Англия. Образцовый капитализм, начин

Агенты западного влияния очень давно и часто выставляют Англию в качестве цитадели “свободы”, “демократии” и тому подобного. А на мой взор, основное достоинство Англии – это умение расчленять и поглощать жертву любых размеров, сохраняя при том невозмутимое выражение. “Она умерла”, и всё тут. Заметать под ковер отпечатки своих преступлений английская правящая верхушка научилась в совершенстве.

Морские воды, отделяющие Британские острова от европейского континента, отстаивали ее от сильных континентальных государств. Два основных ресурса первой фазы промышленной революции – каменный уголь и железная руда – были в Англии в “шаговой доступности” и в изобилии. В Йоркшире, Ланкашире и других районах железорудные и каменноугольные месторождения едва не наползали товарищ на друга. На сравнительно небольшой территории располагались месторождения меди, олова, свинца, серебра. Уголь и руда находились вблизи основного торгового ресурса – незамерзающих портов, сквозь которые мог осуществляться вывоз готовых изделий и ввоз дополнительных объемов сырья. А ведь в Англии не существует ни одного пункта, удаленного от никогда не замерзающих морских вод (обеспечивающих самую недорогую транспортировку грузов) более, чем на 70 миль. [1]

Географическое положение, климат, природные ресурсы были важными факторами в прок английского капитала. Но был и еще один. И вовсе не “свобода”, как непременно отмечают англофилы, а умение расти за счет слабых, за счет их банкротства, изгнания и уничтожения. То, что свобода сильных всегда имеет обратной стороной рабство слабых, на примере английской истории было показано весьма четко.

Процесс огораживаний (enclosures, evictions), имевший пункт и в позднем средневековье, когда в английское село стали проникать элементы капиталистического хозяйствования, с конца XV века постоянно набирает мочь. Этим в общем-то техническим термином именовали приватизацию общинных (открытых) полей, выпасов и изъятие крестьянских наделов – как правило, в прок лорда-землевладельца и его крупных арендаторов. Большую роль в экспроприации крестьянства сыграла и ликвидация трех тысяч английских монастырей. Венец отняла у них всё, чем они владели, нередко с погромами и насилием. (Английские нравоучители как-то не любят вспоминать жестокие преследования церкви на их собственной территории.) Монастырские земли бывальщины переданы и распроданы буржуазному “новому дворянству”. Для крестьянских общин, населявших эти земли, наступили худые времена.

Уже Томас Мор в своей “Утопии”, датированной 1516 годом, нарисовал впечатляющую полотно социальных последствий процесса огораживаний. Экспроприированное крестьянство превращается в нищих бродяг:

Современники Мора писали: “Там, где сорок человек имели оружия к жизни, там теперь всё имеет один человек и его пастух”. [3]

В отчетах правительственных комиссий, производивших обследование огораживаний при Генрихе VIII, типически фразы об их жертвах, исчисляемых десятками семей, даже в случаях огораживания в каком-либо одном маноре (поместье) или селе: “Удалилось отсюда с плачем 60 человек, которые вынуждены были стать бродягами и, впав в праздность, частью погибли от голодания”. [4]

Ранние Тюдоры, будучи монархами абсолютными, в подражание французским коллегам изображали заботу о низших слоях народонаселения, поэтому в 1489 и 1515 принимали акты против огораживаний, которые, впрочем, оказались формальными и безрезультатными. [5]

В реальности законодательство Тюдоров разворачивает войну не против причин, обрекающих людей на бродяжничество, нищенство и попрошайничество, а непосредственно против жертв экспроприации – неимущих, ставших попрошайками и бродягами.

Уже закон от 1495 года наказывал местным властям усилить борьбу с нищенством и бродяжничеством, не останавливаясь перед самыми бессердечными мерами. Шерифам (чиновникам короны), мэрам, бейлифам и констеблям надлежало произвести на подведомственной им территории поиски бродяг, неработающих и вообще всех “досужих подозрительных” лиц, арестовать их и посадить в колодки, “так, чтобы они (бродяги) оставались в таком положении без всякой пищи, хлеба и воды”. Если побродяга будет схвачен еще раз на том же месте, тогда предписывалось снова его арестовать и посадить в колодки уже на шесть суток и содержать истощенного человека на той же голодной диете. Ну и так дальше, пока не умрет. [6]

И дальше свирепость идет по нарастающей. Акт Генриха VIII о нищих, изданный в 1530-1531, предусматривал немало суровые наказания. Больного и нетрудоспособного нищего за сбор милостыни в другой сотне (мельчайшее территориально-административное образование) предписывалось заключать в колодки с содержанием на хлебе и воде. (Видимо, почиталось, что так они поправят свое здоровье). “Здорового нищего” после ареста сдавали мировым судьям – чиновникам, назначаемым венцом из числа местных богатых землевладельцев. Последние должны были присудить его к кровавому бичеванию. Нищего раздевали, приковывали к заднему кромке телеги и били на протяжении всего пути через то торговое селение (market town) или какое-нибудь другое место, где производилась экзекуция, “до тех пор, пока тело его (паупера) не будет всё накрыто кровью“.

После этого окровавленный нищий давал клятву в том, что немедленно возвратится на то место, где родился или проживал до своего кары в течение последних трех лет, и “там примется за работу, какая ему приличествует”. Высеченному за бедность человеку выдавалось удостоверение в том, что он подлинно был наказан в таком-то месте, в такое-то время и таким-то образом. (Вот это действительно по-европейски – выпороть и дать на то сертификат качества.) Если попрошайка не мог или не хотел вернуться к предписанному месту жительства, то наказание повторялось снова и снова.[7]

И вот оказывается, что “родина свободы” является краем кнута. Да и безмерные похвалы либеральных авторов в честь ранней отмены английского крепостничества тоже натянуты. Нет в Англии независимости передвижения, ограбленного пролетаризованного крестьянина прикрепляют, да только не к земле, которой у него уже нет, а к капиталистам по месту жительства.

Дальнейшим развитием акта 1530-31 года был акт того же Генриха VIII от 1535-1536 года.

Статут воспрещал беднякам собирать самим милостыню и предписывал прекратить раздачу индивидуальной милостыни отдельными лицами (“чтобы никто не подавал открытой милостыни ни деньгами, не чем-либо другим иначе, как через общественные ящики… “). Нарушители подвергались штрафу в размере десятикратно превышающем ту милостыню, что они подали “противозаконным способом”. [8] В воспетом англофилами “обществе индивидуалистов” не дозволяется индивидуально проявлять свои добрые наклонности и помогать людям.

Все эти твердые меры не помогали избавлению от нищеты и бродяжничества, ведь сама система массово производила обездоленных.

Правительственный документ крышки царствования Генриха VIII свидетельствует: “Во всех местах королевства Англия бродяги и нищие в течение долгого времени все увеличиваются в своем числе и продолжают еще вяще умножаться вследствие лености, этой матери пороков, отчего происходит и ежедневно возрастают воровство, убийство и другие отвратительные правонарушения и насилия”. [9] Что ж это за эпидемия лени у трудолюбивых, как нам всегда, говорили европейцев? В стране недавно еще относительно благополучной, с плодородными почвами и мягким климатом, нищета и бродяжничество приписываются ленности ограбленных, а не жадности грабителей.

Даже создатель парадно-лакированной “История Англии от Чосера до королевы Виктории” Дж. Тревельян в среди “гурьб закоренелых нищих, которые были бедствием при первых Тюдорах” упоминает “землепашцев, оставшихся без работы вследствие огораживания выгонов”. Приводит и такую причину огораживаний: “Лендлорды вынужден были, если они не хотели разориться, повышать ренту, когда кончались сроки аренды, и эксплуатировать землю наиболее выгодно – отводить ее под выгоны, а не под пашню”. [10] Либеральный историк лицемерит качественно – лендлорд, оказывается, вынуждены были грабить и изгонять крестьян, поскольку ему угрожали банкротство, посох и сума – хотя тут же намекает, что это попросту было выгодно.

Постаравшись поскорее пробежать тему огораживаний при Тюдорах, Тревельян в главе о немало поздних парламентских огораживаниях XVIII века вынужден объяснять, что “Кент, Эссекс, Суссекс, северные и западные графства и Уэльс бывальщины мало затронуты законами об огораживании, потому что значительная часть их земельной площади состояла из полей… огороженных немало лет назад.” [11] И в числе тех областей, что были особенно затронуты огораживаниями при Тюдорах, самые густонаселенные в стране.

