Фельетон образного эсера Егора Лазарева, написанный в 1924 году, публикуется впервыеЕгор Егорович Лазарев (1855-1937) – один из основателей партии эсеров, член Учредительного собрания, в 1918 г. – министр просвещения самарского антибольшевистского правительства, Комитета членов Учредительного собрания. Основавшись в 1919 г. в эмиграции в Чехословакии, он вплоть до своей кончины продолжал активно заниматься общественно-политической и издательской деятельностью. За свою длинную жизнь Лазарев оставил много крайне любопытных воспоминаний, дневников, писем, черновиков статей и других документов, какие хранятся в отечественных и зарубежных архивах (РГАСПИ, ГА РФ, РГАЛИ, ЦГА Москвы, Национальный архив в Праге и др.). Большая часть литературного наследства этого незаурядного человека до сих пор остается неопубликованной, в том числе и архивный документ, который мы предлагаем вниманию читателей “Родины”.

Это фрагменты так и не опубликованного фельетона Е.Е. Лазарева "Рыцарский турнир", написанного им в начине 1924 г. В основу фельетона Лазарева легли острые дискуссии, развернувшиеся на страницах популярной эмигрантской газеты "Дни" между бывшим главой Преходящего правительства Александром Федоровичем Керенским и известным публицистом и политиком Василием Васильевичем Водовозовым1. Используя конкретные примеры из истории революционного прошедшего России и Западной Европы, Лазарев оценивает взгляды обоих участников дискуссии.

В.В. Водовозов. Фото: ГА РФ. Ф. 539. Оп. 2. Д. 260. Л. 1.

По суждению автора фельетона, позиции Водовозова выглядят как сугубо идеалистические, донкихотские, а значит, неприменимые к реалиям революционного времени. Такие сатирические эпитеты и критические оценки бывальщины вполне характерны для эсеровской риторики тех лет по отношению к крайне правому неонародничеству, убежденным поборником которого всегда являлся Водовозов. В несколько другом ракурсе в фельетоне выглядит другой "рыцарь турнира" – Керенский, к которому Лазарев всегда относился с симпатией как к человеку и политику. Приметно, что ему больше импонирует защита Керенского, но автор не сбрасывает со счетов ошибки Временного правительства и факты действительных нарушений демократических завоеваний Февраля 1917-го.

В крышке текста Лазарев не упускает случая обозначить и собственную позицию. С его точки зрения, февральские "избирательные нарушения" и прочие "тонкие" перипетии вроде запрещения черносотенных газет или крестных ходов уже являются перевернутой страницей истории. В его понимании гораздо опаснее выглядит уложившаяся ситуация в Советской России, оказавшейся, по мнению эмигранта, несчастной заложницей большевистского режима.

Документ хранится в фондах ГА РФ. Публикация реализована с учетом требований современной орфографии и пунктуации.

Е.Е. Лазарев в 1926 г. в Праге. РГАСПИ. Ф. 274. Оп. 3. Д. 99. Л. 34.

Е.Е. ЛАЗАРЕВ

Рыцарский турнир

В № 347 "Дней"2 от 29 декабря лишь что истекшего года произошло любопытное столкновение двух дружественных держав Василия Васильевича с Александром Федоровичем3. Фамилий не привожу в подражание Гоголю.

Скрещенные рапиры*

Нападал Василий Васильевич, Александр Федорович защищался. Яблоком раздора послужило местоимение "мы".

Удары и ответные репарации производились с подобный рыцарской деликатностью, что неопытному идеалисту даже боязно выступать в качестве арбитра: а ну как скрещенные рапиры двух рыцарей соединятся и начнут тыкать в параллельном курсе в корпус непрошеного свидетеля.

