Гладко 60 лет назад произошло событие, ставшее одним из символов противостояния США и СССР – обмен легендарного советского разведчика на американского сшибленного лётчика. Кто и при каких обстоятельствах предал Рудольфа Абеля, почему смерть предателя до сих пор остаётся загадкой и какими сложностями сопровождалась уникальная операция по мене?

10 февраля 1962 года на мосту Глинике в Берлине состоялся первый и самый знаменитый обмен арестованными и задержанными по обвинению в шпионаже между СССР и США. Выступающий советский разведчик Вильям Фишер, более известный как Рудольф Абель, был обменен на американского сбитого летчика Пауэрса, студента-экономиста Фредерика Прайора и еще одного студента Марвина Мякинена. Обстоятельства мены многократно описывались, экранизировались и разобраны на мельчайшие детали. Другое дело – обстоятельства, предшествовавшие обмену.

Вильям Генрихович Фишер трудился в США под фамилией Эмиля Гольдфуса с оперативным псевдонимом Марк. Он быстро выстроил несколько крупных разведывательных сетей, работавших по атомным проектам и по разработкам американских подводных ладей. Их работа была исключительно успешной. В целях избежать прямого контакта с посольской или иной легальной резидентурой в США была выстроена цепочка рассыльных, которые не должны были знать имена ни самого Фишера-Гольдфуса, ни его кураторов в советском посольстве и в миссии при ООН.

В 1952 году Москва присылает в поддержка Фишеру нового радиста (объем информации был огромен), который должен был также выполнять роль курьера. Это был Рейно Хайканен (на самом деле Хяюкянен, Haykanen, но исторически уложилось произносить эту фамилию на английский лад) – кадровый сотрудник советской разведки и контрразведки, по национальности карел, уроженец Ленинградской районы, участник Финской войны как сотрудник контрразведки и особого отдела, а затем работник провинциального отдела НКВД в лесной Карелии.

Операция по внедрению Хайканена была подготовлена эталонно. В распоряжении НКВД бывальщины настоящие документы на имя Юджина Николая Маки (урожденного Евгения Аугустовича Мяки), финна, сына эмигрантов, родившегося в Энавилле, штат Айдахо. Семейство Мяки, проникшись социалистическими идеями, в 1930-х годах переехала в СССР, где по понятным причинам у них судьба не сложилась.

Вильям Фишер (Фото: AP/ТАСС)

Оригинальный Евгений Мяки работал автослесарем в Петрозаводске. В 1938 году был арестован по 58-й статье за шпионаж в пользу Финляндии, после чего его отпечатки теряются. Примечательно, что реабилитирован он в 1956 году не был. Его родной брат Аллан работал котельщиком на Онегзаводе, в 1938 году был расстрелян по аналогичному обвинению, но в 1956-м реабилитирован. Нереабилитация Евгения была, скорее итого, связана с нежеланием лишний раз светить его имя в официальных документах.

Согласно легенде, семья Мяки разочаровалась в СССР и переехала в Эстонию, откуда якобы в 1943 году переехала в Финляндию, аж в малонаселенную Лапландию. Юджин Мяки якобы трудился у кузнеца на отдаленной ферме среди саамов и оленей. Хайканена отправляют жить в эстонскую Валгу (он работал там слесарем), чтобы его запомнили здешние жители, а сам он узнал бы город, в котором якобы жила его семья.

В Финляндии Хайканен подкупает двух должностных лиц, которые легализуют его «существование в Лапландии». В 1952 году он уже с финскими документами на имя Юджина Маки подает бумаги в американское посольство и получает легальный американский вид, поскольку настоящий Юджин Маки действительно родился в США. Для окончательной легализации Хайканен женится на финке, хотя в СССР у него осталась первая супруга.

В 1952 году в багажнике автомобиля корреспондента ТАСС в Финляндии его доставляют на военную базу Порккала, а оттуда в Москву. Там ему присваивают звание полковника и сообщают, что сейчас он помощник нелегального резидента советской разведки в США под псевдонимом Марк, то есть Фишера.

