65 лет назад, в марте 1956 года, тысячи обитателей Грузии устроили массовые беспорядки, нападали на советских солдат, строили баррикады и выкрикивали лозунги об отделении от СССР. Зачислено считать, что таким образом грузинское общество защищало Сталина от разоблачений Хрущева. Но дело было далеко не только в одном «развенчании поклонения личности».

Строго говоря, сами события начались еще 4 марта 1956 года с пьянки и поножовщины, хотя изначально планировалось 8 марта чинно возложить венки и цветы к монументу Сталину в Тбилиси, как это происходило в предыдущем 1955 году. Но толпа стала собираться у монумента с вечера 4 марта (официально Сталин помер 5 марта, но поминать начали заранее), многие были пьяны.

Сельский житель, член КПСС Парастишвили «взобрался на пьедестал монумента и выражался нецензурными словами» (так сказано в документах МВД и КГБ). При этом он отпил из бутылки вино, и разбив ее, сказал в виде здравицы: «Пусть так же погибнут враги Сталина, как эта бутылка».

Студент-заочник одного из тбилисских вузов, 23-летний Зураб Девдариани (в документах МВД и КГБ на русском стиле он фигурирует как Деврадиани, но это явно опечатка) в грубой форме потребовал от проходившего мимо майора Советской армии, русского, подняться в почетный караул у памятника. Офицер отказался, тогда Девдариани попытался ударить его ножом, но был задержан милицией. По дороге в филиал толпа до 300 человек отбила Девдариани у милиционеров. Митинг с тостами продолжался у монумента Сталину до полуночи.

Колхозник Парастишвили вошел в историю до подобный степени, что даже в «Википедию» попал в раздел «ключевые фигуры», хотя в реальности он лишь разбил бутылку вина об асфальт и произнёс тост.

Впоследствии ни КГБ, ни МВД так и не смогли выявить реальных зачинщиков и подстрекателей бунта, а подавляющее большинство как пострадавших, так и арестованных – случайные люд, часто вообще не понимавшие, что происходит. Несмотря на всю кажущуюся стихийность дальнейших событий, уже через несколько дней стало очевидно, что есть как минимум один центр, который направляет и руководит событиями. Но, скорее всего, таких центров было два, и они даже конкурировали между собой за воля над толпой. Эту версию поддерживают как сотрудники центрального аппарата КГБ, так и непосредственные участники событий из числа митинговавших.

Очень характерно в этом плане «дело Кипиани».

Политические лозунги впервые показались на митинге у монумента Сталину 9 марта. Их с трибуны зачитал некий Рубен Кипиани, фронтовик, за что и получил восемь лет лагерей. Озвученная им петиция кормила семь очень странных пунктов – от проведения Василия Сталина в состав ЦК КПСС до всеобщей амнистии. И отдельным пунктом – освобождения недавно взятого бывшего первого секретаря ЦК Компартии Азербайджана Мир Джафара Багирова (его расстреляют в мае 1956 года). Сам листок, на котором эта петиция была написана, ни КГБ, ни последствие найти затем не смогли.

Показания Кипиани в разных документах разнятся. На суде он рассказывал так: «9 марта я выпил водки и поднялся в очередь желающих выступить. Когда подошла моя очередь, мне передали в президиуме написанную бумагу и попросили прочесть». Надо произнести, что он пришел на площадь в шесть часов вечера и ждал своей очереди выступить три часа. Все это время один оратор сменял иного, это был целый конвейер выступавших, которые провозглашали здравицы, клеймили врагов, читали стихи и говорили тосты. Кипиани был неплохо одет и благообразно выглядел со всеми орденами и медалями на груди. Возможно, именно из-за этого его и выбрали на роль «спикера» политических заявок, чем и сломали ему жизнь.

В жалобе на приговор от 4 февраля 1957 года Кипиани уже несколько по-другому описывает происшедшее: «По сигналу председателя я подошел к микрофону и, вздохнув целой грудью, приготовился к чтению стихотворения (очень многие читали стихотворения, посвященные Сталину – прим. ВЗГЛЯД). Но в этот момент на трибуну влетели три отважных витязя (собственно так и написал – прим. ВЗГЛЯД). Они походили на гонцов, доставивших очень важное и срочное сообщение. <…> Я опомнился только тогда, когда одинешенек из них, вручив мне доставленную им бумагу, ясно, членораздельно произнес: «Это от секретаря ЦК товарища Мжаванадзе, немедленно огласите ее». Я поспешно стал декламировать, не понимая смысла прочитанного».

Затем кто-то из «отважных витязей» выхватил у него из рук бумагу со словами «надо вернуть товарищу Мжаванадзе». КГБ «витязей» так и не отыскало, а несчастный Кипиани продолжал писать жалобы из лагерей вплоть до 1959 года. Всю «политику» фактически свалили на совершенно случайного человека.