Строчивший в 70-х годах XVI века У. Гаррисон, ссылаясь на подсчеты итальянского врача Кардана, служившего при дворе Эдуарда VI, сообщил колоссальную цифру похитителей (то есть согнанных с кормилицы-земли и обреченных на нищенство крестьян), которых казнили при Генрихе VIII: до 72 тысяч. [12]

И это в краю с населением едва ли достигающим 2,5 млн. чел. [13] Английские законы насчитывали сотни преступлений, за которые полагалась смертная казнь, так за кражу на сумму в 2 шиллинга (стоимость курицы) – а ведь для ограбленных людей кража еды оставалась последним способом спасти от голодной кончины себя и своих близких. По сути, правящий класс – как это по-английски – совершив преступление, ограбив массу людей, выставил их в роли правонарушителей и стал примерно карать.

Современники были практически единодушны в том, что неимущие люди, лишенные своего участка земли и оружий производства, уже в XVI в. составляли наиболее многочисленную часть английского общества. (И в этом отношении оно было явно впереди планеты всей.) Получается, что тюдоровское законодательство против побродяг и нищих было инструментом насилия, которым закреплялись результаты разорения большинства населения жадным властвующим меньшинством, причем содеянного в исторически кратчайшие сроки. [14]

Сообразно акту 1547 года, всякий “здоровый нищий” или бродяга, уклоняющийся от предлагаемой ему работы, обращается в рабство и отдается тому лику, которое донесет на него как на праздношатающегося (бродягу). Хозяин-рабовладелец может заставить своего раба выполнять любую труд, кормить его самой дрянной пищей (отбросами). Может завещать его по наследству, отдать внаймы. Мировые судьи обязаны по заявлению рабовладельца разыскивать невольника, если он сбегал от такого счастья. После первого побега обращенный в рабство присуждается к пожизненному рабству, на его лице выжигается S (slave – раб), после второго ставится новоиспеченное клеймо, после третьего его казнят как государственного преступника (felon).

Бродягу, если он прожил в “недозволенном ему пункте” более трех дней, предписывалось схватывать, клеймить знаком V (vagabond – бродяга) и, заковав в цепи, направлять на дорожные и иные тяжелые работы.

У бродяг отнимали их детей, которых также обращали в рабов под предлогом “обучения их труду”. Хозяева могли на легитимном основании подвергать их любым наказаниям, бить плетьми и заковывать в цепи.

Нищий, если хотел избежать наказания, должен был остаться навеки в своем приходе и брать любую работу, которую дадут приходские власти. Закон явно рассматривал его как “невольника прихода” (roundsmаn). [15]

В этом по своему шедевральном законе поражает и запредельная жестокость к несчастным, и превращения пролетария, по сути, в ровного раба.

Тюдоровское законодательство ясно показывает, что “освобождение” крестьян от крепостной зависимости означает только то, что они больше на земле не необходимы. Это было освобождением от источников пропитания, дома и двора, но отнюдь не освобождением от работы на хозяина. Прикрепление к земле заменялось прикреплением к приходу (пункту жительства), а фактически к сообществу местных капиталистов, здесь бывший крестьянин должен был отдать свой труд ближайшему нанимателю за гроши. А иной оплаты капиталист и не предложит, зная, что работник никуда от него не денется.

Елизаветинский “золотой век”

Ранние Тюдоры сменяются запоздалыми – наступает длительное царствование Елизаветы I (1558-1603), которому многие либеральные историки возносят хвалу как “золотому столетию”. Не было ли случившиеся при ранних Тюдорах некоторым перекосом первоначального накопления капитала?

Елизаветинский статут 1563 г. определяет, что всякий в году от 20 до 60 лет (в то время даже до 46 лет доживал лишь один из десяти), не имеющий определенных занятий, обязан трудиться у того хозяина, который пожелает его нанять. Продолжительность рабочего дня устанавливалась от зари до зари, а размер заработной платы определялся всемирными судьями, т. е. представителями интересов нанимателей. Статут строго карал того, кто получает или дает зарплату выше введённого судьей. И будет этот статут действовать до конца XVIII в. [16]

И где ж свобода продажи труда-товара? На самом деле воспетая либеральными историками “независимость труда” вовсе не относится к принципиальным вещам для капитализма. Эта система действует, исходя из совсем другого принципа: снижение издержек, в первую очередность оплаты труда, ради максимизации прибыли.

В 1560-х “благороднейший из англичан” – Джон Хокинс начинает торговать чёрными невольниками Золотого Берега Гвинеи – и, конечно же, пожалован королевой в сэры. [17] К такому важному источнику накопления капитала, как торговля невольниками, Англия почти одновременно добавит и масштабное пиратство на трансатлантических коммуникациях (рейды «Золотой Лани» пирата Френсиса Дрейка принесут добычу, какая погасит все долги короны и создаст устойчивую английскую валюту) – однако это не улучшит отношения к собственным подданным короны.

С приходом к воли династии Тюдоров, английская элита стала проводить активную политику обезземеливания коренного населения Ирландии. В ирландских условиях английская реформация обратилась в один из инструментов земельного грабежа ирландцев под предлогом уклонения их от единственно допустимой церкви, главой которой являлся сам король. Конфискации духовных земель и имуществ сочетались с массовым разрушением церквей, священных изображений, алтарей, как то случилось во время похода наместника лорда Пригревая в 1538. [18]

При Марии Тюдор (несмотря на то, что она являлась католичкой) англичане провели большие конфискации земель в ирландской провинции Лейнстер. Распри септов (родов) О’Муров и О’Конноров с английскими землевладельцами Пэйла (районы ранней английской колонизации) были поданы как мятеж против короны. Последовавший за “замирением” королевский указ гласил: “Приказываем, чтобы все земли, отнятые у бунтовщиков и неприятелей, были приведены в порядок, пожалованы и сданы в аренду: две части англичанам и одна третья часть – ирландцам”. Последних обязывали жениться лишь по разрешению английского наместника, обучать детей английскому языку и одеваться на английский манер. Земли как О’ Муров, так и О’Конноров в двух стратегически значительных центральных графствах – Лейкс и Оффали были полностью конфискованы и розданы английским колонистам. [19]

Уже при королеве Елизавете Лейнстер “замирили” еще немало основательно – 400 вождей септов были приглашены в замок Маллгамасте (графство Килдар) для заключения мирного соглашения и там перерезаны английскими бойцами и колонистами. [20]

В блистательное царствование Елизаветы зона прямой военной оккупации Ирландии радикально увеличилась, как и размеры земельных конфискаций. Елизаветинские администраторы в Ирландии работали по безотказной схеме: стравливали ирландские кланы, а потом, под предлогом подавления мятежа, проводили опустошение интересующей их территории и конфискацию земли.

Земля эта у ирландцев была общинной, используемой по т.н. кельтской или атлантической системе землепользования, но правительством представлялась так, что она относится вождю-мятежнику, после чего ее можно было конфисковать на “законных” основаниях.

Восстание Шана О’Нейла в Ольстере (1563-1567) завязалось после того, как этот самый сильный вождь провинции был обвинен в измене, возможно потому, что воспрепятствовал отмене католического богослужения. Напустив на О’Нейлов клан О’Доннелов англичане подавили восстание и опустошили Ольстер с вполне предсказуемой конфискацией значительной части земель, относящейся клану О’Нейлов. Конфискат раздавался фаворитам Елизаветы, которые обязывались заселить пожалованные земли “хорошими и покорными подданными”, необыкновенно англичанами. [21]

Следующая волна английской конфискаций была направлена на ирландскую провинцию Манстер, расположенную на юго-западе Ирландии, тучную, с обширными лесами и десятью портами.

В Манстере шла борьба между кланами Десмондов и Ормондов, которая также разжигалась и обострялась английским правительством. Британцы тем временем ставили там крепости, а корона получала от местных вождей присягу на верность и раздавала им аристократические титулы.

В нужный момент английские армии вмешались в распрю, как бы на стороне Ормондов; Десмонды были объявлены мятежниками. В 1579-1583 английские войска проводили широкомасштабные операции против манстерских септов, возглавляемые Джоном Десмондом. Армии придерживались тактики выжженной земли. Захваченные англичанами ирландские поселения разрушались, дома и амбары обращались в пепел, обитатели поголовно истреблялись, скот и посевы уничтожались.

Летом 1582 английский наместник писал из Корка: “Страна сломана и опустошена убийствами и грабежами солдат. Многие города и местечки совершенно уничтожены. Только от голода умерло 30 тыс. человек, не находя тех, которые были повешены или убиты“. Общее число истребленного тогда в Манстере населения оценивается в 60 тыс.чел. [24]

Вдогонку за опустошением Манстера, там было конфисковано 588 тыс. акров земли. [25]

В июне 1584 г. туда была отправлена королевская комиссия и на основании ее донесений в 1586 г. был выкован “План заселения Манстера”. Конфискованные и очищенные от ирландцев земли были поделены на участки крупных размеров от 4 тыс. до 12 тыс. акров для передачи лендлордам. Земля передавалась с условием, что она будет заселены лишь английскими поселенцами. “Никто из британцев не должен передавать земли ирландцам…” [26]

Большие участки земли получили фавориты короны: поэт и пират У. Рэли (10 тыс. акров), казначей Э. Фиттон (16 тыс. акров), еще одинешенек “благороднейший из англичан” поэт Спенсер. [27]

Разграбление и опустошение Манстера вызвала в Ольстере мощное восстание ирландцев под руководством графа Хью Тайрона и Тирконнела. Армия поднявшихся состояла главным образом из крестьян, которым угрожало изгнание с их общинных земель.