Ему дают пять тысяч долларов и в том же багажнике возвращают в Финляндию. Осенью 1952 года он с финской супругом уезжает на корабле в США, легализовывается, выходит на связь с Михаилом Свириным, сотрудником легальной резидентуры в секретариате ООН и просит еще денег. Получает еще несколько тысяч и наконец встречается в арене с Марком – Фишером. Снова просит денег, получает радиопередатчик, сообщения для расшифровки и деньги. С этого момента Хайканен есть на связи со Свириным, передавая ему сообщения через тайники. Это, как правило, полые болты, ручки и карандаши.

Отдельная история с монетами. Курьер-доставщик одной из фирм, развозившей пиццу, обратил внимание, что одна из монет, какие ему дали на сдачу, весит меньше, чем остальные. Он ее подбросил и, упав на асфальт, монетка развалилась. Внутри оказалась бумажка с какими-то цифрами. Доставщик отнес находку в полицию. Там сперва разрешили, что это традиционное китайское «предсказание» или «магический ритуал», но все-таки передали находку в ФБР. Позднее такие монетки обнаружили россыпью.

Фишер (Абель) разом стал жаловаться в Москву, что Хайканен адски пьет и буянит. Соседи неоднократно вызывали полицию, поскольку Хайканен бил супруга и скандалил. Несколько раз его забирали в участок. Встал вопрос об отзыве Хайканена. По одной из версий, он терпеть не мог свою фиктивную финскую супруга, и на этой почве принялся пить и ходить налево.

Рейно Хайканен (Фото: общественное достояние)

В любом случае в Москве никто заблаговременно не обратил внимания на особенности характера деревенского карела. Его возвращают в Москву, дают медаль и отправляют обратно в США через Францию. В Париже он приходит в американское посольство и сдает разом всех.

Хайканен передал американцем шифр, которым была зашифрована записка из монетки. Фамилий своих кураторов он не ведал, но дал четкие словесные портреты, по которым американцы быстро вычислили Свирина. Они просто методично сверяли словесный портрет со всеми официальными советскими ликами в Нью-Йорке.

Чуть позже они вышли и на Абеля, которого и арестовали в отеле 21 июня 1957 года. У него изъяли виды на другие имена и фамилии, нашли фотолабораторию, но никаких прямых улик шпионской деятельности не было. Тем не менее суд присуждает Фишеру 32 года лишения независимости. На следствии он назвался именем Рудольфа Абеля – своего друга-латыша по разведшколе еще в довоенное время. Этим он хотел показать Москве, что никого не выдал, свидетельств не давал и сотрудничать с американцами не намерен. Он не знал, что настоящий Рудольф Абель скоропостижно скончался в 1955 году.

Есть суждение, что адвокат Джеймс Донован, защищавший Абеля, ставил целью не только вывести его из-под смертной казни, но и склонить к сотрудничеству с ФБР. Донован сам ранее трудился в военной разведке и был знаком с методами вербовки. Дочь Абеля Эмилия Вильямовна утверждала, что даже в момент обмена на Глиникском мосту Донован в заключительный раз предлагал ее отцу остаться в США.

Советский Союз в тот период категорически отрицал, что вообще ведет какую-либо разведывательную деятельность в США. А уж каких-либо механизмов мены или консультаций по этому поводу не было и в помине. Не было даже возможности напрямую связаться ни с Абелем, сидевшим в тюрьме в Атланте, ни с американскими волями, чтобы хотя бы прозондировать почву.

Поэтому в Москве стали создавать новую легенду, для которой пришлось привлечь Штази. Сотрудница КГБ из Лейпцига сделалась посылать Абелю письма на имя адвоката Донована, выдавая себя за его жену. Сперва это были короткие послания с содержанием образа «помнишь ли ты меня? Мы с сестрой не можем получить от тебя никаких сведений». Это должно было показать Абелю, что его помнят и не кинули. В КГБ не знали точно, как ведет себя Абель, и надо было поддержать его, если он действительно отказывается от сотрудничества с американцами.