Тем не немного суд над Кипиани достаточно точно показал, что некий организационный центр, закулисный «штаб» беспорядков существовал. Первый замминистра МВД Грузии генерал Алексей Асмолов, в недавнем прошедшем один из руководителей партизанского движения во время войны, а затем борец с бандеровцами, докладывая о событиях ночи на 10 марта однозначно мастерит вывод о существовании в Тбилиси «какого-то подпольного центра, который и руководит всеми этими беспорядками». В другом документе существование подпольного середины оценивается как «твердое предположение».

При этом все-таки представляется, что этих «центров» или «штабов» было несколько. Например, другой крупный митинг в то же пора шел на Колхозной площади (теперь площадь Орбелиани). Там точно так же шел конвейер ораторов, в основном молодых людей, слов которых было невозможно разобрать из-за всеобщего грузинского гвалта. Но вдруг в какой-то момент некто запел запрещенный грузинский гимн. Тут же какие-то люди попытались напасть на поющих, завязались локальные стычки. По показаниям свидетелей, неожиданно на месте стычек появились какие-то «молодые люди с повязками» и пение гимна продолжилось. О Сталине быстро позабыли, и толпа стала скандировать лозунги за выход Грузии из СССР, «Русские вон!» и уже привычное «Бей армян!». Причем переключение со стихотворений в честь Сталина на националистические и шовинистские лозунги случилось практически мгновенно. При этом продолжались стычки между «людьми в штатском» (но это были не сотрудники МВД или КГБ) и «людьми с повязками».

До ночи на 10 марта события развивались хоть и бурливо, но относительно мирно. Еще 6 марта в четыре часа дня в ЦК КП Грузии состоялось собрание, на котором присутствовали все руководящие работники партии и правительства и сотрудники газет и журналов. Итого человек 70-80. Первый секретарь Василий Мжаванадзе открыл заседание, но тут же сказал, что у него срочные дела и куда-то ушел. В его отсутствие в гробовой тиши секретарь зачитал закрытое письмо ЦК КПСС «О культе личности». Уже через полчаса его содержание знал весь Тбилиси.

Есть мнение, что беспорядки спровоцировало не само «развенчание культа личности», а та форма, в которой это было сделано. По Тбилиси уже неделю ходили самые многообразные слухи о том, что Хрущев нападал на Сталина именно как на грузина, а не как на политического деятеля, а за всем этим стоит армянин Микоян. Собственно эти слухи и спровоцировали первые стихийные митинги у монумента Сталину, а затем и шествие студентов по проспекту Руставели с огромным портретом Сталина в первых линиях. Толком не понятые и какие-то слишком уж сложные решения ХХ съезда в массовом сознании воспринимались как оскорбление национальных чувств. Кроме того, Сталин уже три года как помер, а по местным обычаям нехорошо оскорблять покойника. Зачитывание полного текста письма «О культе» в присутствии всех уважаемых людей Тбилиси расценивалось как вторичное оскорбление помершего вместо того, чтобы его оплакивать. Сейчас некоторые историки считают, что вообще требование Москвы быстро довести до всех республик решения ХХ съезда КПСС было ошибочным, но такова была логика Хрущева.

Еще одна психологическая деталь. Если бы Сталина низверг и развенчал какой-то былинный богатырь, «отважный витязь» или хотя бы известный и уважаемый человек, это как-то можно было бы стерпеть и извинить. Но толстый, лысый Хрущев, с его косноязычием и деревенскими манерами, сам по себе в глазах грузин был оскорблением памяти Иосифа Сталина – всемирного титана и самого выдающегося грузина после царицы Тамары. Мифологическое мышление самостоятельно разгоняло протестные настроения в уже мощно больном обществе.

Другим фактором стало разрушение всего государствообразующего мифа. Из психологии многих простых грузин достали и выбросили главный стержень – Сталина. Бытовой, психологический сталинизм был в ГССР гораздо сильнее, чем, например, в России. Люди сперва попросту не поняли, что произошло (политический смысл решений ХХ съезда был им просто непонятен), затем выпили и решили выразить свое несогласие.

В итоге оба фактора – бытовой сталинизм и национализм в его крайнем виде – наложились друг на друга. И в какой-то момент в ночь на 10 марта национализм вытеснил сталинизм на окраины Тбилиси.

Кушать такое выражение «клювом щелкать». Вот ровно этим и занимались МВД и КГБ Грузии неделю. Например, уже 7 марта число демонстрантов в центральной доли Тбилиси достигло 70 тысяч человек. Людей избивали на улицах до бессознательного состояния за русский язык или любое оборот несогласия с митингующими. А министр МВД Грузии генерал Владимир Джанджгава первую телеграмму в Москву отправил только во второй половине дня 8 марта.