Удачное поначалу восстание, начавшееся в 1595 и распространившееся на Манстер и Коннаут, устанавливало весьма умеренные цели – свободу религии коренных ирландцев, прекращение конфискаций, свободу передвижения и торговли. В 1601 поднявшимся попробовали оказать помощь испанцы, но десант был заблокирован в Кинсэйле и сдался, после того, как ирландцы потерпели поражение, пытаясь разблокировать его.

Испанцев выпустили, а “все пленные (ирландцы) были повешены, несмотря на то, что предлагали выкуп”. [28]

После разгрома у Кинсэйла началось разорение поднявшихся областей. Заодно опустошению подверглась и вся остальная Ирландия.

Свидетель событий, Морисон, писал: “Пока армия Маунтджоя (английского командующего) подвигалась, она уничтожала хлеб и сжигала все на пути, оставляя после себя пустыню”. [29]

Действующий на юге острова английский генерал Керью гордо строчил Елизавете: “Вашему величеству не над чем повелевать в стране, кроме как над трупами и кучами пепла”. [30]

Согласно оценкам современников Ирландия утеряла половину населения. [31]

В результате последующих конфискаций земель, в первую очередь, в Ольстере, к английской короне перешло 800 тыс. акров, занимавших 6 графств. Устремлённая Лондоном комиссия также подготовила “Порядок и условия колонизации в Ольстере”, согласно которому опять нарезались крупные участки на тысячи акров для передачи королевским служащим и предпринимателям.

Любой получатель-​предприниматель (undertaker) должен был дать клятву верности супрематии, т.е. англиканской или шотландской пресвитерианской церкви, получал право содержать собственный баронский суд и 7 лет беспошлинно вывозить товары в метрополию.

К колонизации присоединились и компании лондонских купцов. Особенно велико было участие лондонских компаний в аграрных конфискациях в графстве Дерри. Даже само графство переименовывалось в Лондондерри.

Определялось, что “пошлины со всех вывозимых и ввозимых товаров должны относиться Сити на 99 лет”. Лондонский Сити получал фактически монополию на торговлю ирландcкими товарами и судебную власть, также приносящую непрерывный доход, создавал в Ирландии свою частную армию. [34]

Вскоре вся ирландская торговля оказалась в руках лондонских купцов, какие беспошлинно вывозили оттуда сырье – лес, рыбу, кожи, сало, мясо. На века вперед Ирландия стала аграрным придатком Англии – и этот ее статус тщательно консервировался.

В 1605-1608 в условиях аграрного ажиотажа, когда большое количество спекулянтов землей направилось в Ирландию, клановая система, а вместе с тем общинное землевладение и обыкновение танистри (выбора вождей), были законодательно отменены. Ирландцы – держатели мелких наделов – а таких было большинство – теряли всё. Держатели крупных наделов должны бывальщины платить ренту вождю, ставшему лендлордом, и ренту английскому королю как верховному владельцу всех земель. Приватизированные таким манером земли могли отчуждаться, продаваться и покупаться и стали быстро отходить в руки английских колонизаторов.

В 1607-1608 бывальщины окончательно конфискованы земли, подвластные графу Тайрону (то есть, владения всего клана О’ Нейлов) и Тирконнелу (владения О’Доннелов), клану О’Доггерти (графство Дерри), возле 500 тыс. акров…

Но вернемся, так сказать, к английским баранам. Елизаветинский закон от 1572 г. “о наказании бродяг и помощи бедным и нетрудоспособным”, кормит прежде всего жестокие наказания для нищих и бродяг. В категорию “упорных и здоровых бродяг и нищих” прямо вписаны трудовые, ищущие лучших условий продажи своих изделий или своего труда. Здесь и странствующие ремесленники, и мелкие торговцы, и пролетарии, меняющие место жительства ради более высокой заработной платы.

Всех их предписывалось задерживать, подвергать порке, затем прижигать им раскаленным железом хрящ правого уха.

И опять мы видим, что за жажда свободно продать свой труд людей подвергают жестоким наказаниям.

Акт 1572 года категорически запрещает просить милостыню всем попрошайкам старше 14 лет. Нарушителей предписывается сечь плетьми, содержать в колодках, принудительное возвращать на прежнее место жительство. В случае рецидива попрошайничества попрошайку отправляли на виселицу. И опять закон прикрепляет бедных к их родному месту обнищания. [35]

Писатель елизаветинского времени У. Гаррисон обрисовал множество категорий бродяг, которые карались законом. Получалось, что на “родине демократии” большая часть свободно передвигающиеся по краю людей считалась преступниками. Преступником, которому угрожали колодки, порка и виселица, фактически являлся любой представитель простонародья, лишившийся на небольшой родине средств к существованию. Даже студенты Оксфордского и Кембриджского университетов, если они собирали милостыню без разрешения университетского начальства, рассматривались волями как “бродяги” со всеми вытекающими последствиями.

Закон Елизаветы от 1576 ” о помощи бедным” подается либеральными историками, можно произнести, с визгом восхищения. Он предусматривал организацию работы бедняков на дому, которой заведовали сборщики и надзиратели, а также весьма “человечное” искоренение нищеты с помощью исправительных домов. [36]

Последние представляли собой учреждения рабского принудительного труда. Официально провозглашалось, что неимущие должны там “приучаться к труду”, отсюда и наименование – “исправительный дом” (house of correction).

Исправительно-трудовые лагеря XVI века служили обогащению капиталистов, бравших такие учреждения на откуп, а также отстаивали правящий класс от возможных социальных эксцессов – держать нищих за решеткой как-то надежнее. [37]

Отправляли туда на “исправление” не лишь людей, плохо выполнивших выданную им на дом работу, но и всех пришлых бездомных сроком на три года. Условия работы в исправительном доме уже по тексту акта оказывались весьма суровыми: попрошаек предписывалось держать взаперти, не давать им отдыха и время от времени подвергать телесным наказаниям.

“Исправительные дома” должны бывальщины учреждаться в каждом графстве, в крупных селениях и других местах, которые местные власти сочтут нужным… [38]

На практике все очутилось еще страшнее. “Исправительные дома”, где нищие пролетарии оказывались в полной власти надзирателей, были местами беспредельных истязаний и умерщвляющего труда.

Побродяги даже брали на себя вину в совершении какого-нибудь уголовного преступления – и рисковали притом жизнью ввиду крайней суровости кар – лишь бы попасть в обычную тюрьму, а не в исправительный дом.

Всякого поступающего в это учреждение прежде всего секли, “лениво” трудящегося держали исключительно на хлебе и воде. За попытку побега приковывали к рабочему месту цепями за руку, ногу и шею. [39] Даже в почитавшихся образцовыми “исправительных домах” рабочий день составлял 15 часов. За отказ от работы или плохо выполненную работу администрация исправительного дома могла карать заключенного по своему произволу – с применением всего набора средневековых пыточных средств. [40]

Вот так собственно и вырабатывалась протестантская “трудовая этика”, какую тоже весьма часто вспоминают либеральные писатели.

И несмотря на все карательные меры число нищих продолжало прибывать – ведь они бывальщины издержками накопления капитала, которые перекладывались капиталистами на общество, “экстернализировались”.

В Лондоне местных и пришлых пауперов вместе было возле 50 тысяч, что составляло чуть ли не четверть населения города к началу XVII века. [41]

Известна фраза королевы Елизаветы: “Всюду бедняки (Pauper ubique jacet)”. Да, корона не отводила глаза от уродливых социальных явлений. Казалось бы, она должна придумать какой-то способ войны с причиной нищенства, а не с самими нищими?

Однако нет. В статуте “о бродягах и упорных нищих” от 1598 года снова перечисляются бесчисленные категории бродяг. Законодательный акт предписывает местным властям задерживать и подвергать наказаниям лиц, называющих себя студентами (scholars) и занимающихся сбором милостыни, моряков, ссылающихся на кораблекрушения; заодно в разряд криминальных попадает ряд профессий, связанных с народным искусством – фехтовальщики, водители медведей, паяцы, певцы (minstrels), фокусники, жонглеры и т.п. К правонарушителям отнесены медники-паяльщики, разносчики-коробейники и другие мелкие странствующие торговцы (chapmen). А также рабочие, “способные к труду, но досуже шатающиеся и отказывающиеся работать за ту разумную плату, которая им установлена в их местности…“

Люди, реализующие основной, как это считается, принцип капиталистического “независимого труда” – поиск работодателя, предлагающего наилучшие условия труда и оплаты, опять отнесены к преступному элементу.