К сожалению, не могу утерпеть, чтобы не подставить ланиты4. Я был невольным свидетелем первоначального взрыва негодования В.В. на "неполную истину" в "Днях" от 16 декабря, где было сказано:

"Мы хотим свободы для себя". Но не желаем, не хотели и не будем хотеть… затыкать рот монархистам и всяким другим нашим врагам. "Об этом говорит в особенности та историческая минута, какая длилась от падения царского до воцарения большевистского самодержавия, когда вся Россия громогласно являла свою свободу".

Дело было за обедом. В.В. так волновался, что я страшился, что он перепутает соль с перцем и сметану с горчицей. Мне хотелось его успокоить.

– Почему это вас так волнует? – спрашиваю я В.В.

– А как же… говорит В.В. – "В всеобщем и целом это, конечно, правда. Но это не вполне правда, и нужно иметь мужество в этом сознаться".

– Как? Неужели в эту "историческую минуту" не было по глотка достаточно свободы? – спрашиваю я.

– А вы забыли, – отвечает В.В., – что 27 или 28 февраля петербургский Совет рабочих депутатов постановил запретить огульно всю черносотенную пресса. Это была одна из первых, если не первая, общеполитическая мера Совета рабочих депутатов, мера глубоко несчастная и даже нецелесообразная: при тогдашнем расположенье общества черносотенные газеты, всегда нуждавшиеся в субсидиях, и без запрещения были обречены на гибель.

– Но пощадите, В[асилий] В[асильевич]. Отчего вас волнует эта временная и вполне естественная мера со стороны революционного Совета рабочих – в момент, когда на улицах текла кровь, когда спереди этому пролитию не предвиделось конца? Ведь это было, сами же говорите, – 27 или 28 февраля, когда печатное слово было значительнее и сильнее пулеметов и пушек. Вся Россия с напряжением ждала, чем кончится произошедшее столкновение. Вся Россия была склонна думать, что революционное движение будет задушено. Было чрезвычайно важно дать знать по всей России, что революция взяла верх, что власть в руках восставших и что черносотенные помои, разносящие неправда и клевету, не потекут больше из их казенных притонов. Эта мера необходима была в тот момент чисто стратегически. И волноваться по этому предлогу в конце 1923 года, когда Россия начисто уничтожена, всякая свобода печати, всякие свободы при безраздельной воли коммунистической партии, мне кажется, по меньшей мере, несвоевременно…

Празднование победы Февральской революции в Воронеже.

Глупости Февральской революции

Я не произнёс В.В., что эти запоздалые ламентации5 по поводу огорчения, причиненного черносотенцам в первый же день революции, смахивают на трогательную сентиментальность, или попросту на рыцарское донкихотство. В.В. был чересчур взволнован при воспоминании о революционной нетактичности рабочих 27 февраля.

Чтобы успокоить В.В., я согласился, что Совет рабочих депутатов на своем столетию наделал столько основательных глупостей, что было бы грех наваливать на него еще сомнительные грехи. "И почему Вы не довольны "Днем"? – спрашиваю я…

"А вот полюбуйтесь, – сообщает В.В., – тут стоит "МЫ". Ведь в редакции состоит Александр Федорович, а он был в то время товарищем председателя Совета рабочих депутатов. Он не может не тащить за него известной доли ответственности. Голосовал ли он за это постановление, НАПРАВЛЕННОЕ ПРОТИВ СВОБОДЫ СЛОВА, я не знаю, но, во всяком случае, он ничего не сделал для того, чтобы предупредить его".

Я из всех сил усердствовал если не оправдать, то хоть ослабить прегрешения Александра Федоровича, указывая, что в настоящее время нет такой на свете моськи вправо и налево, которая не вешала собак на нем и на партии эсеров. Василий Васильевич даже согласился, что Совет рабочих депутатов подлинно систематически вставлял палки в колеса Временного правительства, где восседал А.Ф., и в то время был силой, с которой нельзя было не считаться.

Петроград. Февральская революция победила.

Романовых плачевно?

Я уж думал, что буря миновала и В.В. примирился с А.Ф. Но я жестоко ошибся: В.В. не мог простить никакой революции и ни при каких условиях – "постановления, устремлённого против свободы слова".