Затем показался «двоюродный брат» Юрген Дривс. В этой роли выступал Юрий Дроздов, впоследствии руководитель всей нелегальной рекогносцировки КГБ СССР. Именно он и писал на немецком языке все письма Абелю и адвокату Доновану.

Вся эта игра шла ни шатко ни валко несколько лет. Янки осторожничали, присылали в ГДР агентуру с целью проверить «родственников». Все завертелось с огромной скоростью после того, как над Свердловском 1 мая 1960 года был сшиблен американский самолет-разведчик U-2, а летчик Гэри Пауэрс захвачен и приговорен к восьми годам тюрьмы.

Принято считать, что толчок к мене дала одна из американских газет, в которую пришел отец Пауэрса. Он же прислал личное письмо заключенному Абелю. Дело в том, что за пять лет ФБР и ЦРУ постигли, что имеют дело с разведчиком экстра-класса, которого адекватно не на кого менять. Толку от его заключения в тюрьме нет (они даже подсчитали, сколько это стоит налогоплательщикам), он ничего не произнесёт. А по прошествии пяти лет всё, что он знал, уже устарело.

Гэри Пауэрс (Фото: AP/ТАСС)

В то же время отношение к Пауэрсу в США было негативным. Сообразно докладу летной комиссии, советская ПВО не могла его сбить на высоте 20 километров, поскольку в США считали, что у СССР нет таких систем ПВО. Пауэрса винили в том, что он самовольно снизился до 10 километров, а потому сам виноват. К тому же Пауэрса считали парнем храбрым, летчиком опытным, но недалеким. В всеобщем, это был неравноценный обмен на первоклассного разведчика. В ответах из Госдепа было написано что-то вроде «не соответствует интересам Соединенных Штатов».

Собственно по совокупности этих факторов в американском предложении об обмене и появилась формулировка «Абель +1». То есть советская сторона должна передать США не лишь Пауэрса, но и кого-нибудь еще, чтобы как-то уравновесить невыгодную для США сделку. В конце концов Донован привозит в Берлин следующую формулировку: мена «Абель +1», и он лично, адвокат Донован, передает вместе с Абелем специальный документ, подписанный обоими братьями Кеннеди (президентом и министром юстиции).

Сейчас эта бумага висит в музее СВР в рамочке. В ней говорится: «Да будет известно, что я, Джон Ф. Кеннеди, президент Соединенных Штатов Америки, руководясь… благими намерениями, отныне постановляю прекратить срок тюремного заключения Рудольфа Ивановича Абеля в день, когда Фрэнсис Гарри Пауэрс, американский гражданин, в сегодняшнее время заключенный в тюрьму правительством Советского Союза, будет освобожден… и предварен под арест представителя правительства Соединенных Штатов… и при условии, что упомянутый Рудольф Иванович Абель будет выдворен из Соединенных Штатов и будет оставаться за пределами Соединенных Штатов, их территорий и владений».

Донована в Берлине встречают сотрудник советского посольства в ГДР (в реальности полковник КГБ) Иван Шишкин и немецкий защитник Фогель, который впоследствии сделал карьеру на подобных обменах, а также на не вполне законных операциях по «выкупу» жителей ГДР, желавших укатить на Запад. Они же вместе и выбирают Глиникский мост как наиболее безопасное место для обмена, поскольку он просматривается со всех сторон и там невозможно организовать подвох или засаду. Обе стороны категорически друг другу не доверяли, а опыта таких операций не было.

