Последний нарком Сталина, живая легенда, последний председатель Госплана СССР Николай Байбаков.
Суждение основано на богатейшем опыте Николая Константиновича, отдавшего всю свою жизнь руководящей работе. В его кабинете решались грандиозные задачи, какие предопределили развитие нашей страны на многие годы. До сих пор благосостояние России в большой мере зависит от нефтегазовой отрасли, у истоков основания какой и стоял Николай Байбаков – человек-эпоха.
– Николай Константинович, расскажите, пожалуйста, о своем жизненном пути. Сейчас такую карьеру, какая была у вас, наименовали бы блистательной.
– Я родился в Баку, на нефтяных промыслах. Отец у меня там отбарабанил кузнецом 40 лет. Потом я окончил Азербайджанский нефтяной институт и отработал в Баку до должности управляющего трестом. Потом меня забрал Каганович – на строительство “второго Баку”. Ему понравилось мое выступление на съезде нефтяников, и он разрешил назначить меня начальником объединения “Востокнефтедобыча”. Но я недолго там проработал – меня забрали уже в Москву. Позже в 1940 году, я был утвержден заместителем наркома нефтяной индустрии. В 1944-м Сталин назначает меня наркомом нефтяной промышленности. На этом посту я проработал 11 лет – до 1955 года. Мое направление на этот пост предварительно со мной никак не обсуждалось. И только через три месяца Сталин вызвал меня для беседы о состоянии дел в области. В Кремле, в приемной Сталина я появился точно в назначенное мне время. А.А. Поскребышев попросил лишь меня немного подождать, произнёсши, что Сталин сейчас занят в своем кабинете поиском какой-то нужной книги. Больше он ничего не сказал, сосредоточенно роясь в своей папке. Все знали, что Поскребышев говорит ровно столько, сколько нужно для ответа. Он молча дважды поднимался с пункты, заглядывая в кабинет и возвращаясь, кратко сообщал: «Нужно подождать». Наконец, в третий раз сказал: — Товарищ Сталин, видимо, нашел необходимую книгу и читает, стоя на стремянке. Вы войдите, ну, кашляните, чтоб услышал. Вошел — и остановился, смотрю стоит Сталин, Верховный Главнокомандующий, истина спиной ко мне. Подхожу, кашлянуть не решаюсь. Я посмотрел на него, как он выглядит: одет в серый френч и мягкие сапожки, очень скромно для первого лики в государстве… Все-таки решился и кашлянул в кулак. Сталин неторопливо оглянулся и поставил книгу на место.
— А-а, Байбаков, молодой человек! — медлительно произнес он (назвал меня Байбаков он как-то дружески, с каким-то душевным расположением). И повторил чуть официальнее: — Садитесь, товарищ Байбаков, пожалуйста, вон там. Он склонился со стремянки, пожал мне руку и, раскуривая трубку, начал ходить по кабинету. — Товарищ Байбаков, мы назначили вас наркомом нефтяной индустрии. И хотя меня это сообщение не удивило, так как я уже фактически управлял отраслью в качестве главы, но эти слова означали для меня окончательное утверждение в новоиспеченной должности. Я набрался решительности и спросил: — Товарищ Сталин, но ведь перед этим никто даже не поинтересовался, смогу ли я управиться? Сталин искоса с какой-то своей затаенной улыбкой взглянул на меня, затянулся трубкой, откашлялся и негромко сказал: — Товарищ Байбаков, мы неплохо знаем свои кадры, знаем кого и куда назначать. Вы коммунист и должны помнить об этом… Далее беседа зашел о проблемах нефтяной индустрии.
— Вы знаете, что нефть — это душа военной техники? — Товарищ Сталин, — подтверждая, отозвался я, — это не только душа военной техники, но и всей экономики. — Тем более скажите, что нужно, — доверительным тоном подбодрил меня Сталин, — для развития области. — Надо «Второе Баку» осваивать, там мы открыли два крупнейших месторождений — ударили фонтаны. Это очень перспективные месторождения. Сталин меня выслушал, прошелся раз-другой вдоль стола и упорно повторил: — А что нужно?