Перчатка была брошена, и в субботу, 29 декабря, произошла рыцарская схватка.

Для психологии нашего поре инцидент характерный. С позволения редакции я восстановлю его вновь.

Газета "Дни". N 347 от 29 декабря 1923 г.

К предыдущим обвинениям в своем посланье в редакцию Василий Васильевич прибавляет ряд новых, не менее тяжких. "Запрещение газет в начале революции – факт не единичный. И запоздалее запрещались, и уже непосредственно правительством (в коем неизменно заседал А.Ф.), газета Бурцева6 "Новое время" и др. Бывальщины случаи разгона и ареста (Horribile dictu7) участников монархических манифестаций, – случаи тем более печальные, что эти манифестации при полной независимости своим жалким бессилием гораздо более говорили бы о торжестве революции, чем при запрещении и разгоне".

Вот ведь какие несообразительные эти революционеры: вместо того чтобы провоцировать монархические манифестации, а они их разгоняют.

"Бывали случаи запрещения крестных ходов и т.п.". Но всё это, оказывается, мелкота, сравнительно с еще более убийственным "фактом".

В Совещании по выработке закона о выборах в Учредительное собрание к статье законопроекта, устанавливающей всеобщность деятельного и пассивного избирательного права, был приложен один ограничительный пункт:

"Члены бывшего императорского дома не могут быть избираемы".

Мотивируя это ограничение, продолжает В.В., его приверженцы говорили:

– Дозволить выступать кандидатами членам дома Романовых – значит дозволить пропаганду восстановления монархии, а дозволить ее невозможно.

Всё Совещание восстало против ограничения и еще горячее – против его мотивировки, и только 4 или 5 голосов поддержали его. Среди 4 или 5 лиц, был, конечно, большевик, но был и социал-демократ, и социалист-революционер8.

Но итого печальнее, – продолжает В.В., – что это ограничение, почти единодушно отвергнутое Совещанием, было включено в закон о выборах Временным правительством, во главе какого стоял тогда Керенский". И вот, группа лиц, за которыми не значилось никакого преступления, которые не были осуждены или хотя бы привлечены к суду, бывальщины лишены права голоса (в окончательной редакции также и активного) только за то, что их можно было подозревать в несогласном с соображениями тогдашнего правительства манере политических мнений.

Все изложенные мною факты и некоторые другие… были печальными проявлениями большевизма в февральский этап.

"Эти факты, – говорит в заключение наш рыцарь без страха и упрека, – мешали мне подписываться под чрезмерно восторженными оценками "ослепительного сияния" периода с февраля по октябрь".

Мечтатели против реалистов

Я прошу извинения у многоуважаемого Василия Васильевича за чересчур длинный плагиат. Но его философия права во время революции, его понятия о свободах и функциях государственной власти так характерны для недавнего, но, увы невозвратно канувшего в вечность "ослепительного" периода с февраля по октябрь 1917 г.

Мартовская9 революция выдвинула вперед два образа интеллигенции. Одни – идеалисты и мечтатели, для которых и революция кончилась и которые поэтому после падения самодержавия шли без оглядки влево и глядели только на небо. Другие – реалисты и материалисты, для которых революция еще только началась, которые с дьявольской настойчивостью и искусством уцепились человечеству за брюхо и для его спасения влеклись сделать ему основательное кровопускание. Первые ценили политические свободы сами по себе. Для них хозяйственное строительство было делом миролюбивого творчества добрых чувств и холодного рассудка. Они не торопились преступить к реализации намеченных целей: им всё казалось, что не всё еще достаточно идеально подготовлено: при обсуждении системы выборов в Учредительное собрание все системы бывальщины изнасилованы, все возможные и невозможные хвосты к ней приставлены. И все-таки усмотрели несовершенство: стали для разных категорий опускать избирательный годы чуть не до детского возраста. Все стремились к идеальному равенству. В этой погоне за идеальным равенством люди потеряли чувство реальности. К этой категории относилось большинство эсеров и искренних демократов. К этой же категории принадлежал и каким-то чудом до сих пор принадлежит наш высокоуважаемый Василий Васильевич. Похвальная предмет быть мечтателем и идеалистом, но государственному деятелю не годится, вредно.