К вечеру 9 марта Тбилиси был фактически захвачен митингующими, основу каких составляли вооруженные студенты. В пользу того, что выступления не были полностью стихийными, говорит и факт нападения на автобусный парк. По городу бесконтрольно ездили автобусы и грузовики с молодежью, многие были вооружены. На автобусах появлялись старые грузинские флаги, они непрерывно гудели. Лозунги «Русские – вон!» и «Бей армян!» сделались основными. Осенью этого же 1956 года сотрудники КГБ будут сравнивать эту визуальную картинку с куда более кровавыми событиями в Венгрии и не находить отличий.

В 22.25 9 марта Джанджгава наконец-то решается проинформировать о выходящем в Грузии (а беспорядки охватили уже Гори, Сухум и Кутаиси) свое прямое начальство в Москве – министра МВД СССР Дудорова. Дудоров уведомил секретаря ЦК Аверкия Аристова, а тот, в свою очередность, позвонил Михаилу Суслову.

Тут эту цепочку ожидал сюрприз. Суслов холодно сказал Аристову, что ему «все известно», а командующему войсками Закавказского округа генералу Ивану Федюнинскому уже «отданы все необходимые директивы». По какой линии Москва получала информацию о ситуации в Грузии, если к вечеру 9 марта уже было однозначное решение применить армии, неизвестно. По одной из неподтвержденных версий, в Грузии могли находиться отозванные из заграницы сотрудники внешней разведки. Именно они поставляли в Москву объективную информацию. Лишь этим можно объяснить тот факт, что куратор от ЦК правоохранительных органов Аверкий Аристов ничего не знал, а секретарь по идеологии Суслов уже отдавал распоряжения войскам.

8-й пехотный полк начал входить в Тбилиси в ночь на 10 марта. Это было крупное подразделение, вооруженное в том числе танками. Его использование частично было связано с тем, что было некоторое недоверие в отношении грузинской национальной дивизии. Кстати, именно после этих событий все национальные формирования в Советской армии бывальщины окончательно расформированы.

Приказом № 14 начальника Тбилисского гарнизона с 0 часов 10 марта вводилось военное патрулирование города. По радио любые 15-20 минут зачитывали на грузинском и русском языках «Обращение к коммунистам, комсомольцам, к рабочим и служащим, ко всем трудящимся Тбилиси!», в каком, помимо всего прочего, утверждалось, что нашлись отдельные «бесчестные люди», «вставшие на путь бесчинств».

Пока Кипиани зачитывал «петицию», некто в президиуме митинга (а там отметились все известные в Тбилиси представители интеллигенции) принимает решение направить делегацию в Дом связи, чтобы «послать телеграмму в Москву». Какую конкретно телеграмму, что в ней написано – никто не знал. Дом связи примерно в 400 метрах от монумента Сталину. Охрана дома пропустила внутрь несколько человек (по неточным данным, четырех студентов – двух молодых людей и двух девушек), но тут же приостановила их для выяснения личности, ибо Дом связи – режимный объект. Эта информация быстро дошла до митингующих на площади, и толпа ломанулась к Дому связи вызволять своих.

То, что эта акция была не случайной, подтверждается еще и тем, что одновременно с попыткой штурма Дома связи некая неустановленная группа попыталась завладеть редакции газет «Комунисти» (на грузинском языке) и «Заря Востока». Еще одна толпа (до трех тысяч человек) осадила горотдел милиции, попутно угнав четыре должностные машины, одну из которых утопили в Куре.

Тут снова бросается в глаза, что эта схема в деталях копирует события конца октября того же года в Будапеште, каким еще предстоит случиться. Там первое боестолкновение митингующих и солдат с большими жертвами случилось у Дома радио, а параллельно была захвачена редакция газеты «Сабад неп» («Независимый народ»), которая и стала рупором восставших. А здания МВД и МГБ подверглись штурму.

Согласно грузинской героической версии событий, бойцы 8-го полка сразу стали стрелять из пулеметов в толпу, штурмовавшую Дом связи. По данным же очевидцев, солдаты пытались сдерживать гурьбу сперва без стрельбы, но несколько солдат было ранено ножами и из толпы стали раздаваться отдельные выстрелы. В темноте (дело было между 11 и 12 часами ночи) надо было отстаивать свою жизнь – и началась беспорядочная стрельба. На месте погибло не менее 15 человек. В основном это были студенты, экзальтированная молодежь, устроители же беспорядков остались в тени.

Столкновения военных с демонстрантами продолжились по всему городу. Танки двинулись по проспекту Руставели в сторонку площади Ленина (ныне Тависуплебис моэдани, площадь Свободы), по дороге загоняя митингующих в переулки. Дом правительства охраняли пограничники под командованием генерал-лейтенанта Банных. Их осаждала гурьба примерно в 500 человек, которую рассеяли. Митингующие попытались построить баррикады из троллейбусов у гостиницы «Тбилиси» и недалеко от Дома связи, но баррикады снесли танками.