В число криминальных бродяг статут включает всех заключенных, выпущенных из тюрем, всех нищенствующих “под предлогом”, что они пострадали от пожара. И даже один-единственный кочевой народ, присутствующий на территории Англии – тех, “кто ложно выдает себя за египтян и ходит в одежде, якобы египетской…” Это цыгане и цыганки.

Несмотря на расцвет елизаветинского “золотого столетия”, снова предписывается подвергать несчастных людей истязаниям вне зависимости от их пола. “Каждый такой бродяга должен быть обнажен до половины тела и выше и публично высечен, пока его и или ее тело не будет окровавлено”. Затем высеченного (высеченную) высылают в тот приход, откуда он (она) родом. То кушать, бедняка делают крепостным прихода. Если не известно, где арестованный родился или проживал в течение последних лет, его отправляют в исправительный дом или в темницу, в которой он должен был пробыть не менее года.

“Наиболее опасных” из бродяг мировые судьи присуждали к высылке на заморскую каторгу или к галерному рабству.

Если же подобный бродяга возвращался с того места жительства, к которому он был прикреплен, то его считали ни много ни мало государственным преступником и должны бывальщины присудить к смерти (“as in case of felony“). [42]

А ведь за побег с места прикрепления не было принято карать смертью даже в самых суровых пенатах крепостничества того времени, какими были Польша, Венгрия, Ливония.

В качестве величайшего, потрясающего, невиданного акта гуманизма либеральные историки преподносят статут “о поддержки бедным” от того же 1598 (который в 1601 принял окончательный вид и действовал до 1834).

Cтатут однако не предусматривал ни индивидуальной помощи попрошайкам, ни каких-​либо государственных расходов на эту статью. Спасение разоренных людей от голодной смерти объявлялось коллективной повинностью прихода.

Если некто в приходе отказывался или не мог платить налог на бедных, то приходские надзиратели (“oversees of the poor of the parish”) продавали его имущество или же мировые судьи кидали его в долговую яму, пока он не уплачивал требуемую сумму.

Бедняк начинал получать нищенское пособие, однако его прикрепляли к приходу, где он пополнял резервную армию батраков, какую можно было эксплуатировать как угодно.

Первым следствием закона 1601 года было “безнадежное снижение заработной платы”. В начине XVII в. она составляла около 47% реальной заработной платы 1500 г . [43]

Не выглядит преувеличением такое высказывание о законодательстве преходящ Тюдоров: “Отцы теперешнего рабочего класса были прежде всего подвергнуты наказанию за то, что их насильственно превратили в побродяг и пауперов”, “деревенское население, насильственно лишенное земли, изгнанное, в широких размерах превращенное в бродяг, старались, опираясь на эти чудовищно террористические законы, приучить к дисциплине наемного труда плетьми, таврами, пытками.” [44]

XVII век. Английский капитализм в Ирландии

Население американских колоний, которыми Англия обзавелась в первой половине XVII столетия и куда она могла сбросить наконец своих бродяг и нищих, пополнялось не только добровольным образом. На плантациях – важнейших ключах дешевого сырья и накопления капитала для метрополии – работали рабы. И отнюдь не только черные.

Как признает Тревельян: “Правительство высылало туда лишь осужденных, а запоздалее – пленников гражданских войн. Эти несчастные, а также молодежь, похищенная частными предпринимателями для продажи в рабство на Барбадосе или в Виргинии, получали себе свободу, если жили достаточно долго…” (оставим “достаточно долго” на совести автора – вряд ли рабский труд в непривычном климате продлевал существование.)

Среди причин выселения в Америку в первой половине XVII в. он все же упоминает жертв огораживаний: “Это было время аграрного голода в Англии (3,5 млн. населения явно находились под игом 12 млн. овец)… прежние копигольдеры часто оказывались согнанными со своих престарелых, обеспеченных держаний и низведенными на положение арендаторов или держателей по воле лорда.”

Затем началась английская революция, которая во многом была реакцией английских джентри и буржуа на отдельный ограничения, наложенные королем Карлом Стюартом на конфискации в Ирландии и огораживания в Англии. На этом празднике свободы ирландцы разрешили потребовать назад конфискованные у них земли и восстановить свободу вероисповедания.

Буржуазные революционеры отреагировали незамедлительно. В феврале 1642 обе палаты Длинного парламента приняли акт о “скорейшем и успешном приведения в покорность Ирландского королевства”, реально являвшийся займом на грабеж. Согласно оному закону всякий, кто даст взаймы денежки на подавление мятежа, должен после победы получить земли, конфискованные у мятежников во всех четырех провинциях Ирландии.

Было удобопонятно, что заемщики и парламент заинтересованы в том, чтобы мятежников было побольше и выглядели они пострашнее. Потому пуритане Парсонс и Борлез, приверженцы крайних колонизаторских взглядов, возглавлявшие дублинское правительство (английскую администрацию в Ирландии) в каждом обращении в Лондон демагогически винили ирландцев в стремлении поголовно истребить всех протестантов в Ирландии.

На самом деле истребления проводили англичане. Так в начале ноября 1642 английские армии и добровольцы-протестанты учинили истребление мирного ирландского населения на полуострове Меджи в графстве Анстрим – было перебито около 3 тысяч. Это было вполне ожидаемо, ведь дублинское правительство спрашивало от командующих английских отрядов “предавать смерти, убивать как в битве так и всеми другими способами заговорщиков, предателей и их приверженцев, как группами, так и в одиночку.” [45]

В Лейнстере и Манстере английские каратели разбивали и поместья англо-ирландских лордов (эти провокации явно преследовали целью увеличить число мятежников и размер земельных владений, подлежащих конфискации), потому в декабре 1642 случилось невиданное, многие из этих господ присоединились к восстанию. [46]

Собравшаяся 24 октября 1642 в Килкенни генеральная ассамблея представителей графств и городов, создала Ирландскую конфедерация во главе с Верховным рекомендацией, где председательствовал лорд Маунтгаррет. Было провозглашено равенство между “древними ирландцами”, “древними” и “новыми” англичанами, между семействами и септами, между городскими и деревенскими жителями, верность королю Карлу. И это, конечно, было недопустимо для английского капитала. [47]

15 августа 1649, в Ирландии высадился Кромвель с армией из индепендентов (английских кальвинистов) и завязалась бойня ради захвата ирландских земель: удовлетворения грабителей, подписавшихся на заем Долгого парламента 1642 года, и вознаграждения парламентских армий, много лет не получавших жалования.

Войска Кромвеля и Джонса взяли Дрогеду и Уэксфорд, вырезав все население этих городов, а в марте 1650 – столицу конфедератов Килкенни. Затем Кромвель отбыл в Англию, чтобы готовиться к брани с Шотландией, а английские войска покоряли и опустошали Ирландию под командованием Г. Айртона и Ч. Флитвуда. Их действия повторяли, только в еще более концентрированном облике, действия шведской протестантской армии во время недавней Тридцатилетней войны в Германии, результатом которой стала гибель 10 млн. чел., преимущественно в заселенных славянами регионах. В Ирландии всё произошло примерно за полтора года. Более близкое сравнение – действия фашистов в оккупированной Белоруссии во пора Великой Отечественной.

Карательные отряды англичан сжигали деревни, уничтожали запасы, вытаптывали посевы, косили на корню еще не развившиеся хлеба, резали скот. Доводя население до голодной смерти, они рассчитывали предотвратить всякую поддержку ирландских партизан, именуемых, уместно, “тори”. (В XIX в. некоренные американцы, то бишь англосаксы, будут так истреблять бизонов американских прерий, чтобы выморить исконных американцев, индейцев.)

Самые консервативные оценки количества погибших ирландцев даны у английского экономиста У. Петти середины XVII в. “Ирландцев погибло и было истреблено в результате действия меча, чумы, голода и нужды, изгнания за период между 23 октября 1641 г. и тем же самым днем 1652 г. 504 тысячи.” [49]

Сообразно другим оценкам, из 1 466 000 человек, населявших остров, погибло 616 тыс. [50]

Изгнаны были из страны, по условиям капитуляций, 40 тыс. чел. До 100 тыс. ирландцев бывальщины превращены в рабов и отправлены на плантации Вест-​Индии, практически на верную смерть. Правительство приказало отправлять туда и всех ирландцев, находящихся в темницах, работных домах, всех, не имеющих определенных средств жизни. Агенты разного рода охотились за ирландскими рабами, как охотились за неграми в Африке. Повсеместно заседавшие военно-полевые суды продолжали отправляли ирландцев на плаху за участие в мятеже.