Государственная власть имеет своим назначением защищать заинтересованности целого, благо общее, материальную и духовную культуру страны от злоупотреблений со стороны отдельных людей и отдельных общественных групп, как бы они ни бывальщины велики. Если она не отвечает своему назначению, то ее удаляют мирным или революционным путем. Но там, где существует сложная общественная организация, связанная со сложной кооперацией поступков, согласование отдельных воль и индивидуальных поступков с задачами и интересами целого необходимы, а в государственной организации – ОБЯЗАТЕЛЬНО, т.е. может и надлежит быть достигнуто ПРИНУДИТЕЛЬНО.

Государственный деспотизм царского режима и особенно большевистский деспотизм, с его варварским, первобытным абсолютным поглощением личности страной, вызвали пагубную реакцию в сторону крайнего сепаратизма, аполитизма и анархизма, требующих невмешательства государственной власти в действия или поступки отдельных лиц или групп. Понятия о стране и политических свободах стали искажаться. С одной стороны, в государстве стал отрицаться абсолютно необходимый атрибут ПРИНУЖДЕНИЯ, с иной – политические свободы стали пониматься, как ничем не ограниченная свобода действий каждой личности. Между тем политическая свобода заключается именно в обязательном, т. е. принудительном согласовании интересов личности с интересами общества, согласования воль и поступков отдельных лиц с требованиями всеобщего блага. Только наличность принудительной общественной власти обеспечивает общественный порядок и гарантирует права каждой личности, в пределах предоставленных для всех независимостей, от нарушения их со стороны других членов общества или целых общественных групп.

Другое дело, кто определяет, в чем заключается "социальный порядок" и "общее благо". Их определять могут: или отдельная каста, сословие, класс или отдельные группы и лики. Так создавались в истории теократии, аристократии, плутократии, олигархии и монархии. Во всех этих формах прав государственного правления природно "общее благо" ограничивалось пределами касты, сословия или класса.

Петроград. Февральская революция победила.

Насилие к демократии

Очевидно также, что для социалистов, отстаивающих интересы целого общества или народа, не может быть другой формы правления, кроме ДЕМОКРАТИИ, а для установления социального порядка и законов страны не может быть другого способа, кроме всеобщей подачи голосов.

При демократии государственная воля должна охранять порядок, установленный общей волей, с такой же зоркостью и неукоснительностью, как и всякая другая власть.

В первый момент взрыва февральско-мартовской революции приостановка или закрытие всех черносотенных органов Совдепом или Преходящим правительством были вполне целесообразны, раз оно стало возможным. В этот момент дело шло не о принципе, а о стратегическом ходе в момент напряженной войны на жизнь и смерть с историческим чудовищем, с самодержавием. Теперь хорошо через 6 лет предвидеть и предсказывать течение тогдашних событий, сообщать, что было целесообразно и что нецелесообразно. Но в тот момент члены Совдепа не могли быть больше энтузиастами времен объявления конституции в октябре 1905 г. Когда Пуришкевич целовал еврейскую Тору, а еврейская Тора целовала Пуришкевича… 10 Кровоточащий опыт октябрьской конституции11 был слишком памятен.

Нет, 27 и 28 февраля 1917 г. на протяжении чудовищного фронта стояло до 10 миллионов боец под командой сотен царских генералов и десятков и сотен тысяч штаб- и обер-офицеров, именем царя поставленных и принесших ему присягу на верность. Петроградское триумф казалось всем очень ненадежным, висящим на волоске. Достаточно было дивизионному генералу быстро двинуть свою доля к Петрограду с ближайшего фронта – и вся "революционность" Петроградского гарнизона разлетелась бы прахом. Ведь в действительности то, что произошло тогда, случилось только благодаря безграничному тупоумию прогнившего самодержавия.

