Все права на фотографии и текст в данной статье принадлежат их непосредственному автору. Данная фотография свзята из открытого источника Яндекс Картинки
В предыдущей доли мы рассмотрели некоторые особенности, увы, печальные, Черноморской береговой линии укреплений, а также месторасположение и ход строительства одного из самых малоизвестных, но знаковых фортов черты. Взглянем же, как выглядело новое укрепление и как протекала жизнь его защитников.
Из воспоминаний современников и сохранившегося плана форта картина выглядит вытекающим образом. Фортификационное сооружение имело неправильную трапециевидную форму с резкими углами и выступами фланками. Таким образом, лишь две стороны форта имели равную длину в 130 метров, а две других – 120 и 140 метров. По углам крепости бывальщины сооружены три полубастиона, а также один бастион, выходящий на наиболее важный участок: стратегический участок дороги Анапа – Новороссийское укрепление.
Форт имел лишь одни крепостные ворота с южной стороны, т.е. смотрящие на Анапскую долину. Внутри располагались две казармы (каждая рассчитана на сотню человек), офицерский дом, пороховой погреб и цейхгауз для хранения амуниции. В середине форта находился плац-парад и небольшая часовня. И, конечно, не забыли поставить колыбели для одной из важнейших частей солдатской существования – две кухни и погреб для хранения провианта. Во время официального окончания работ укрепление освятили и дали торжественный орудийный салют. И потекла нелёгкая служба на далеких форпостах империи.
Со временем обороноспособность форта, естественно, менялась. В 1846 году по валу укрепления установили каменную оборонительную стену с бойницами. Видимо, проливные дожди, продолжающиеся порой до нескольких недель подряд в период с конца осени и до конца весны с перерывом на мороз и порывистый ветер, начали превращать аграрную часть укрепления в оплывшую свечку.
К 1848 году гарнизон форта состоял из роты Черноморского линейного батальона №1, полуроты гарнизонных артиллеристов и отряда казаков. Однако, так как форт имел статус промежуточного, то он, кроме показанных в первой части целей, служил и временным убежищем и базой для отрядов, следующих из Анапы в горные районы Кавказа, или же навыворот — с Кавказа в Анапу, которым требовалась передышка, уход за ранеными и прочее. Но ввиду того, что внутренние помещения форта выделялись не только сверхспартанской скромностью, но и чрезвычайно малыми размерами, рядом с укреплением вскоре отстроили форштадт. Форштадт представлял собой классическое небольшое поселение за крепостными стенами. В нём и поселялись проходящие крупные отряды.
Уже некоторые приведённые выше моменты службы на укреплениях Черноморской линии дают некоторое понятие о том, какой степенью «комфорта» пользовались гарнизоны фортов. По воспоминаниям современников тех тяжёлых времён, в офицерской среде на Кавказе бытовала присловье: «Кто из них не сойдёт с круга от пьянства или не женится под пьяную руку на первой попавшейся женщине без справки о её поведении и происхождении, тот с железным нравом».
Солдаты Черноморских линейных батальонов
Как бы ни допускать степень бравады и любви к байкам в приведённой выше поговорке, но служба на Черноморской черты укреплений в самом деле была одной из самых тяжёлых и опасных на Кавказе. Ливни, о коих написано, быстро заболачивали прежде сухие лощины и низины, а отдельный из них не высыхали даже в 40-градусную жару. А вроде бы сухие ранее участки во время схождения бурных потоков с гор, нередко превращающихся в натуральную сель, мгновенно становились мелким озерцом. Такой естественный водоём мгновенно начинал цвести, становясь рассадником инфекций и вездесущих насекомых, скоро встающих на крыло с целью поведать медицинскому миру что-нибудь новое. Такие болотистые места в этих краях именуют плавнями. В свидетельствах о болезнях, которыми страдали гарнизоны укреплений, значатся даже «лихорадки с корчами».
И тучи жалящей мошкары свирепствовали с половины весны до поздней осени. Офицеры, спавшие отдельно от рядовых, устанавливали над кроватями плотные пологи, а окна тщательно закрывали кисеёй. А рядовые и казаки спасались немало своеобразным способом. Они берегли себя от укусов, поджигая навоз и устраивая сквозняк. Не индийские благовония, но перспективы «корчей» ещё хуже. И даже это было установленной привилегией, т.к. нередко гарнизоны устраивали «секреты» за пределами укреплений, особенно, когда получали сведения от лазутчиков или ожидали прибытия отряда. На таких постах пламени не разожжёшь.