Затем последовало обезземеливание ирландцев сообразно двум актам парламента.

Парламентский акт от 13 августа 1652 г. “Об устроении Ирландии” полностью лишал земли всех ирландцев, какие участвовали в антианглийских восстаниях. Акт определял 100 тыс. мятежников, которые “не подлежали помилованию в отношении их жизни и имущества”, они должны быть казнены, а их все собственность конфисковано.

А те ирландцы, что не участвовал в восстании – также, по сути, лишались всего, как “не показавшие своей постоянной преданности английскому стране”. Одну треть земли у них просто отнимали, а взамен оставшихся двух третей “предоставляли” участки в бесплодном скалистом регионе на закате острова – “для более прочного установления мира в этой нации”. У протестантов, которые вели себя также, как эти католики, конфисковывали четверть земли, переселению они не подлежали. [51]

Акт небольшого парламента от 27 сентября 1653 представлял план раздела конфискованных земель. [52] А заодно демонстрировал торжество весьма специфической законности в британском “правовом стране”.

К 1 мая 1654 г. ирландцы-католики должны были выселиться поголовно за реку Шеннон, в Коннаут. Кто из ирландцев, к указанной дате, останется по эту сторонку Шеннона, будет казнен, как “шпион и враг”. [53] Причем земли на самом побережье Коннаута опять-таки передавались английским военным и колонистам, чтобы ирландцы не имели доступа к морю. Остаться дозволялось пока лишь малолетним и батракам, трудившимся у хозяев-англичан. За поимку или ликвидацию ирландца, задержавшегося в неположенном месте, назначалось хорошее денежное вознаграждение. [54]

Сравнить эти законодательные акты по степени безжалостности можно лишь с Indian Removal Act, принятом в 1830 году конгрессом США — тогда была произведена массовая депортация коренного населения Атлантического побережья в зоны вымирания на совершенно “законных основаниях”. [55]

В ходе самой крупной в истории одновременной конфискации земель, по данным У. Петти, из 20 млн. акров всех земель Ирландии было конфисковано в прок английских колонизаторов 11 млн. акров, большая часть удобных и пригодных для обработки.

Чтобы ирландцы паче чаяния не отыщи себе пропитания в городах, им запрещалось входить самовольно на городскую территорию. [56]

Ну и каков промежуточный итог? “Гражданская опись”, произведенная английским правительством в 1654, указывает: “Массы бедняков кишат во всех частях этой страны, некоторые нередко питались кониной и травой, иные умирали от голода на больших дорогах; много раз бедные дети, которые теряли родителей или были брошены родителями, оставались на произвол судьбины, некоторые из них становились добычей волков и других хищных животных и птиц”. [57] Количеств жертв “умиротворения” Ирландии после подавления мятежа вряд ли намного уступало числу потерянных во время самого мятежа.

Английские джентльмены до сих пор любят указывать правительствам другим стран на нарушения “свободы совести”. А католическим попам в январе 1653 было предписано покинуть Ирландию в течение 20 дней; тех из них, кто пытался скрыться, выслеживали с собаками и вздергивали. Английские власти платили за каждого убитого патера, сколько и за подстреленного волка. Охота на католических священников стала натуральным развлечением для английских колонистов и солдатни…

“Век просвещения” на английский манер

Вернемся в метрополию. Продолжением актов о “крепостных прихода” был “закон о поселениях” изданный при Карле II, 1662, какой действовал до XIX в. и фактически лишал рабочих свободы передвижения. Власти любого прихода, в котором человек пытался поселиться, могли послать его обратно. Читаем у конфетно-​пряничного Тревельяна, вообще не склонного выносить сор из английской избы: “Девять десятых народонаселения Англии, фактически все, кто не принадлежал к небольшому классу землевладельцев – как бы ни было хорошо их поведение и какую бы, пусть даже самую высокооплачиваемую труд они не имели – подвергались опасности быть изгнанным из любого прихода, кроме того, где они родились, со всеми вытекающим последствиями – арестом и бесчестием.“ [58]

Тот же автор добавляет, что “в Шотландии пролетарии каменноугольной промышленности были сведены к положению “крепостных”, прикрепленных к работам в копях“. И система прикрепления шотландских углекопов работала до начала XIX в. [59]

В общем, является труд принудительным или как бы свободным (“как бы” потому что средства производства трудящимся всё равно не принадлежат) зависит не от прекраснодушных либеральных деклараций, а лишь от того, при каком варианте использования рабочей мочи, издержки у капиталиста будут ниже. И совокупность английских законодательных актов на протяжении трех столетий сводилась к тому, что пролетаризированный работяга свободен лишь работать от зари до зари, его труд принадлежит капиталистическому классу, начиная с самого ближайшего капиталиста. Все попытки увильнуть от этой капиталистической “независимости” свирепо карались.

Те, кто следовал предписанному пути, имел рабочий день продолжительностью в 15 часов и голодную зарплату, какой не хватало на пропитание и кров над головой, так что обычным был детский труд – даже по признанию таких лакировщиков, как Тревельян.

Еще в мануфактурный этап “маленьких детей, которых по возрасту еще нельзя было отдать в ученики, нередко заставляли работать дома с такого же раннего года, как и фабричных детей в более поздние времена”. Даниэль Дефо (автор “Робинзона” и огромного числа морализаторских трудов) встречал детей “едва-едва достигших четырех лет, которые могли содержать себя своим трудом”. [60]

А детей “приходских крепостных” содержали в работных домах, какие были настоящими морильнями.

Перед тем как стать ремесленником, рабочим мануфактуры или фабрики ребенок должен был пройти через ученичество. И хозяева, в целой власти которых находились эти дети, часто обращали их в малолетних рабов, которые подвергались разного сорта насилиям и полной эксплуатации. [61]

На рубеже XVII и XVIII вв. пошла новая волна огораживаний, теперь в центральных графствах и на северо-востоке (до этого шли в Полуденной, Западной и Северной Англии ).

Начиная с 1740-х “через парламент стали проходить частные законы, которые не принимали во внимание сопротивление огораживанию со сторонки отдельных собственников… “

Таково оно, “правовое государство”, которое наша либеральная интеллигенция усиленно ставит в пример. Даже отретушированная английская история Тревельяна демонстрирует, что уважение к собственности отнюдь не является отличительным признаком даже вполне зрелого английского капитализма – собственность становится священной, лишь когда попадает в “священные длани” лиц, владеющих достаточным капиталом.

Законы об изъятии крестьянской собственности и передачи ее лендлордам “целыми пачками быстро проводились сквозь каждый парламент Георга III (1760-1820) – собрание, не прославившееся никаким другим радикальным законодательством. Но это был радикализм богатых, нередко за счет бедноты”. В сельскую местность посылались парламентские комиссары, решения которых имели силу закона. Комиссары изготовляли передел в пользу богатых землевладельцев и такая революционно-​капиталистическая деятельность приводила ко все большему “аккумулированию земли” в больших поместьях. [62]

Либералы обожают попенять социалистам, что те хотят “отнять и поделить”, однако классическая либеральная политика всегда проводилась под лозунгом “отнять и добавить тому, у кого и так немало”.

После рейдов парламентских комиссаров лендлорды уже не боялись “разорения”, их рента, как и прибыли крупных капиталистических арендаторов быстро вырастали, а “сельскохозяйственный рабочий, лишенный даже его небольших прав на землю… очень часто был вынужден обречь себя на целую зависимость от хозяина и доходил даже до пауперизма.”

Это только в мрачном средневековье от бедняков можно было дождаться Робин Гуда или Уота Тайлера. Позабыв меткую стрельбу из лука, крестьяне не могли отстоять в “гражданском обществе” даже самые минимальные социально-экономические права.

В “столетье просвещения” респектабельные буржуазные писатели (а других-то и не было) стали называть общины “сборищем ленивых и вороватых людей”. Томасов Моров среди них уже не наблюдалось.

После 1740 года процесс огораживания (экспроприации) крестьянских земель шел с любым десятилетием все быстрее и в конце столетия крестьяне в Англии были уже незначительной прослойкой.

Ко времени восшествия на престол Виктории этот процесс был почти завершен в касательстве пахотных земель, огораживание общинных выпасов продолжалось и в течение первых 30 лет ее царствования…

Огораживания закончились вместе с целым исчезновением крестьянства. Великобритания стала первой страной в мире, уничтожившей крестьянство, как класс, причем насильственными методами. [64] Так что вопли различного рода британских “историков” типа Конквеста о бедных крестьянах, пострадавших в какой-нибудь стране от “тирана” – это всего лишь способ отвлечь внимание публики от собственных нечистых исподников.

