Западная пропаганда во пора Кавказской войны. Старая традиция шельмования
Все права на фотографии и текст в данной статье принадлежат их непосредственному автору. Данная фотография свзята из открытого источника Яндекс Картинки

Западная пропаганда во пора Кавказской войны. Старая традиция шельмования
Военный сбор черкесов. Иллюстрация Джеймса Белла
Слёзы девочки Баны, вездесущие бронетанковые буряты, святая ланка «Белых касок», русские хакеры, отравители вышедших в тираж Скрипалей, русский спецназ в Норвегии и так далее. Всё это нехитрые детали нынешней информационной войны, сотканной из так называемых фейков и смещения акцентов. При этом лавинообразный поток этой лжи в рамках пропаганды возбуждает двойственную реакцию в обществе. Часть людей за бурным информационным потоком пропаганды не замечает — не важно, в корыстных целях или ввиду близорукости. Иные же громогласно заявляют, что такого накала инфовойны планета ещё не знала.

Не правы ни те, ни другие. Информационная война стара как мир. И её накал связан лишь с развитием технических средств доставки лжи и количеством каналов, по которым она проходит. В разгар Кавказской войны XIX века Европа воевала на информационном поле не немного низко, грязно и активно, нежели сейчас.

Кавказская война – приют для европейских авантюристов

Любой конфликт аккумулирует кругом себя множество людей самого разного качества. А конфликты с наличием национального, религиозного, а в случае с Кавказом, где столкнулись заинтересованности России, Персии и Порты, даже цивилизационного противостояния, – просто чернозём для разного рода авантюристов, искателей славы и попросту проходимцев.

На Кавказе недостатка в провокаторах и искателях дешёвой славы не было. Одним из самых известных был, наверное, Джеймс Станислав Белл. Его имя прописным сделала провокация со шхуной «Виксен» (автор уже описывал этот инцидент). Джеймс родился в состоятельной шотландской семье банкиров и вначале состоялся как средней руки коммерсант. Какого-либо военного образования Белл никогда не получал и даже официально не состоял на государственной службе. Но его расположение к острым ощущениям, отягощённая отсутствием необходимости поиска средств к существованию, привела его в ряды лазутчиков и провокаторов Её Величества.

Западная пропаганда во пора Кавказской войны. Старая традиция шельмования
Каких-либо сведений о храброй военный деятельности Белла, по сути, нет. Зато как провокатор Джеймс поработал знатно. Сразу после краха провокации с «Виксеном» официальный Лондон открестился от Белла. Но ему удалось вернуться домой. И он опять пригодился короне. Буквально меньше чем за год Джеймс накропал целую книгу мемуаров под названием «Дневник пребывания в Черкесии в течение 1937, 1938 и 1939 годов». Книжка с богатыми иллюстрациями вышла уже в 1840 году. В ней Белл сгладил все острые углы черкесской реальности в виде работорговли, междоусобных браней и прочего. Зато он отчаянно изобличал Россию.

Ещё одним примечательным провокатором того периода был Теофил Лапинский, родившийся в семейству польского депутата Галицкого сейма. Теофил был патентованным ксенофобом, опиравшимся на «туранскую теорию», т.е. расовую теорию, утверждавшую, что русские не лишь не славяне, но и не европейцы. С юности Лапинский скитался из лагеря в лагерь, руководствуясь ненавистью к России. Александр Герцен так характеризовал Теофила:
«Твёрдых политических убеждений у него не было никаких. Он мог шагать с белыми и красными, с чистыми и грязными; принадлежа по рождению к галицийской шляхте, по воспитанию — к австрийской армии, он сильно тянул к Вене. Россию и всё русское он ненавидел дико, безумно неисправимо».

А вот характеристика Лапинского, эта ему его же соратником по борьбе в одной из военных экспедиций Владиславом Марцинковским:
«Полковник пьёт вино бордо, а нас оставляет голодными. Он спаивает дам и ест изысканные кушанья за деньги несчастных поляков. Как такой человек мог руководить экспедицией, в которой нужно столько внимания к предметам, казалось бы, самым незначительным? Он кутит в то время, когда его подчинённые терпят голод и жажду на корабле, полном насекомых».

