окон, а алкоголизму сопутствовал разврат.
Как подчеркивалось в материалах дела, во время одного из загулов «ответственный товарищ танцевал на крыше экзотический пляска с проституткой». И все же Дзяворук, вероятно, сумел бы избежать наказания, если бы не крупные хищения, неоднократно проводимые его «бандой выпивох».
