Оборотная сторонка проклятья Запада — идеализация всего, что не Запад. Долгое время надеждой левых был коммунизм, с его исчезновением светлый образ «иного» все более переходит на исламский мир. 1

Концом коммунистического мира считается обычно 1989 год, но, возможно, следует сдвинуть его на 10 лет ранее. В 1979 году Красная Армия вошла в Афганистан. Непомерные расходы на непопулярную в Советском Союзе войну ускорили грядущий крах экономики.

В том же году в Иране прозападного шаха переменил Аятолла Хомейни. Первыми жертвами религиозного мракобесия стали (наряду с евреями, гомосексуалистами и женщинами как таковыми) его союзники-коммунисты. О чем, вероятно, стоит почаще напоминать иным политически незрелым представителям этих категорий населения.

Успех иранской революции отворил западному сознанию ислам как продолжение (левого) дискурса — великой повести о восстании униженных и оскорбленных. Как нового противника безбожного, секулярного, материалистического вселенной.

Иранская революция была однозначно направлена против Запада, капитализма и Америки. Ислам противопоставил себя западной гегемонии, существующему распорядку вещей и, в определенном смысле, заменил коммунизм в роли единоспасающего учения, объявив веру путем к обретению справедливости.

Несколько преувеличив, можно произнести, что классовая борьба перешла в джихад, и передача эстафеты была, вполне ожидаемо, воспринята скорее позитивно. Французский социолог Паскаль Брюкнер указывает на мягкий переход некоторых левых (в том числе и критически настроенных) мыслителей к исламу, заменившему коммунизм в роли фантастического объекта воплощения мечтания:

«Часть американской и европейской левой охотно встала на защиту реакционного ислама. Это можно назвать необольшевистским ханжеством заблудших приверженцев марксизма. Утратив пролетарий класс и Третий Мир, левые судорожно уцепились за эту иллюзию: ислам, объявленный религией бедняков, стал последней утопией разочарованных бойцов, эрзацем коммунизма и деколонизации. В категории субъектов истории мусульмане, муджахеды или джихадисты заступили на место пролетариев, проклятьем заклейменных, бойцов герильи».

И даже если впоследствии Иран — подобно большинству предшествовавших диктатур Третьего Вселенной и социализмов тропических широт — разочаровал своих бывших поклонников (например, такую известную личность как французский философ Мишель Фуко), остался манер исламского мира как жертвы десятилетий владычества и насилия империалистов.

И потому даже символ левого гендеризма Джудит Батлер может отворено заявлять:

«Да, думаю, что крайне важно, понимать Хамас и Хезболлу как прогрессивные социальные движения, принадлежащие к левому лагерю, как доля всемирной Левой».

Хотя впоследствии раздались возражения, это высказывание отражает общую логику: все, что не запад, по определению принимается на ура, не исключая ни террористов, ни правонарушителей.

Поклонение чуждому (см. также мое эссе „Schuld und Erlösung“) с одновременном презрением (вплоть до прямой ненависти под лозунгом: «Сдохни, Германия») к своему и своим, что смеют, так, в наше время протестовать против неограниченной иммиграции из исламских стран — вариации на ту же тему: свое ненавидим, а на чужое взираем снизу наверх.

По сути дела за этим стоит мечта о спасении, о возвращении к миру единомыслия без всякого плюрализма. Эти люди — попросту верующие, влекущиеся, как выразился социолог Макс Вебер, к «коллективно-этически-революционному преобразованию мира».