Тревельян доказывает, что огораживания были полезны для увеличения эффективности сельского хозяйства – в капиталистическом смысле этого слова, то кушать прибыльности и продуктивности культур, идущих на рынок. Но связанное с огораживаниями сокращение посевных площадей в XVI – XVII вв. вело к быстрому росту цен на семя, к вспышкам голода, стимулирующим распространение эпидемий (так в 1665 чума нанесла страшный урон Лондону, заполненному люмпенами), к массовому нищенству и репрессиям против попрошаек, к увеличению кровопролитности войн, к сокращению продолжительности жизни даже по сравнению с поздним средневековьем. [65] А в XVIII и XIX вв. – к многомиллионной эмиграции за океан, в Нордовую Америку и Австралию, где британцы получали земли при уничтожении или изгнании туземцев. Так аборигенное население Австралии было сокращено на 80 % с основы колонизации до начала XX в., причем в бассейне Муррея – Дарлинга и в Тасмании его уничтожили полностью. Интересно, что протестантская этика перевела стяжательство и бессердечность из области греха в область высокоморального деяния. Дж. Мейсон, возглавлявший истребительный рейд против индейцев пекот, живущих на берегах Массачусетского бухты, так охарактеризовал этот акт геноцида: «Нападение на пекот было Божьим актом, Который смеялся над Своими врагами и врагами Своего народа, с презрением послав их в геенну огненную. И сделался Господь судьей над язычниками, заполняя (реку) Мистик трупами». Протестанты на основе ветхозаветных историй создали расизм, учение, в каком те, кого они истребляли или порабощали, назывались исчадиями ада или полуживотными, отверженными Богом.

Как заметил М. Саркисянц, английская элита всегда вела двойную бухгалтерию. “Этические мерки прикладываются лишь к иным, неизбранным – для осуждения их. Отсюда вытекает традиция оценивать действия собственного правительства с прагматической точки зрения, а действия соперников – исходя из моральных категорий”. [66]

Но даже если разрушительные социальные последствия в метрополии до кой-какой степени компенсировались возросшей хозяйственной эффективностью, то колонизованным народам приходилось нести одни издержки.

Специфической формой огораживаний являлись конфискации земель у ирландских кланов и септов, коротавших c истреблением и изгнанием крестьянского населения, живущего кельтской общиной (достаточно вспомнить работу английских “зондеркоманд” во время подавлений бунты Тайрона и Тирконнела, и в годы кромвелевского покорения Ирландии).

В результате этих спецопераций к концу XVII в. 85% всей спокойной земли, принадлежавшей ирландцам, было конфисковано и передано крупными участками во владение колонистам-​протестантам из Англии и Шотландии.

В сравнительно плодородной стране голод с тысячами смертей стал привычным явлением.

В “Письмах суконщика” Свифт писал, что “все пути, улицы и двери домов осаждаются нищими женщинами, за которыми следует 5-6 детей, прося и моля прохожего о милостыне”, в “Скромном предложении” об ирландцах, какие “продают себя на Барбадос”, чтобы рабством спастись от голодной смерти. А его современник, лорд-​наместник Ирландии, доносил в Лондон, что в городских рвах лежат трупы людей, рот которых покрыт зеленью от травы, которой они пытались утолить собственный голод в последние минуты жизни. [67]

Ирландское промышленное производство было подавлено, чтоб не конкурировало с английским, Ирландии даже запретили напрямую торговать с иными британскими колониями. Высокими вывозными пошлинами было убито ирландское производство шерсти.

Зато к началу XIX в. каждый год из Ирландии в карманы лендлордов, существующих в Англии, выкачивалось свыше миллиона ф. ст. арендной платы.

Английское правление уверенно вело Ирландию к демографической катастрофе 1840-х.

Cхожие конфискационные мероприятия, несколько немного свирепые, но приводившие также к обезлюдению, осуществлялись в шотландском Хайленде. Огораживаниями там было согнано с земли около 150 тыс.чел., это повергло к опустошительному голоду 1782-1783 гг. [68]

Кстати, одним из признаков того, что кто-то подвергается чрезмерной эксплуатации и унижению, является рост алкоголизма. Законодатели в XVIII в. вполне осознанно приучали английское простонародье к дешевому неочищенному спирту, устанавливая на него крайне низенький налог. Ведь перегонка поднимала цены на зерно и была весьма выгодна крупным землевладельцам, из которых и происходили законодатели. В этап наибольшего потребления джина похорон в районе Лондона было вдвое больше, чем крещений.

О нравах английского общества указывали и такие факты. В английских тюрьмах “тюремщики мучили должников до смерти пытаясь извлечь деньги у людей, какие потому и попали сюда, что у них не было денег”. А тюрьмы “сдавались местными властями на откуп подобным подлецам”. [69]

Флот пополнялся путем принудительной вербовки. “Наш флот комплектуется при помощи насилия и удерживается в повиновении при поддержки жестокости,” – свидетельствовал адмирал Вернон. [70]

Британия “правила на морях” при помощи плетки-девятихвостки, именуемой “кошкой” (сat o’ nine tails), какая гуляла по спинам матросов. (“Размочить кошку” означало – смыть кровь, которая слепляла волокна плети и мастерила удары особо мучительными.) Кстати, жестокие телесные наказания в британской армии и флоте продержались до 1881 г. Помимо мучительного бичевания – число ударов доходило до 1200 – применялось на британском флоте и такое садистическое, нередко заканчивающееся смертью истязание, как килевание.

“Казарм не было и солдаты расквартировывались в кабаках, где жили за счет населения, которое ненавидело ‘алые мундиры’ “. [71]

Солдат, как и матросов, нещадно били. Был один рекордсмен во времена Георга II, который за 16 лет службы получил 30 тысяч плетей. Служба в Вест-Индии была равнозначна смертному приговору. Но это вряд ли беспокоило английскую верхушку, наемная солдатская служба была “налогом крови” на беднейшие пласты населения; в армейских рядах спасались от голодной смерти ирландцы и шотландские горцы.

И на гражданке число преступлений, караемых кончиной и истязанием, только росло на протяжении всего “века просвещения”.

Из дневника священника Вудфорда: “1777 год 22 июля. Роберт Бигген, привязанный к тележке, подвергся ныне днем бичеванию палача на улицах Кэри (Сомерсет) за кражу картофеля. Его бичевали на всем пути от Джордж Инн до Эн, откуда вели назад вдоль улицы к королевскому дубу в Южном Кэри и назад к Джордж Инн “. Плата на хорошо потрудившегося палача собиралась с здешнего прихода.

Английский капитализм на мировых просторах

И если так обстояло дела с гуманностью в отношении своих же англичан, то что уж говорить о каких-​то неграх. Областью американской торговли, долгое время монополизированной Ливерпулем, была работорговля, тесно связанная с хлопчатобумажным производством Ланкашира. Немало половины рабов, попадавших в трансатлантический рабопровод, пересекали океан в битком набитых трюмах английских кораблей. Помимо сервисы английских колоний в Америке, английские работорговцы имели исключительные права на поставку рабов в испанские колонии в Америке, т.н. “асьенто” – таков был итог войны за Испанское наследство. В 1771 году 58 невольничьих кораблей-​слейверов отплыли из Лондона, 23 – из Бристоля и 107 – из Ливерпуля. Они перевезли за этот год 50 тысяч невольников. К концу века эта цифра выйдет за 100 тысяч. А всего в Новый свет было доставлено 12 млн. рабов. [72]

Работорговля был основным фактором развития текстильной индустрии. Африканские рабы покупались в одной партии с хлопком. Плантации в Вест-​Индии и затем на юге США, куда доставлялись невольники, производили большую часть хлопка-сырца для британской промышленности. [73]

На каждого раба, доставленного в Новый свет, приходилось по 3-4 погибших при отлове и транспортировке – за слейверами плыли косяки жирных акул, столующихся человеческим мясом. Африке развитие английского капитализма обойдется в демографические потери порядка 40 млн. чел.