И Александр Федорович правильно в своем ответе В.В. говорит, что "кроме промахов одних и преступлений других была еще и ИСТОРИЧЕСКАЯ ОБСТАНОВКА, вне которой нельзя судить даже о самых маленьких деяниях человечьих". "И прежде всего, нельзя к революции подходить с меркой обычного времени". Он, далее, напоминает Василию Васильевичу, что "ведь в Рекомендации сидели врасплох событиями захваченные люди, для которых исторически уже ушедшее в небытие казалось еще живым выразителем той ненавистной мочи, которая еще вечером 26 февраля была, казалось, всемогущей в целой ими ереси".

Из последнего соображения можно заключить, что Александр Федорович с Василием Васильевичем 27 февраля не бывальщины захвачены врасплох, что они достоверно знали, что ненавистная сила старого порядка исторически ушла в небытие навеки. Ибо А.Ф. вполне солидаризируется с В.В. в том, что закрытие черносотенной прессы в явочном порядке 27 февраля было "ненужно, нецелесообразно, вредно".

И вот теперь, когда в течение 6 лет вся социалистическая и демократическая пресса наглухо закрыта, оба противника рыцарски подают друг другу руки и сентиментально вздыхают о постигшем Россию несчастии – о ненужном, нецелесообразном и даже нездоровом закрытии черносотенных газет в момент революции.

"Но, – объясняет А.Ф., – это была ошибка самых широких кругов русской общественности. Неспроста Н.В. Чайковский12 от имени Трудовой группы, где мы с Вами до революции работали, весьма энергично и настойчиво отстаивал в Совете целесообразность и нужда вредной (с нашей точки зрения) меры против правой печати".

А.Ф. Керенский.

С Бурбонами не по пути

Но В.В. не унимается. "Запрещение газет в начине революции – факт не единичный". И, – продолжает нападать В.В., – это делал уже не Совет рабочих депутатов, а Временное правительство, во главе какого стоял Керенский.

Только здесь А.Ф. ставит уже общий вопрос: "Имеет ли право правительство в интересах целого, охраняя не лишь полицейский порядок, но и общественную безопасность, – имеет ли право правительство посягать на свободы и права отдельных групп или лиц"? В.В. сравнительно печати говорит "нет". На этот раз, слава богу, А.Ф. совершенно определенно и решительно отвечает: "Да".

Когда газета Горестного "Новая жизнь" открыто печатает призыв к избиению офицерских чинов (после Корнилова), когда "Новоиспеченное время" публикует мятежное воззвание генерала, во время внешней войны поднявшего знамя восстания, когда Бурцев в "Всеобщем деле" оглашает в целях борьбы с правительством данные секретного заседания по военно-морским делам, нарушая интересы обороны страны, – это, говорит совершенно основательно А.Ф., уж не свобода печати, а государственное преступление.

Всё это правда. Но это совсем не вяжется с трогательным негодованием В. В-ча по предлогу закрытия черносотенной печати в критический день 27 февраля.

Та же смесь сентиментализма с [п]олитической деловитостью проглядывает и в вопросе с штатскими правами членов дома Романовых. Когда в первые же дни революции была отменена смертная казнь, главным образом для того, чтобы избавить жизнь царя, его семьи и главных деятелей его царствования от возможного самосуда, этот акт, – при всем кажущемся донкихотском благородстве, мастерит только честь государственной мудрости и политическому такту Временного правительства и, в частности, Керенского.

Но боль хороша и полезна, когда она в меру… В политической существования даже благородство нельзя доводить до бесчувствия. Между тем А.Ф. – вслед за В.В. – горько оплакивает "лишение Временным правительством членов бывшего императорского дома избирательных прав в Учредительное собрание". Предоставления им этого права спрашивали не только соображения высшей справедливости, но и "правда истории".

Картина Шарля Беназе "Людовик XVI у эшафота". Крышка XVIII в.