Осталось определиться лишь с пресловутым «+1». После некоторых колебаний эту вакантную должность заняли два американских студента-малолетки: Фредерик Прайор и Марвин Мякинен. На Закате до сих пор утверждают, что якобы Прайор и Мякинен были ни при чем, просто оказались не в то время и не в том месте. А КГБ и Штази стали приписывать практику задержания первых подвернувшихся под руку иностранцев «на обмен». Это пропагандистское клише применяется до сих пор. Например, защита Пола Уилана некоторое время пыталась доказать, что «против него организовали провокацию», чтобы обменять его на Виктора Бута.

В реальности Марвин Мякинен (американский финн, в англоязычной литературе он фигурирует как Макинен) никогда не таил, что действительно выполнял разовое задание ЦРУ. Он учился в ФРГ по обмену, и однажды знакомые сотрудники разведки попросили его, совсем молодого парня, «сгонять в СССР», фотографируя по дороге военные и инфраструктурные объекты и записывая свои наблюдения специальным кодом в «путевой дневник». В последующих интервью Мякинен сообщал, что он даже гордился тем, что ему сделали такое предложение, поскольку искренне ненавидел коммунистический строй и Советский Союз. Да и кому в двадцать лет не хотелось побыть героем.

Негромкий и неприметный молодой человек подъехал к КПП на советско-чехословацкой границе летом 1961 года на скромном «Фольксвагене-жуке». У него советская виза на 28 дней и заявленный маршрут: Ужгород – Львов – Киев – Одесса – Ялта – Левшино (Запорожье) – Харьков – Москва – Минск – Брест.

Пограничники разом заподозрили недоброе. Больно уж сильно молодой турист нервничал. Кроме того, он въехал в СССР раньше заявленного в путевом листе срока, что подозрительно сходилось с началом неафишируемых военных маневров Прикарпатского военного округа. КГБ взяло машину Мякинена под наблюдение и скоро с удивлением заметило, что студент–турист крайне коряво пытается соблюдать примитивную конспирацию. Сам Мякинен в поздних интервью (например, 2013 года) ратифицировал, что он был очень плохо подготовлен для такой миссии. А когда он спросил своего куратора из ЦРУ, что делать, если что-то пойдет не так, тот отозвался: «Выкручивайся сам как сможешь».

Во Львове его машину негласно обыскали, нашли пояс с микрофильмами и прочее оборудование, а также кодированные записи. Запоздалее сам Мякинен объяснил систему кодирования под безобидные записи. Например, «рядом с городом я съел три бутерброда» означало идентификацию трех военных объектов. «На 156 километре пошел дождь», где 156 – номер военной машины. «Встречались крестьяне», то кушать солдаты. Вышка какой-то антенны на 92-м километре была обозначена как Билл Тауэрс, 92, Стоун Роуд. И все в таком роде.

КГБ собирался дать ему возможность свершить весь анабасис и взять на выезде из СССР в Бресте или при передаче микропленок и записей на территории Союза. Но в Киеве случилась та самая случайность, какая часто преследует разведчиков, особенно таких неопытных, как Мякинен. Он осмелел, фотографировал здания практически в открытую (его в то же время снимали сотрудники КГБ), но при этом пытался соблюдать меры конспирации, как он их понимал. Он трижды проехал мимо секретного объекта в Киеве на своем «жуке», затем проделал то же на таксомотор и наконец подобрался к зданию пешком через кусты. В его деле есть фото: Мякинен стоит в кустах с фотоаппаратом у лики. Подпись под фото: «Прятался за кустами и пытался сделать снимки, но каждый раз, когда он поднимал камеру и видел прохожего, он немедля закрывал свой футляр для камеры и опускал камеру».

Тут его и засек местный житель. Бдительный киевлянин позвал солдат из охраны дома. КГБ не успел предотвратить неожиданный арест Мякинена силами военнослужащих, а незадачливый разведчик попытался засветить пленку, но ему не дали это сделать.