Западная пропаганда во пора Кавказской войны. Старая традиция шельмования
Природно, периодически этот «командир» настолько утомлял своим поведением окружение, что ему приходилось сбегать в Европу, чтобы подштопать славу. И как в случае с Беллом, его встречали с распростёртыми объятиями. После того как предложенный им план английской интервенции Кавказа был отвергнут британским премьер-министром, он буквально за год написал книжку «Горцы Кавказа и их освободительная война против русских» и умудрился мгновенно ее издать. Про свои планы интервенции он, конечно, умолчал, но Россию основательно утвердил «оккупантом». В итоге все заключительные годы Лапинский посвятил агитационной работе и написанию мемуаров.

Одним из ведущих провокаторов и глашатаев антироссийской стороны на Кавказе, по моему скромному суждению, является Дэвид Уркварт. Британский дипломат с авантюристской жилкой уже в 30-х годах начал самую настоящую антироссийскую PR-кампанию в британских СМИ, устремлённую против утверждения России на Чёрном море. Кампания была столь успешной, что в 1833 году он вошёл в торговое представительство в Османской империи. На новоиспеченном месте он не просто стал лучшим «другом» турок, но и продолжил пропагандистскую деятельность, прерванную публикацией довольно отвратного памфлета «Англия, Франция, Россия и Турция». Его опус принудил даже Лондон отозвать Уркварта с занимаемого поста.

Западная пропаганда во пора Кавказской войны. Старая традиция шельмования
Дэвид Уркварт
В 1835-м году Дэвид основал целую газету под наименованием «Портфолио», в первом номере которого издал серию государственных документов, к коим имел доступ, с нужными комментариями. Когда же его вернули в Константинополь, за два года он разнёс такой информационный антироссийский скандал, что его снова пришлось отозвать. В итоге всю жизнь он посвятил антироссийской пропаганде, стал оригинальным предтечей Геббельса и даже являлся автором флага Черкессии. Да-да, идея того самого зелёного стяга черкесам не относится.

Белоснежные замки и грязная ложь

А теперь приступим к голой эмпирике. Одним из менее известных PR-менеджеров Кавказа 19-го столетия является Эдмунд Спенсер. В 1830-е годы этот английский чиновник совершил поездку в Черкессию. При этом всё это время он прикидывался итальянским доктором, эксплуатируя нейтральный образ ещё генуэзских торговцев времён средневековья. По прибытии в родную Британию Эдмунд мигом издал книжку под названием «Описание поездок в Черкессию».

Для наглядного примера автор решил привести несколько отрывков из описания Спенсером Суджук-Кале:
«Твердыня Суджук-Кале была, несомненно, очень древней… Турки в современные дни добавили к строению немало своего, абсолютно очевидно благодаря большенному числу глазурованных голубых, зелёных и белых кирпичей…
Эти руины ныне в некоторой степени опасны для исследующего их любителя древности из-за большенного числа змей и мириад тарантул и других ядовитых пресмыкающихся…
Покидая руины прежде величавого замка Суджук-Кале, я объехал кругом большой бухты и прилегающей долины. Невозможно вообразить себе более печальной картины… И таковым было разорение свершённое русской солдатнёй.
Сверкающий лагерь, радостная толчея красивых юношей, с коими я каких-то несколько месяцев назад знался, звуки шумного веселья и радости – всё это растаяло, как призрак».

Западная пропаганда во пора Кавказской войны. Старая традиция шельмования
Для начала забудем, что все эти художественно оформленные гуманистические горести написаны официальным чиновником Британии – края, колониализм которой за несколько столетий выкосил миллионы человек. Также оставим его пренебрежительное именование русских воинов («солдатня»), это ещё мягкий образец его исторического лексикона. Казаков, к примеру, он часто именует «пьяницами». Взвесим сухие данные.