А.Ф. напоминает, что даже в Великую Французскую революцию никто из Бурбонов не пострадал только за то, что принадлежал к царствующему королевскому дому. Король продолжал королевствовать, пока не изменил, за что ему и отсекли голову, другой Бурбон13 вместе с Робеспьером заседал в Конвенте, а третий14 сражался в армии революции, прежде чем к старости сделался королем Франции.

Высшая правда и исторический аргумент требовали предоставления пассивного и активного избирательного права гражданину Николаю Александровичу Романову с супругой. И Александр Федорович в беседе с в[еликим] кн[язем] Николаем Михайловичем15 без всяких колебаний заявил, что будет отстаивать во Временном правительстве мнение большинства Совещания. "Лишь совершенно случайно, – объясняет он, – одним голосом во Временном правительстве прошло мнение, лишившее бывших великих князей относившихся им, как гражданам России, избирательных прав".

Историческая правда говорит нечто совсем другое. При Английской революции королю отсекли голову по суду. То же делали и французы при своей Великой революции. При последующих революциях короли стали умней, – вовремя демонстрировать и пятки и наряжаться в маскарадные костюмы. При чрезвычайно деликатной революции, недавно совершенной в Греции16, туземное правительство попросило короля честью – на пора выборов – прогуляться за границу. Друг Николая II Вильям II17 тоже добровольно отбыл своевременно на побывку в Голландию, и с наследником. Недавно наследник вернулся скромненько в свое поместье, отказавшись от всяких претензий на престол. И однако какую бучу подняли не простые смертные, а представители великих держав. Еще понаставительнее случай с бывшим австрийским императором венгерским королем Карлом18. И самому ему очень хотелось покоролевствовать в Венгрии, и вся чиновничья Венгрия зачислила его с распростертыми объятиями. Кажись бы, полное слияние короля с народом. И вдруг в соседней Чехословацкой республике не понравились полеты на аэропланах из Швейцарии в Венгрию. Так она не лишь не позволила ему влезть на престол, но не допустила принятия им венгерского гражданства и пребывания в Венгрии.

И что всего поучительнее, никто на свете не признал это вмешательством в посторонние дела.

Таковы политические требования, выработанные практикой столкновений народов со своими царствующими домами. Самое лучшее, что может сделать великодушная революция для бывших членов царствующего дома, – это посоветовать им как можно скорее отбыть куда-либо подальше за границу.

Отречение императора России Николая II в ночь на 3 марта 1917 г. В царском вагоне (слева направо): министр императорского двора В.Б. Фредерикс, генерал Н.В. Рузский, депутат Государственной думы В.В. Шульгин, председатель Центрального военно-промышленного комитета А.И. Гучков, император Николай II. Репродукция. Фото: РИА Новинки

Два щедринских генерала

Тоска по высшей справедливости, проявленная в турнире двух русских рыцарей, является отражением или отзвуком крайнего идеализма, обнявшего всю русскую интеллигенцию в период революции между мартом и октябрем.

Выборы в Учредительное собрание – непременно по системе с бесконечными хвостами19. Эсеровская "социализация земли", столь несложная по своей первоначальной концепции, под влиянием идеалистов при практическом применении потребовала столь щепетильного "уравнительного пользования", что не лишь Вихляев20, а сам Бог мог прийти в отчаяние при решении этой проблемы. Первым делом было выдумано "право любого на землю". Нужно было сложить всю территорию и разделить на число населения… Тому, другому, третьему – всем по кусочку… Либо по "потребительной", либо по "трудовой"… И чтобы любой сам землю обрабатывал… Никакого наемного труда в земледелии… Хоть больной-разбольной: не смей посторонних нанимать… не смей эксплуатировать…

А отчего бы бывшим членам императорского дома избирательного права не давать, раз теперь не все равные граждане?

