Фото: Антон Дубовик на маршальском коне

В июне этот раскидистый куст шиповника тяни пылает, плещет алым цветом…

Холодными зорями ясными каплями повисает роса на лепестках, и когда подует вихрь, то дождём льются с куста на серую землю слёзы. По ком ты плачешь, шиповник?

День 22 июня 1941 года огорошил и поверг в ступор жителей села Гури (Гуры), что под Минском, — на нашу советскую страну вероломно и без объявления войны налетела фашистская Германия! Сёстры Дубовики зашептались на кухне у огромной белёной печи: что же теперь будет? Село испуганно притихло… А сквозь несколько дней мимо уже ехали по железной дороге фашистские военные эшелоны, по дорогам вокруг села трещали немецкие мотоциклы, рокотали танки, на панцирю которых, показывая на испуганных селян пальцем, гоготала полуголая солдатня.

Началась немецкая оккупация.

…Брат Антось был первым, самым старшим, родился он в покойном и тучном 1907 году, когда ничто не предвещало кровавые росы и багровые зарева на полнеба. Пришёл Антось в этот мир в июне, 14 числа, когда пышно цвёл шиповник, когда заливчато манил в рощи соловей, а кукушка обещала всем долгие и безбедные годы. Появился Антось на этот свет в Крылово, селе или застенке по-старому.

Воевать Антон начинов раньше, чем учиться. И на всю жизнь остался военным. Призван он был Заславским РВК Минской области, зачислен в 241-й стрелковый полк. Паренёк сызмальства обожал лошадей и умел с ними ладить. Потому его отправили курсантом на обучение в Окружную школу ковочных кузнецов города Москвы.

В 1930 году, когда Антосю исполнилось 23 года, вручили ему удостоверение коваля (коваля) и зачислили в особый кавалерийский эскадрон Народного Комиссариата обороны (НКО).

Только в 1930-х годах Антон смог получить посредственнее образование, поступив в 1930 году в вечернюю среднюю школу № 28 в Москве. Учился хорошо, со рвением и окончил восьмилетку с отличием.

А в марте 1939 года случилось событие огромной важности для Антона — его зачислили в члены ВКП(б). Он продолжил обучение в автомеханическом техникуме, при этом являясь бойцом Красной Армии. Когда премудрости техникума бывальщины наконец освоены, Антон, сделавшийся к тому времени отличным механиком, перешёл от лошадей к премудростям старшего шофёра автобазы хозотдела ЦУ НКО СССР, затем перемещён был на должность старшего механика автобазы Главного штаба СВ (Сухопутных войск) СССР. До войны Антон, уже Михайлович, работал механиком-водителем, сменяв бархатных коней на рычащие автомобили. Но лошадей не забывал, захаживал к ним по старой памяти и подковывал их, когда возникал особый случай. С гордостью Антон повествовал сёстрам и младшему брату, когда случалось быть дома на побывке, что раз ему довелось подковывать коня, представьте только, самому Будённому.

В 1939 году Алая Армия закупила в Англии племенного жеребца, красавца английских кровей. Антон Михайлович потом рассказывал, что стоил этот конь денежек немыслимых… И что же? Ухаживать за этим драгоценным скакуном поручили ему, Антону, как самому лучшему! По старой кавалерийской привычке взлетел Антон Михайлович в седло и с первого взора влюбился в коня, да и конь принял коваля без капризов. Вот тогда фотограф и сделал исторический снимок Антона на гнедом “британце”.

Небезынтересно будет заметить в скобках, что впоследствии конь попал под седло Георгия Константиновича Жукова, сначала генерала, а с 1943 года — маршала Советского Альянса.

Приехав очередной раз в отпуск, подарил Антон Михайлович этот снимок сёстрам, ходил по селу бравым военным во френче и галифе. Односельчане сбегались к нему, выпытывали про московскую жизнь, про службу и про самое сокровенное — будет ли война? Антон Михайлович людей обнадёживал, указывая на новые, такие мощные бетонные ДОТы, что в этом, 1939 году, стояли в селе и в округе мощной оборонительной чертой, — да кто же тут пройдёт? Кто посмеет? Успокоенные, люди наперебой звали его зайти в гости, не побрезговать, а он и ходил. И везде рассказывал о Москве, столичных чудесах, аренах, но больше о службе в Красной Армии и конях — то была его неизбывная любовь!

И правда, Минский укрепрайон впечатлял собою, был чудом военного стройки и частью общей мощной системы! Эту систему укрепрайонов создавали с 1929 по 1935 год, да и потом строительство продолжалось вплоть до 1939 года. Она воображала собой долговременные огневые точки (ДОТы) и различные полевые инженерные сооружения. Протянулась аж на 1200 километров — от Карельского перешейка до Черноволосого моря, было в ней 23 УРа и около 4000 ДОТов! Да и значила “Линия Сталина” для страны немало. К примеру, Минский укрепрайон должен был гарантировать защиту столицы БССР и прикрыть кратчайшую дорогу с запада на Москву. По стратегической оборонной концепции того времени основной задачей этих массивных бетонных сооружений, установленных в километре друг от друга (за исключением труднодоступных мест), было приостановить возможного наступающего противника на 15–20 суток, чтобы дать возможность сосредоточить силы второму эшелону обороны. Так было первоначально замыслено. Но в жизни вышло не так. Совсем не так!