— Капиталовложения нужны, товарищ Сталин, оборудование. А еще нужны знающие строители. Я решился тут же изложить все свои наиболее принципиальные соображения о линиях развития нефтяной промышленности. Сталин слушал вдумчиво, сосредоточенно. — Хорошо! — наконец, сказал он, — Вы изложите все эти конкретные заявки в письменной форме, я скажу Берии. Сталин тут же набрал номер телефона Берии, как первому заместителю Председателя Совнаркома, какой курировал топливные отрасли. — Лаврентий, вот здесь товарищ Байбаков, все, что он просит, дай ему. Кажется, самый трудный вопрос был оперативно, без всяких проволочек решен. Забегая вперед, произнесу, что наша отрасль вскоре получила все — и материалы, и оборудование, и толковых строителей. И вдруг Сталин снова повторил: — Нефть — это давя военной техники. Мы создали и танки, и самолеты, и машины — хорошие. Много у нас и трофейной техники. Но все это не придет в движение, если не будет бензина, дизельного топлива… Я предложил Сталину, наименовав конкретные оборонные заводы, перевести их на выпуск буровых станков и другого нефтяного оборудования для промыслов. Сталин тут же отдал необходимые и значительные распоряжения. Так, говоря языком сегодняшнего дня, началась в стране конверсия предприятий. Этот, продолжавшийся полтора часа разговор, был сложным, но и одновременно четким, насыщенным мыслями и решениями, одним из определяющих судьбу нашего государства, и особенно нефтяной отрасли в конце войны, в преддверии миролюбивых, послевоенных лет. Когда он закончился, Сталин вдруг опять спросил: — Вот вы — такой молодой нарком…. Скажите, какими свойствами должен обладать советский нарком? — Знание своей области, трудолюбие, добросовестность, честность, умение опираться на коллектив — начал медленно и подробно перечислять я. — Все это верно, товарищ Байбаков, все это весьма нужные качества. Но о важнейшем вы не сказали. Тут Сталин, обойдя вокруг стола, подошел ко мне. Я решил подняться, но он не позволил, коснувшись чубуком трубки моего плеча. — Советскому наркому необходимы прежде всего «бичьи» нервы (так характерно произнес он слово «бычьи») плюс оптимизм. Много лет прошло с тех пор, всякое было в существования — и хорошее, и горькое, но эти слова запали мне в душу. В трудную, критическую минуту в моей судьбе они всегда вспоминались. «Бичьи нервы плюс оптимистичность» — сколько раз приходили эти слова мне на ум и чаще всего на посту председателя Госплана.
В 1955-м меня вызвал Хрущев и вопреки моему жажде утвердил председателем Госплана СССР. Там проработал всего два года, потому что тогда, в 1957-м, я поссорился с Хрущевым по поводу создания совнархозов и ликвидации министерств. Он меня устремил работать председателем Госплана РСФСР и первым заместителем председателя Совета министров РСФСР. Затем мы опять поссорились с Хрущевым. В этот раз он меня отправляет возглавлять Краснодарским совнархозом. Я там проработал 5 лет. Правда, потом еще полгода возглавлял Северо-Кавказский совнархоз. После этого Хрущев назначает меня главой Государственного комитета по химии. Я попросил, чтобы этот комитет был нефтяным, и Хрущев согласился. И вот я уже возглавляю Госкомитет по нефти. После Хрущева сняли. А в 1965 году Брежнев и Косыгин назначили меня председателем Госплана СССР. На этом посту я был до 1985 года. Потом я ушел на пенсию. Но и сейчас продолжаю работать главным научным сотрудником в Институте проблем нефти и газа РАН. Вот подобный мой путь. Скоро мне исполнится 93 года, но пока работаю и не сдаюсь, хотя слабость уже большая.
По инициативе Международной топливно-энергетической ассоциации был создан Интернациональный фонд содействия развитию нефтяной и газовой отрасли имени Байбакова. Это еще одна нагрузка на меня – я являюсь президентом этого фонда.