В то время нужно было владеть мужество, против этого чтобы возражать. Недаром в Совещании по выборам в Учредит. собрание только 4 или 5 человек осмелились высказаться за ограничение. Среди них, по подтверждению В.В., был, конечно, большевик, но были и социал-демократ, и социалист-революционер.

В заключение я попрошу редакцию извинить меня за плагиат и повторения. Но этот рыцарский турнир весьма характерен и для нас, современников, очень поучительный. Он напоминает мне моих двух знакомых генералов, которых покойный Щедрин на необитаемый остров посадил. Они тоже про престарелые блаженные времена вспоминали.

И здесь оба рыцаря вспоминают прегрешения свои против черносотенной печати, в то время когда большевики уже истребили в России всякую инославную21 печать. Оба горюют о лишении избирательных прав членов императорского дома в то время, когда вся царская семейство и большинство других членов императорского дома перебиты большевиками, которые оставили на развод в[еликого] кн[язя] Николая Николаевича да "блюстителя престола" в[еликого] кн[язя] Кирилла.

Е[гор] Лазарев.

ГА РФ.Ф. Р-5824. Оп. 1. Д. 32. Л. 1-18.

1. Василий Васильевич Водовозов (1864-1933) – публицист, юрист, экономист, историк, член ЦК Трудовой группы и ЦК Трудовой народно-социалистической партии (ТНСП), мемуарист. После октября 1917 г. оставался в Советской России, трудился в Петроградском историческом архиве, преподавал. В 1922 г., поехав в командировку от наркомпроса в Германию, остался за границей, осел в Чехословакии.

2. "Дни" (19231-933) – каждодневная (с 1928 г. еженедельная, затем двухнедельная) газета, до 1925 г. издавалась в Берлине, далее в Париже. С 1928 г. редактором издания являлся А.Ф. Керенский.

3. Керенский А.Ф. Ответ В.В. Водовозову // Дни. 1923. N 347. С. 2-3.

4. Щеки (уст.).

5. Сетования (уст.).

6. Бурцев Владимир Львович (1862-1942) – видный публицист, издатель, известный разоблачитель секретных сотрудников полиции в революционной окружению, в том числе Е.Ф. Азефа. Ежедневная вечерняя газета "Общее дело" издавалась Бурцевым в сентябре – октябре 1917 г. в Петрограде и преходяще запрещалась после поддержки корниловского мятежа в июле 1917 г.

7. Страшно сказать (лат.).

8. 30 мая 1917 г. на упомянутом совещании с подачи эсера М.В. Вишняка (1883-1976) был возвышен вопрос об ограничении избирательного права в Учредительное собрание для членов дома Романовых.

9. По новому стилю Февральская революция 1917 г. случилась в марте, и ряд эмигрантов ее называли именно так.

10. Лазарев ошибается: не в 1905 г., а в 1914 г., когда с началом Первой мировой войны в Одессе пересеклись еврейская и правомонархическая патриотические демонстрации, В.М. Пуришкевич публично расцеловал свиток Торы.

11. Имеется в виду манифест Николая II от 17 октября 1905 г.

12. Чайковский Николай Васильевич (1850-1926) – образный революционер-народник, издатель, борец с большевиками.

13. Луи Филипп Жозеф (1747-1793), герцог Орлеанский.

14. Луи Филипп (1773-1850) – представитель династии Бурбонов, участник Великой французской революции, король Франции в 1830 – 1848 гг.

15. Николай Михайлович (1859-1919) – внук Николая I, популярный историк и нумизмат.

16. Речь идет о военном перевороте 1909 г. в Греции.

17. Имеется в виду Вильгельм II.

18. Карл I (1887-1922) – император Австро-Венгрии и король Чехии с 1916 по 1918 г.

19. Упрощенное наименование четырехчленной системы всеобщего, прямого, равного и тайного избирательного права.

20. Вихляев Пантелеймон Алексеевич (1869-1928) – образный эсер, управляющий министерством земледелия Временного правительства.

21. Инакомыслящую (уст.).

* Подзаголовки даны редакцией.