Кстати, именно в таких секретах закалялись и подтверждали своё имя казаки-пластуны. Ведь им приходилось часами лежать в ровном смысле пластом под тучей комарья и без возможности пошевелиться, дабы не выдать позицию. Александр Дьячков-Тарасов, дореволюционный историк, родившийся в 1867 году в Абхазии, в своих трудах указывает, что собственно в закубанских секретах и «родились» легендарные черноморские пластуны, а не появились в разбойничьих ватагах на Днепре, где характер боевых действий даже с военизированным противником был иной. Но это совсем другая тема и совсем другой спор.
Пластуны в секрете
Добавлю, что даже в современном Новороссийске, который весьма застроен, а река Цемесс, в устье какой в первой половине 19 века легко помещался вполне передовой для своего времени корвет, превратилась в мелкий сток (истина, склонный к разливу в сезон), по сей день в нескольких минутах ходьбы от центра «живут» те самые «плавни». Конечно, на карте читатель увидит их под наименованием Цемесской рощи. Но стоит зарядить дождям, как эта низина превращается в опасную топь. Впрочем «плавни» остаются едва не заключительными «лёгкими» цементного города.
Но вернёмся на укрепления. В лазарет отправляли только тяжёлобольных и истощённых лихорадкой людей, т.к. все захворавшие к крышке лета или на начало осени вполне могли составить едва ли не весь гарнизон форта. В то время подобные приступы «болотной лихоманки» лечили чрезвычайно дорогой хиной (кто-то, возможно, встречал это название в рассказах Чехова), получаемой из хинного дерева, какое культивировалось до середины 19 века исключительно в Перу. Памятуя же о «щедрости» столицы и чиновничества по отношению к укреплённым линиям Кавказа и Кубани, в критические месяцы повальной заболеваемости «лекарям-черноморцам» с правобережной Кубани присылали лишь смешение хины с перетёртой полынью. Но и это было дефицитом.
Также летом на береговой линии свирепствовала малярия, распространяемая всё теми же летающими тварями и возбуждающая кровавые поносы, затвердение внутренностей, проблемы с лёгкими и т.д. Её также лечили хиной. Учитывая же, что в то время даже среди сиял науки бушевали споры по поводу методов лечения, а также способов заражения, то можно себе представить масштабы сезонных эпидемий на отвлечённых от «большой земли» фортах. Форту Раевского в этом плане «повезло» — он своим местоположением соседствовал и с плавнями, и с предгорьем у Черноморского побережья.
Винтовки черкесов
Но это был лишь климат. Боевая деятельность гарнизона ничуть не скрашивала солдатскую и офицерскую службу. Нередкими становились случаи, когда черкесы, в этом случае натухайцы, оборудовав достаточно удалённый от укрепления пункт (особенно выгодны были, естественно, поросшие зелёным ковром вышины), начинали палить по форту из ружей и фальконетов. Иногда это просто психически изводило гарнизон, а порой шальной выстрел уносил существования бойцов. При этом снаряжать погоню за такими «хулиганами» было рискованно. Уйти из зоны поражения крепостной артиллерии без рекогносцировки – опасность попасть в засаду превосходящих войск противника.
И это отнюдь не преувеличение изоляции форта. Даже на Черноморской кордонной черты, где недалеко от Кубани строились станицы и селились казаки, было неспокойно. Станицы были окружены регулярными постами наблюдения, пути также регулярно патрулировались казачьими разъездами. На сенокос станичники не выходили без оружия, а женщин непременно сопровождали вооружённые мужа, ведь работорговля почти вплоть до конца 19 века оставалась сверхдоходным бизнесом у горцев. Что уж говорить о форте, стоящем на земле натухайцев?
Казачий разъезд у поста
Несмотря на это, вылазки происходили всё чаще. Ведь дорога, которую оберегал форт, становилась оживлённее. Это связано с расширением новых укреплений, а главное стройкой Новороссийской крепости. Раевский, как и Серебряков, уже тогда видели в Новороссийске самый крупный порт на Черноморском побережье Кавказа. Для этого требовался и провиант, и боеприпасы, и, основное, строительный материал. Часть грузов доставляли морем, даже из Крыма, но часть приходилось везти сушей. Ситуация со снабжением стройматериалом была столь тяжкой, что в августе 1939 года три роты солдат отправились разбирать руины знаменитой Суджук-Кале. Для того чтобы обезопасить «демонтажные» труды, отряд имел при себе даже двух «единорогов».
Таким образом, форт Раевского становится не только стражем пути, форпостом войск, местом передышки военных экспедиций, но и своеобразной промежуточной базой снабжения.