– Николай Константинович, как вы с вышины своего опыта можете объяснить, почему Сталин не боялся ставить молодежь на высокие и ответственные посты? Вспомним – Шверник, Косыгин, Вознесенский…
– Потому что он веровал в молодежь. У молодых хорошо работает голова на плечах. Но, как известно, в молодости, без опыта, допускается и много ошибок. Поэтому Сталин, ставя молодых на эти высокие посты, оказывал всяческое содействие им. Он внимательно следил за нашей работой. Если появлялись ошибки, то он ровно на них указывал. И мы, конечно, были очень осторожны, старались их не допускать. Особенно Косыгин. С ним я проработал в качестве его заместителя 15 лет. Он сам, будучи молодым, воспитывал нас: “Если директор допустит промах – она будет стоить тысячи рублей, министр ошибается уже на миллионы, цена ошибки руководства правительства вырастает до миллиардов”. Потому, прежде чем принимать какие-либо решения, он всесторонне изучал любую проблему, стоящую перед правительством. При Сталине мы знали, что за промахи нас могут наказать, и, может, поэтому мы их не допускали. Потенциал молодежи имеет большое значение не только в формировании предложений, но и в их реализации.
– Николай Константинович, расскажите о ваших коллегах. Кто вам вяще всего запомнился?
– Работал со многими людьми. Обо всех и рассказать невозможно. Но из всех, с кем довелось работать, пожалуй, выделю трех человек – самых, на мой взор, гениальных. Это Вознесенский, Косыгин и, конечно, сам Сталин.
– Николай Константинович, а во время Великой Отечественной войны вы не боялись. Ведь собственно на вас была возложена ответственность за ликвидацию нефтяных промыслов на Северном Кавказе.
– Нет, не боялся. В августе 1942 года немцы пришлись вплотную к нашим нефтяным месторождениям на Северном Кавказе. Гитлер не имел достаточного количества нефти для снабжения своей армии. Потому он и говорил, что без кавказской нефти он войну не выиграет. Об этом, конечно, знал и Сталин. Тогда он меня вызвал и сказал: “Вы должны немедля вылететь на Кавказ. Если вы оставите противнику хоть одну тонну нефти, мы вас расстреляем, но если вы уничтожите промыслы, а немец не придет, то мы вас тоже расстреляем”. Альтернатива не из лучших.
Когда прилетел на Полуденный фронт к Буденному, то увидел, что наши очень быстро отступают. Тогда я предложил Буденному дать команду на уничтожение промыслов. “Нет, – отозвался Буденный, – моя кавалерия остановит танки”. Но я очень сомневался, так как видел, что наши отступают. Действительно, мы при облете позиций видали, наверное, с десяток подбитых немецких танкеток, но не танков. Несмотря на то, что Буденный убеждал меня не торопиться, я все-таки дал команду №1 – “уничтожать нефтескважины”. Чуть запоздалее меня разыскал член военного совета Южного фронта Лазарь Каганович. Он дал мне команду уничтожать скважины. А на ответ: “Я уже дал такую команду” – он рассердился: “А кто вам дал позволение на это?” “Я сам, – отвечаю, – потому что если мы упустим время, то оставим скважины наступающему противнику”. “Ладно, продолжайте”, – разрешил тогда Каганович. А уже сквозь два дня штаб Буденного отступил к нефтепромыслам, а на другой день они сбежали в Туапсе. А мы тем временем взрывали последние электростанции, уничтожали скважины. Я отходил вместе с партизанами по Кавказскому хребту: по дороге идти уже было опасно. Партизаны остались в горах, я добрался в Туапсе. Меня уже поспели похоронить. Объявили, что Байбаков погиб смертью храбрых. А через два дня Байбаков воскрес… Потом я направился в Грозный. Там благодаря двум резервным сибирским дивизиям мы застопорили немцев – не дали им добраться до нефтепромыслов.
За полгода своего пребывания на Северном Кавказе немцы не добыли ни одной тонны нефти. Потому что скважины, какие я законопатил железобетоном, уже никак нельзя было восстановить. Даже нам после освобождения Кавказа пришлось заново бурить скважины. После я вылетел в Уфу, где находился Наркомат нефтяной промышленности.