Поскольку власти вовремя отправляли на плаху или каторгу потенциальных бунтарей, пролетарский протест был в Англии достаточно слаб и бессмысленен вплоть до 1830-х годов; так в 1810-х доведенные до голодания рабочие-луддиты разрушали станки. В случае, если происходила какая-то самоорганизация рабочих, то расправа над ними была быстрой и кровавой. Как, так, в 1819, когда собравшиеся на митинг в Питерлоо (близ Манчестера) рабочие хлопчатобумажных фабрик бывальщины изрублены кавалерией. Число погибших и раненых составило 400 человек. Испуганные власти издали тогда т.н “шесть законов”, какие запрещали собрания более 50 человек, процессии с оркестрами и знаменами, форсировали аресты и высылку в колонии “опасных лиц”. [74]

Английская индустриальная революция шла по костям, и не только в колониях Великобритании. Несколько десятилетий в период после наполеоновских войн происходило сокращение зарплаты в метрополии – капиталисты бились за повышение прибыли, а машинное производство убивало мастерские ручных ткачей (их доходы упали в шесть раз с 1795 до 1834). Историк Э. Хобсбаум оценивает число померших от голода за это время в Англии в полмиллиона человек. [75]

В 1834 (вскоре после отмены рабства в английских колониях) была упразднена выдача пособий беднякам, не находящимся в работных домах. Теперь все неимущие обязаны были пройти через каторгу “работного дома”. [76]

Край бурного промышленного подъема, пожирающая дешевые ресурсы и принудительный труд колоний, демонстрировала весьма печальные картины собственного пролетариата еще в 1840-х.

На лондонском трудовом базаре, располагавшемся в кварталах Уайт-​Чепл и Бетнал-​Грин, родители предлагали своих детей в возрасте от семи до десяти лет любому человеку на какую угодно труд с раннего утра до поздней ночи.

Только в 1842 закон запретил подземную работу женщин и детей до 10 лет. [77] А какие-то ограничения по поре работы детей до 10 лет появятся только в 1850-х гг. [78]

В 1840-х английское правительство станет почти безучастным свидетелем великого ирландского голодания, порожденного безжалостной политикой обезземеливания, чисток и эксплуатации, проводимой английским правящим классом по отношении к ирландцам на протяжении предшествующих трех столетий.

Голодание был спровоцирован очисткой (clearance) крупных поместий от мелких ирландских арендаторов – на оставшихся у них крохотных участках ирландцы могли пропитаться только неприхотливым картофелем, но вот и его сгубил грибок.

Голод обернулся катастрофой ирландского народа, от которого он не оправился до сих пор.

Гибель Ирландии не повстречала особых филантропических чувств в Лондоне, где частные фонды и правительство перекладывали друг на друга обязательство оказать помощь голодающим. Зато английские пропагандисты поработали на славу, сваливая всю вину с английского правящего класса на грибок, который конечно возразить не может.

И сегодня населения в Ирландии гораздо меньше, чем в начине XIX в. Если в 1840 г. на этом острове проживало около 8,18 млн. чел., то к концу XIX в. около 4,46 млн., включая англосаксонское меньшинство; ныне 5,5 млн., учитывая Ольстер с его протестантским народонаселением. [81] А английские пропагандисты всё ищут голодоморы где угодно, но только не под сенью британской короны. (Для сравнения, в католической Польше, очутившейся под властью “царистской” России, население стремительно увеличивалось – с 2,7 млн. в 1815 г. до 9,5 млн. в 1897 г. [82] В российской “тюрьме народов” католики множились и процветали, в британской “цитадели демократии” стремительно вымирали.)

Очистка владений лендлордов от тонких арендаторов была проведена и в шотландском Хайленде. Так в 1814 г., при всех декларированных гражданских правах, герцог Сазерленд велел сжечь жильё всех крестьян в своих огромных владениях – 15 тыс. чел. лишились крова и пропитания, многие из них погибли от голода и холода. Потому картофельный голод 1840-х, сопровождаемый холерой, произвел большие опустошения и в шотландском Хайленде. А последний акт насильственного огораживания состоялся там в 1882 г. (т.н. “битва при Браесе). Массовая эмиграция шотландских кельтов не останавливалась и во другой половине XIX в. Население Хайленда (и так изрядно прореженное огораживаниями и голодом во второй половине XVIII в.), с начала XIX в. по начало XX в. сократилось с 260 тыс. до 60 тыс. чел.

На товарищем конце света, в другой британской колонии, происходило многое из того, что было испытано в Ирландии.

Первым индийским страной, которое попало под владычество британской Ост-Индской компания, была многолюдная и богатая Бенгалия.

Войска Компании и лично их командующий Р. Клайв для основы обчистили бенгальскую казну – и за это, видно, сей “великий сын Англии” удостоился памятника в центре Лондона. Потом Компания овладела фискальным аппаратом Бенгалии. Налоги бывальщины увеличены вдвое и отданы на краткосрочный откуп служащим компании. Как свидетельствовал современник: “Они (откупщики) отбирали все до последнего фартинга у несчастливых крестьян; последние, не желая покидать свои старые жилища, подчинялись требованиям, которые не могли выполнить”. Компания прикарманила себе монополию во внешней торговли и в важнейших отраслей внутрибенгальской торговли. Бенгальские крестьяне и ремесленники были принудительно прикреплены к факториям компании, куда обязаны бывальщины сдавать свою продукцию, часто им вообще ничего не платили. “Агенты компании платят за забираемые товары гроши либо не платят вовсе”. “Базары, пристани, оптовые рынки и зернохранилища полностью разрушены. В результате этих насилий торговцы со своими людьми, ремесленники и райаты (крестьяне) и иные бежали”. [83]

Разные виды ограбления индийского населения британской Ост-Индской компанией привели к голоду 1769 – 1773 гг., во пора которого погибло около трети жителей Бенгалии, от 7 до 10 млн. чел., о чем нам любезно сообщает энциклопедия “Британника” 1911 года издания. В 1780 – 1790-е гг. голодание продолжал выкашивать Бенгалию, его жертвами стало несколько миллионов человек. Голод пришел также в захваченные англичанами Бенарес, Джамму, Бомбей и Мадрас. [84]

Для Индии это было лишь начало. Общинные земли под разными предлогами присваивались Компанией, из сборщиков налогов был образован новый класс феодальных землевладельцев. Компания неизменно следовала либеральным принципам – и, раздавив индийскую общину, сама не тратила денег на работы в интересах общества, на ирригацию и мелиорацию, столь значительные в индийских природно-климатических условиях. От этого поля пустели быстрее, чем от прямого грабежа. [85]

Массовый голод делал свои “успехи”, охватывая раз за разом всё вящую территорию колониальной Индии. Это было результатом сознательной политики британских властей по разрушению сельской общины и разорению здешнего ремесленного производства, что освобождало рынок для английских промышленных товаров. (Хороший пример: в 1820 субконтинент получил 11 млн. ярдов английских х.-б. материалов, а в 1840 уже 145 млн.) [86]

Вспышки массового голода на обширных пространствах Индии были постоянными спутниками британского правления в этой краю. Так в 1876-1900 гг. его жертвами стали 26 млн. чел. [87

На начало ХХ века средняя продолжительность жизни индуса составляла 23 года, почти в два раза меньше, чем в метрополии. Желая на момент прихода англичан в Индию в середине XVIII века, продолжительность жизни жителей империи Моголов и Англии почти не выделялась.

Проведенная в Латинской Америке при помощи Англии – ее денег и ее флота – боливарианская революция, вне зависимости от планов идеалиста Боливара и загадочно убитого генерала Сукре, привела к полной экономической и политической зависимости этого огромного пространства от английского капитала. Банки Латинской Америки очутились под контролем британских финансовых групп, в правительствах “банановых республик” сидели агенты английского правительства, их рынки были захвачены английскими товарами, задавившими здешнюю промышленность. (В 1840 сюда поступало английских х.-б. тканей вдвое больше, чем в Европу). [88] Всё это воплотилось в застойную нищету, невообразимое имущественное расслоение, отвратительные формы господства олигархии над простонародьем, включая прямое рабовладение – все это будет замаскировано прекраснословными либеральными конституциями. “Эскадроны кончины” и просто банды, нанятые плантаторами и латифундистами, наводили ужас на крестьян. В “освобожденной” Латинской Америке то и дело происходили вспышки геноцида, так 2/3 народонаселения Парагвая, пытавшегося развиваться не совсем по капиталистическому пути, было уничтожено армиями соседних Бразилии, Аргентины и Уругвая, каких поддерживала Англии…

В марте 1839 китайский императорский комиссар Линь Цзэ-сюй ликвидирует большую партию контрабандного опиума c плантаций в британской Бенгалии, 20 тыс. ящиков, и берет под стражу контрабандистов, английских подданных. А в апреле 1840 г., впервые в всемирный истории, одно правительство (английское) объявляет войну другому (китайскому) ради прямой защиты порочного промысла.

Английский флот доблестно расстреливал из пушек джонки, высаживал десанты для захвата портов, блокировал Императорский канал – одинешенек из важнейших транспортных путей Китая.

Англо-китайский “мирный” договор, заключенный в Нанкине 29 августа 1842 открыл для английской торговли и опиума китайские порты на полуденном и юго-восточном побережье Китая. Британские подданные в Китае вышли из подсудности китайским властям. В Китае появились английские торговые поселения-сеттльменты, королевский флот обрел стратегически значительные базы на Тихом океане. Китай выплатил колониальному хищнику огромную контрибуцию в размере 15 млн. серебряных лян (21 млн. долл.), покрыв британцам издержки по завоеванию самого себя.