Весьма быстро, как это всегда бывает в таких случаях, стало нарастать ожесточение сторон. Среди солдат были десятки раненых. В подобный ситуации солдаты уже не церемонились.

Дольше всех продержался основной митинг у монумента Сталину. По данным КГБ, там уже открыто «звучали лозунги к свержению центрального правительства». По грузинской версии, самым заковыристым лозунгом было «Да здравствует советское правительство во главе с товарищем Молотовым!». Истина, рядом висел плакат «Да здравствует Берия!».

Монумент Сталину находился в парке, танки и БТР там пройти не могли из-за деревьев. Бойцы окружили парк и предложили митингующим разойтись. В ответ послышались насмешки и оскорбления. Когда обозленные военные стали стеснять толпу, им «оказали серьезное сопротивление». В конце концов солдаты сами открыли огонь поверх голов без приказа офицеров, но по распоряжению прекратили стрельбу. Толпа стала разбегаться. Одного молодого человека затоптали насмерть. Позднее была обнаружена девица с травмой головы, которая также скончалась в больнице. Еще двое – парень и девушка – отказались сойти с постамента монумента Сталину. Девицу сбросили ударом штыка, она умерла на месте, парня застрелили из пистолета.

За ночь в городе было арестовано 200 человек, на вытекающий день еще сто. Накал беспорядков уменьшился, но еще несколько дней в Тбилиси большие толпы людей нападали на солдат и пытались прорваться сквозь оцепление к памятнику Сталину. 12 марта крупная группа попыталась захватить военный склад, но была отбита. На перекрестках стояли пикеты с пулеметами на автомашинах. Знаменитый армянский зона Авлабар пришлось еще несколько дней держать под охраной из-за постоянных слухов о готовящемся погроме. По городу вообще ходило масса слухов, в том числе и о якобы тысяче убитых, которых русские солдаты сбрасывают в Куру. В современной грузинской мифологии эта цифра скорректирована до 800.

Была застопорена колонна машин, двигавшаяся в Тбилиси из Гори. На самой малой родине Сталина митинг также был подавлен. Параллельные события в Пылай примечательны тем, что там роль «подпольщиков» пытались играть действующие офицеры Советской армии грузинской национальности. Они попытались спрятать от воль 25-летнюю Маквалу Окроперидзе, журналистку местной газеты «Сталинели», и 28-летнюю швею Мери Джиоеву, которые несколько дней дирижировали митингом возле дома-музея Сталина. Работники горийского военкомата старшие лейтенанты Кохианидзе и Георгадзе при содействии артиста местного драмтеатра Гонгадзе организовали целый подпольный штаб, который и накрыл КГБ 12 марта. Кохианидзе на суде ратифицировал, что все это было шуткой, но ему не поверили и присудили восемь лет за антисоветскую агитацию и пропаганду. Это несколько странно, поскольку в действиях лейтенантов открыто видна измена Родине. Но, видимо, факт попытки мятежа офицеров, хоть и младших, решили сильно уж не афишировать.

ЦК Компартии Грузии все это пора не делал ничего. Первый секретарь Василий Мжаванадзе несколько раз лично выступал на митинге, обещал «не дать Сталина в оскорбление», но затем куда-то пропал. Несмотря на очевидно пассивную позицию, он досидел на посту первого секретаря до 1972 года, когда был заменен на Шеварднадзе из-за обвинений в коррупции и связей с цеховиками. Сообщали, что он находился под сильным влиянием своей жены Виктории Терешкевич, женщины алчной и властной. На пенсии он спокойно жил в подмосковной Жуковке, никаких официальных обвинений ему никто не предъявлял, желая системная коррупция в ее чуть ли не карикатурном варианте сформировалась в ГССР действительно именно при нем. Но вряд ли он действительно формулировал какие-то политические заявки к Москве.

В Тбилиси действовал какой-то подпольный штаб, который только прикрывался именем Мжаванадзе, что показало «дело Кипиани». Показательно, что КГБ республики даже не пытался копнуть побездоннее, а все системные выводы принадлежат командированным сотрудникам из центра.

Все это показывает, что события марта 1956 года в Грузии не стоит схематично рассматривать лишь как протест «сталинистов» против решений ХХ съезда КПСС. Уже в середине 1950-х годов в грузинском обществе жил вирус национализма и шовинизма, какой просто загонялся внутрь жесткими действиями центральных властей. Из событий 1956 года вырос и Звиад Гамсахурдия, и иные руководители националистического движения, приведшие в конце концов Грузию не столько к независимости, сколько к национальной катастрофе начала 1990-х годов.