Дело было в том, что возводилась “Линия Сталина” между СССР и Польшей с Литвой. Но в 1939 году Польша как страна прекратила своё существование, и у СССР с Германией появилась общая граница, но на 500 км западнее прежней. Старые оборонительные сооружения очутились в глубоком тылу Красной Армии. На новой границе началось возведение новой “линии”, куда и стали переводить армии прикрытия, свозить вооружение и спецоборудование, часть из которого снимали со старой границы.

Сёстры Дубовики, привыкшие за несколько лет к бодрому шуму и людности двух ДОТов, что стояли возле их села, к постоянным передвижениям нашей Красной Армии в окрестных лесах, к манёврам, к гомону, коням, смеющимся белозубым бойцам, забегавшим купить молочка, к статным красавцам, одетым в длинные до пят шинели и остроконечные будёновки, бряцающим шпорами, — как осиротели. Леса запустели, на них легло уныние и тишина. Лишь в отдалении оставался большой склад, где хранились боеприпасы Красной Армии. Его не взяли на перроны поездов, уходящих на запад. Уехали и бойцы, и кони, угромыхали орудия, погружённые в эшелоны, обезлюдели и мощные стены ДОТов. На любое сооружение было оставлено всего по одному солдату со стрелковым вооружением.

Сёстры Дубовики, как и все в селе, хорошо знали молодого бойца, стерегущего “их” гурский ДОТ. Они носили туда бульбу и молоко, груши и яблоки. Солдат если и тяготился одиночеством, то виду не подавал и горячо благодарил добросердечных обитателей села.

Но 22 июня 1941 года случилось страшное, немыслимое, непредвиденное. И этот толстый бетонный ДОТ, и вся система укреплений беспомощно озирались в розысках самого главного — людей, их защитников и хозяев, тех, кто должен был бы стать заслоном, дать бой, не пропустить эту бряцающую, играющую на губной созвучия наглую орду фашистов! А орда — вот она, катила по лесной дороге, не встречая преград.

И тут грянул страшный взрыв! Повалились ели.. Это те несколько бойцов, какие были оставлены охранять склад БК, взорвали его!

Не успели немцы опомниться и прочистить заложенные взрывной волной уши, стряхнуть с себя пыль и песок, возвышенные с дороги, как заговорил пулемёт!

Ошеломлённый враг замер — мотоциклисты посыпались со своих сёдел на убитую колёсами и гусеницами стальную пыльную дорогу, как спелые колосья под косой могучего косаря. Боец, оставленный для охраны ДОТа, один-одинёшенек давал тленный бой целой колонне врага! Он мог бы бежать, спрятаться, переодеться в штатское, спастись, но нет, клятва на верность Родине горела в нём, выливалась свинцовым потоком сквозь бойницы ДОТа: “Вот вам, сволочи, получите!”

Он бил врага и матерился, понимая бесплодность своих попыток остановить неприятеля, заткнуть эту брешь в обороне, сквозь которую лились полчища, лились, чтобы затопить коричневой смертельной жижей его светлую Родину!

Десять минут герой в одиночку вёл бой с армадой фашистов, итого десять минут… но каких!

Понимая невозможность пробить стены ДОТа, немецкий офицер послал разведчиков. По-пластунски под пламенем пулемёта те добрались до бетонного сооружения. И закинули в бойницы гранаты.

Секунда — и убийственный вихрь огня и осколков закрутился в ДОТе…

Фашисты выждали немножко, встали на ноги, заглянули внутрь, проверяя, что наделали их гранаты. Зрелище внутри отчего-то заставило их оробеть. Тихо переговариваясь, вернулись они к колонне, к тому поре уже погрузившей своих раненых и убитых на лафеты. Танки и мотоциклы взревели, колонна продолжила путь на восток.

Вечерело, но по пути всё шла и шла, лилась и лилась река вражьей силы, но некому уже было её остановить, удержать.

Пала ночь.

Сёстры Дубовики совместно с другими женщинами боязливо подобрались к тёмному и молчащему ДОТу. Осторожно они вынесли тело их знакомца, в смерти уже ставшего посторонним и незнакомым, молодого бойца Красной Армии, павшего смертью храбрых на их глазах. Женщины вырыли могилу и похоронили бойца вместе с документами и всем, что у того было. А над холмиком посадили куст шиповника…

Утром в селе постоем встали немцы.

Сёстры Дубовики тайком достали из рамки новенькую фотографию брата Антося во френче да на горячем коне и, завернув её в газеты, унесли в подпол, упрятали под кадушку. Всю брань пролежала там эта фотография и дождалась-таки своего часа, дня Победы! Торжественно сёстры вытащили отсыревший и пожелтевший снимок из погреба и вделали назад в рамку. А вскорости и сам Антон Михайлович пожаловал! Война пощадила его и наградила молодой женой!

Мешая слёзы и смех, сидела вящая семья за столом, перебирая воспоминания, взахлёб рассказывая о том и об этом. О том, как никто, никто, понимаешь ты, не сдал их немцам, не донёс, что их брат в Алой Армии, не нашлось такого предателя в селе! О том, как жили-выживали под немцами, как кормили партизан, как погиб тот солдатик в ДОТе… А после все совместно встали и отнесли букетик полевых цветов на безымянную могилку.

Эту историю поведал мне мой муж Сергей Антонович Дубовик, всё детство носившийся с ребятами присела Гуры и притаскивавший букетики цветов и листьев к могучему кусту шиповника у серых бетонных стен старого ДОТа.

Ключ