Первая опиумная война стала началом длительного периода ослабления Поднебесной. Последующие сто лет в китайской истории бывальщины заполнены опиумным дурманом, бесконечными кровопролитиями, мятежами и иностранными интервенциями. В течении нескольких десятилетий окажется разрушена крупнейшая экономика вселенной, сокровища Поднебесной будут разграблены (англичане даже обчистят императорский дворец), ее промышленность разорена, ее торговля и таможни взяты под контроль английскими “специалистами”. Совместно с ослаблением государства шла долговременная депопуляция. Если в 1842 население Китая составляло 416 млн. чел., то в 1881 г. — 369 млн. [89]

И ирландский голодомор, и индийские поля, заваленные костями, и Китай, вымирающий в умелых английских дланях, относятся уже к викторианской эпохе, считающейся еще одним “золотым веком” английского капитализма.

К времени королевы Виктории Британия уже полтора столетия являлась самой мощной торговой и морской державой, 70 лет бесспорным лидером промышленного развития, полвека самой состоятельной страной мира, контролирующей финансовые операции по всему миру и владеющей колониями с неисчислимыми ресурсами и населением в сотни миллионов душ. А также декламирующей нотации о цивилизованности и свободе правителям разных стран.

За развитие английского капитализма была заплачена непомерная цена – десятки миллионов существований в Ирландии, Африке, Индии, Китае, Австралии, Америке, исчезновение многих племен и культур, разрушение экономик двух самых заселенных стран – Индии и Китая, застойная нищета Латинской Америки.

Английскому образцовому капитализму всегда была нужна пространная периферия и внешняя среда, откуда высасываются дешёвые ресурсы и где используется дешевая рабочая сила. Он всегда захватывал то, что создано посторонним трудом, присваивал чужие накопления.

Естественным образом встает вопрос, а что бы было, если и Россия представляла бы собой скопление родов и племен, как Ирландия, индейская Америка, аборигенная Австралия, Африка или рыхлое феодальное образование, как Индия или Китай. Тогда и мы бы сделались добычей британского капитализма еще в XVII – XVIII вв. И получилась бы вторая “Канада” – миллионов двадцать англоязычного населения, среди него останки “московитских” аборигенных племен в резервациях. Не было бы ни великой русской колонизации северной Евразии, ни русской цивилизации с её культурными, научными, техническими, военными достижениями.

Примечания:

1 Хобсбаум Э. Век революции. Европа 1789-1848. Ростов-на-Дону, 1999, с.68
2 Т. Мор. Утопия. Изд-во АН СССР, 1947, с. 58.
3 Тревельян Дж.М. История Англии от Чосера до королевы Виктории. Смоленск, 2001, с. 126.
4 Семенов В.Ф. Огораживания и крестьянские движения в Англии XVI столетия. Изд-во АН СССР, 1949, с. 164, 168, 180.
5 Тревельян, с. 126.
6 Tanner. Tudor Constitutional Documents, 1922, p. 443-444; Семенов В.Ф.
Пауперизм в Англии XVI столетия и законодательство Тюдоров. В сб. Средние века. Выпуск IV. М.,1953.
7 Tanner, p. 475-479.
8 Tanner, p. 479-481.
9 Tanner, p.475.
10 Тревельян, с. 122, 129.
11 Тревельян, с. 403.
12 W. Harrison. The description of England prefixed to the Holinshed’s Chronicles, vol.I, 1807, p. 186.
13 Самаркин В.В. Историческая география Западной Европы в посредственные века. М., 1976, с. 197.
14 Самаркин, с. 191.
15 Роджерс Т. История труда и заработной платы в Англии. СПб., 1899, с. 346.
16 История средних веков. Т.2. М., 1977; Тревельян, с. 299.
17Тревельян, с.151.
18 Сапрыкин Ю.М. Английское завоевание Ирландии (XII – XVII вв). М.,1982, с. 85.
19 Maxwell C. Irish history from contemporary sources. London, 1923, p. 229-232; Сапрыкин, с. 94.
20 Annals of Ireland. Translated from the Original Irish of the Four Masters. Dublin, 1846. p. 496; Сапрыкин, с. 95.
21 Сапрыкин, с.97.
22 Spencer.E. View of State Ireland. p. 143-144.
23 Spencer. p. 166-167; Сапрыкин, с. 99.
24 I. Godkin. Land-war in Ireland. London, 1870. p. 84.
25 Сапрыкин, с. 100.
26 Calendar of state papers, relating to Ireland. London, 1860-1912. Vol.III, p 84, дальше CSP; Осипова Т.С. Английская агрессия в Ирландии и освободительная борьба ирландского народа в XVI веке. В сб. Средние века. Выпуск VI. М., 1953.
27 Godkin, p. 431.
28 Maxwell, p. 196.
29 F. Moryson. A description of Ireland. ed. Morley “Ireland under Elisabeth and James the First”. p. 76-77.
30 Афанасьев Г.Е. Судьбины Ирландии. В кн:Записки Новороссийского университета. Т.46. Одесса, 1888, с.48; CSP, p. 207.
31 Сапрыкин, c. 108.
32 Maxwell, p.282.
33 Maxwell, p.282.
34 CSP, p.360-361.
35 Tawney a. Power. Tudor economic documents. Vol. II. London, 1924. p.328.
36 Tanner, p. 482-484.
37 Тревельян, с. 250.
38 Tanner, p. 483.
39 Lipson. The economic history of England. V. III, 1931, p. 424.
40 Tawney a. Power, p.319-320.
41 Ковалевский М.М. Экономический рост Европы. Т.II, М., 1900, с. 765.
42 Tanner, p. 485-487.
43 Роджерс, с. 349.
44 Маркс К. Капитал. Т.I, 1949, c.738, 741.
45 Temple J. History of General Rebellion in Ireland. Cork, 1776. p. 88.
46 Gilbert J. History of the irish Confederation and War in Ireland 1641-1643. Dublin, 1882. Vol.I, p. 38.
47 Gilbert, Vol. II, p. 74-81.
48 Dunlop K. Ireland under Commonwealth. Manchester, 1913, V.I. p. 239.
49 Петти У. Экономические и статистические труды. М., 1940, с. 99.
50 Афанасьев, с. 85.
51 Acts and Ordinances of the Interregnum. London, 1911. V.II, p.598-603.
52 Acts and Ordinances, p. 720-750.
53 Acts and Ordinances, p.720-750.
54 Афанасьев, c. 85; Curtis L. Nothing But the Same Old Story (The Roots of Anti-Irish Racism). London, 1985.
55 Die Geschichte der Indianer Nordamerikas. Paletti, 2004. P.31.
56 Сапрыкин, с.165.
57 Dunlop, p.340.
58 Тревельян, с. 300.
59 Тревельян, с. 308.
60 Тревельян, с. 349.
61 Тревельян, с. 348.
62 Тревельян, с. 403, 404.
63 Тревельян, с. 407.
64 Самаркин, с.191.
65 Самаркин, с.195.
66 Саркисянц М. Английские корни немецкого фашизма. СПб, 2003.
67 Афанасьев. с. 90.
68 Тревельян, с. 483.
69 Тревельян, с. 374.
70 Тревельян, с. 375.
71 Тревельян, с. 375.
72 Тревельян, с. 416.
73 Хобсбаум, с.53.
74 Тревельян, с. 505; Саркисянц
75 Хобсбаум, с. 63.
76 Тревельян, с. 563.
77 Тревельян, с. 569.
78 Виноградов В.Н. Лорд Пальмерстон в европейской дипломатии.
79 Curtis.
80 Curtis; Mitchel J. The History of Ireland from the Treaty of Limerik to the Present Time. 1869. V. II, p. 244-247.
81 Fitzgerald G. Towards a New Ireland. Dublin, 1973, p. 67.
82 Эбэрхардт П. География народонаселения России.Пер. с польск. СПб, 2003.
83 Всемирная история. Период английского завоевания. Т. 14. М.-Мн., 2000, с. 307.
84 Антонова К. А., Бонгард-Левин Г.М., Котовский Г. Г. История Индии. М. 1979.
85 Ковалевский М.М. Общинное землевладение. Доля I. М, 1879
86 Хобсбаум, c. 55.
87 Снесарев А.Е. Индия как главный фактор в среднеазиатском вопросе. СПб.,1906. С. 114.
88 Хобсбаум, c. 54.
89 Китай, государство в Азии//Энциклопедический словарь Брокгауза и Ефрона.
Использованы фрагменты из моей книжки: Тюрин Александр. Правда о Николае I. Оболганный император. М., 2010

Источник