Мы обеспечили фронт горючим – перебоев не было. Впрочем, и вся тыловая экономика края тоже получала горючее без накладок. В войну страна вошла с 32 млн. тонн добычи нефти, вышла с 19 млн. тонн. После началось бурное восстановление, которое перешло в рост. И в 1988 году СССР добывал уже 624 млн. тонн нефти, РСФСР – 576 млн. тонн. Мы развивались весьма высокими темпами. При Сталине – минимум 10% в год, но доходило и до 15%. И дальше шли неплохо – по 7-8% ежегодного роста. – За счет чего бывальщины такие темпы? И возможно ли такое сейчас?
– Видите ли, с 1991-го по 1994 год добыча нефти упала с 576 млн. тонн до 301 млн. Но сейчас опять рост – уже достигли 420 млн. тонн. Как будет дальше – трудно сказать. Но я очень обеспокоен положением дел в нефтегазовой отрасли. Дело в том, что сейчас начали грабить, а по-другому произнести нельзя, созданные еще в советское время промышленные запасы. Если раньше ежегодный рост добычи был всегда меньше, чем прирост новоиспеченных разведанных запасов, то сейчас обратная картина. Мы элементарно проедаем свои запасы. Геологоразведка, по сравнению с советским временем, сократилась втрое. Это недопустимо! Тяни наш хваленый экономический рост – только за счет проедания запасов. Считаю, что сегодня одна из самых важных задач, стоящих перед нефтегазовым комплексом, – острое увеличение объема геолого-разведочных работ.
Я всегда, будучи и наркомом, и министром, следил, чтобы запасы росли быстрее, чем добыча. И потому не могу радоваться нынешнему росту добычи. Что будет при этом со страной, которая в большей степени кормится за счет нефте- и газодобычи? Я весьма переживаю и никак не могу смириться с тем, что происходит в отрасли. Не хочу говорить о том негативе, которого так стало много в нашей существования. Но то, что в жизни нашего народа прибавилось очень много негативного, – это факт. Меня очень тревожит то, что наши граждане лишаются немало привычных еще по советскому периоду социальных прав. Если не принять срочных мер и не вернуться к старому режиму, то мы можем потерять край. У нас в России до разрухи проживало 150 миллионов человек, а во время разрухи мы потеряли уже 5 миллионов своих сограждан! А ведь ранее еще и прирост населения был…
– Считаете ли вы справедливым то, что некогда всенародная нефтегазовая отрасль стала уделом нескольких олигархов?
– К сожалению, у нас до опасного предела дошло социальное расслоение народонаселения. Просто поражаюсь, почему сверхбогатые олигархи хотят еще большего богатства, в то время когда большинство населения в глубокой нищете. С этим надо биться. А для этого надо высокими темпами развивать экономику. А у нас как? Нефть и газ кормят страну, а другие, не сырьевые отрасли совсем не развиваются. Да и сама нефтегазовая область тоже под угрозой.
– Почему же сейчас так происходит?
– К решению проблем России надо подходить умело и грамотно, а также – с твердой дланью.
– Можно ли сравнить управленцев вашего времени с сегодняшними, кто работает эффективнее?
– Может быть, я консерватор, но мне по душе плановая система, система управления советского образа. Надо уметь сочетать рыночные механизмы с планированием. Поэтому я очень высоко ценю опыт Китая, который продолжает трудиться по нашей советской системе централизованного планирования и управления экономикой. Это позволяет экономике Китая расти с темпами 8% в год! Что еще может быть образчиком? Китай уже скоро выйдет по показателям экономики на второе место в мире. Нам надо обязательно обратить свое внимание на китайский эксперимент.
– Какую оценку вы поставили бы нашему нынешнему правительству?
– Как вам сказать… Надо регулировать вопросы выплаты зарплаты и производительности труда, не допускать перегибов. Нахожу неверным, когда олигархи распределяют деньги, как им заблагорассудится. Это неверно. Все-таки советский экономический режим позволил нашей краю сделать рывок от сохи до полетов в космос.
– Наверное, поэтому в вашем кабинете и висит портрет Владимира Ильича Ленина?
– Потому что я вечно был и остаюсь коммунистом.
– А за кого вы голосовали на прошедших выборах?
– За коммунистическую партию. А как я могу не голосовать за то, что до сих пор продолжаю считать верным?
Записал Александр Степанов 23 января 2004