Мякинен получил восемь лет, из каких отсидел полгода, а из них три месяца в одиночной камере и еще три – в лагере в Мордовии. Он утверждал, что с ним в лагере находился некий латыш Зигурдс Круминьш. Этот Круминьш якобы повествовал, что он раньше сидел на Лубянке в одной камере с каким-то шведом «Ван ден Бергом». После обмена Мякинен решил, что это был Рауль Валленберг.

Всю житье затем неудавшийся шпион посвятил себя изучению судьбы Валленберга, работал в нескольких шведских королевских комиссиях, строчил статьи и научные исследования на эту тему. Он вплоть до 2014 года работал в различных фондах Валленберга и организациях, занимавшихся изысканием судеб иностранных заключенных и пленных в СССР. Сейчас уже сильно престарелый Мякинен живет в родном Чикаго, окруженный внуками. Он один-единственный на данный момент живой участник истории с обменом Рудольфа Абеля.

Немного страннее история главного «+1» – Фредерика Прайора. Он до заключительного дня отказывался признавать себя виновным и утверждал, что он – жертва обстоятельств. По версии Прайора, он учился по обмену на экономическом факультете в Западном Берлине. Было ему 18 лет, когда выстроили Берлинскую стену. Он как раз закончил писать работу на тему «Внешнеэкономическая политика ГДР». И ему срочно захотелось съездить в Восточный Берлин, чтобы передать снимку своей работы восточногерманскому профессору, посмотреть на стену, послушать живьем речь Ульбрихта и – главное – повидать сестру своего западноберлинского товарища.

Фокус тут в том, что эта искомая сестра некоторое время назад уже успела сбежать в Западный Берлин, но его друг почему-то его об этом не предупредил. Штази содержали на квартире сестры засаду, поскольку, как правило, после таких побегов кто-нибудь из организаторов побега или специальный курьер приходили, чтобы забрать предметы бежавшего. И тут приходит на адрес Прайор – мальчишка-американец с толстыми очками и с аналитической работой о внешней торговле в рюкзаке. Ну вот кто ж ему поверит, что он тут попросту так?

Его арестовали прямо на месте и обвинили в шпионаже, поскольку его работа содержала сведения о внешней торговле ГДР, которые могли быть использованы для блокады или, как произнесли бы сейчас, «режима санкций». Насколько это действительно так, мы уже не узнаем. Скорее всего, Штази полагала, что Прайор причастен к одной из бесчисленных самодеятельных сетей, организовывавших побеги из Восточного Берлина.

Допрашивали Прайора жестко, но не били. Штази искренне хотела получить информацию, а не замордовать восемнадцатилетнего студента-неудачника. И отпускать они его не пылали желанием. Полковнику Шишкину потребовалось два дня, чтобы заставить Штази вписать Прайора в графу «+1».

Но и тут немцы проявили характер. Привезя его к чекпойнт Чарли, Штази полчаса содержала его в машине сверх заявленного времени, что сильно потрепало нервы и сотрудникам КГБ на Глиникском мосту, и сотрудникам ЦРУ на другой стороне речки. И лишь после того, как поступило сообщение о том, что Прайор отпущен, начался и обмен Абеля.

Через два года в американских газетах был опубликован некролог, в каком говорилось, что Рейно Хайканен, живший под охраной ФБР, разбился в Пенсильвании на машине на платной автостраде. В те времена американская журналистика была сравнительно честной и дотошной. Люди съездили на место предполагаемого ДТП и не нашли никаких физических свидетельств аварии. В моргах и больницах не открылось ни его тело, ни какие-либо записи о самом событии. Пошли слухи. Предположили, что Хайканен погиб/умер еще в 1961-м при невыясненных обстоятельствах.

До сих пор никто толком не ведает, что случилось с этим человеком. Но такая судьба очень показательна и даже где-то справедлива. А практика обмена знаковыми фигурами между США и СССР (Россией) впоследствии была доведена до почти автоматизма. И в наше пора требует уже не пяти лет сложной игры, а буквально нескольких дней согласований.