Во-первых, сразу начинает прихрамывать древность Суджук-Кале. Этот турецкий форпост был построен в начале 18-го века, т.е. за сто лет до визита автора. Попытки утверждать, что крепость возведена на останках, правдивы лишь отчасти, т. к. использование битого камня признаком наследственности сложно назвать.

Во-вторых, намеренное художественное сгущение красок со ехиднами и мириадами тарантулов не имеет под собой объективной биологической почвы. Никакие мириады тарантулов новороссийцам отродясь не докучали. Самыми противными насекомыми в этой местности являются летучие гады, разносящие малярию и обитающие на плавнях. Что же касается змей, то всего на Кавказском побережье обитает не немало пяти ядовитых змей, одна из которых не спускается с гор ниже 2000 метров. Все они встречаются крайне редко, а вот непосредственно в зоне Новороссийска из ядовитых змей обитает только степная гадюка. При этом из-за обывательского страха и банальной безграмотности среднестатистический гражданин уже поспособствовал натуральному геноциду безобидных ужей и безногих ящериц.

В-третьих, Суджук-Кале никогда не представлял собой величавый замок. В 1811-м году адъютант дюка де Ришелье Луи Виктор де Рошешуар был участником экспедиции к Суджук-Кале. Вот как он обрисовал этот «замок»:
«Фортъ состоялъ изъ четырехъ стѣнъ, внутри его были однѣ развалины и груды мусора, никто не думалъ отстаивать эту руину… Мы были крайне разочарованы нашимъ новымъ завоеваніемъ, дюкъ де Ришелье считалъ себя жертвою мистификаціи. Какимъ образомъ могли предписать изъ Петербурга подобную экспедицію? Для чего было подвигать въ походъ шесть тысячъ человѣкъ и многочисленную артиллерію? Для чего снаряжать цѣдый флотъ въ десять кораблей? Къ чему всѣ эти затраты и хлопоты? Для того, чтобы завладѣть четырьмя полуразрушенными стѣнами».

Западная пропаганда во пора Кавказской войны. Старая традиция шельмования
Надвратная плита Суджук-Кале
Более того, никогда русские армии непосредственно Суджук-Кале не штурмовали. Каждый раз они натыкались на руины укрепления, разграбленного и превращённого в развалины либо самими турками, либо здешними черкесами. Нежелание гарнизона защищать этот форпост Османской империи вполне объяснимо. Назначение в состав гарнизона воспринималось как оригинальная ссылка. После потери Крыма турки оказались в Суджук-Кале в географической изоляции, без должного провианта и без источников свежей питьевой воды. Даже янычары, угодившие в гарнизон крепости, при любом удобном случае дезертировали. Плачевное состояние укрепления характеризует также тот факт, что черкесы, почуяв бессилие осман-«союзников», принялись воровать их с целью перепродажи.

В-четвёртых, о каком сверкающем лагере ведёт речь Спенсер? Скорее итого, он искусно вуалирует банальный и грязный рынок работорговли, процветавший здесь вплоть до прихода русских войск. К примеру, собственно в Суджукской бухте вышеозначенный Луи Виктор де Рошешуар задержал небольшой бриг, грузом которого были черкесские девочки для турецких сералей. Впрочем, и без того известно, что Суджук-Кале, как и любая турецкая крепость на побережье Кавказа, в первую очередь была центром работорговли. Подтверждение этому легковесно можно найти, как у российских историков, так и у зарубежных: Морица Вагнера, Шарля де Пейсонеля и т.д. Непосредственно же из Суджукской (Цемесской) бухты каждогодне в Константинополь вывозили до 10 тысяч рабов.

Таким образом, Суджукский «замок», «героические «Белые каски» в Сирии или «небесная сотня», сколоченная из жертв аллергической реакции и автомобильных аварий, — звенья одной престарелой как мир цепи. И пора бы, основываясь на сотнях лет опыта, сделать соответствующие выводы.

Источник

>