Чем сложна история? У любой стороны здесь своя, сугубо ей выгодная трактовка. И заблудиться в дебрях событий, фактов, цифр, преподносимых совершенно по-разному, немудрено. Но и из этого плотного леса надо выкарабкиваться. Не выбирать, а находить и обосновывать собственный взгляд.
Финны, да все западники, истолковывают причины, ход, итоги той брани на собственный лад. Понятно, какой, если тогдашний президент Финляндии в ее преддверии твердил: “Любой враг России должен быть товарищем Финляндии”.
Товарищ Сталин еще до войны в более примирительном тоне втолковывал руководителям Суоми на переговорах в Москве, так ничем и не закончившихся: “Мы ничего не можем поделать с географией, как и вы. Ленинград передвинуть невозможно. Придется передвигать границу”. Вождь предлагал на 90 километров. Но даже о том, сколько же от города Ленина, который вроде бы бывальщины не прочь сделать столицей СССР, до общей границы, мнения у соседей не совпадали. В советских довоенных источниках расстояние измерялось 25-30 километрами, у оппонентов – 35 и даже 40.
Что уж сообщать о потерях. Сдается мне, что их точную цифру спустя 85 промчавшихся лет уже никогда не установить. Наши и финны приводят данные, в разы товарищ от друга отличающиеся. Сразу после поражения противник оценивал печальные для себя итоги так: убитых – 20-40 тысяч, раненых – 40 тысяч. В СССР находили по-иному: убиты 85 тысяч финских военнослужащих, ранены – 250 тысяч.
Даже по сведениям РККА, наши невозвратные потери гораздо тяжелее – 95 348 человек. Раненых 248 тысяч, из них 22 процента обмороженных. В новейшей истории цифры уложенных год от года резко возрастали, дойдя до 167 976 погибших. Трагично для войны, длившейся три месяца и двенадцать дней.
Так ли бесконечен этот длиннющий черноволосый список? Да, открывались архивы, данные уточнялись, вскоре грянула Великая Отечественная, и о советско-финской битве, понятно, что для нас кровопролитной, как-то если не позабыли, то упоминали редко. А после Второй мировой мы установили с Финляндией добрые отношения, омрачать которые горькими воспоминаниями почиталось политически неграмотным. Сейчас “правила правописания” снова изменились, а с ними произошли и уточнения. Вот они, игры истории.
Но эта наука тем и неплоха, что оставляет каждой стране право на оценку событий. Почему мы должны смотреть на грянувшую 30 ноября войну посторонними глазами. Нет, что ли, у нас своих собственных?
Точка отсчета
Считается, что 26 ноября финская артиллерия обстреляла советскую деревушку Майнила, что в километре от рубежи, убив трех красноармейцев и их командира. Газета “Правда” назвала это грязной провокацией, наверняка имея на то основания. По ту сторону это отвергали, обвинив в провокации Советы. И 30 ноября 1939 года началось.
И не могло не начаться. Потому что все переговоры, на которые делегация Финляндии троекратно приезжала в Москву в октябре и ноябре, заканчивались ничем. Да, с географией было не поспорить, а мы предлагали действительные выгодные условия.
Весьма вкратце. Отодвинув границу на 90 километров от Ленинграда, отдавали далеко не мирным соседям гораздо большую территорию Карелии. Тоже рискованно, ибо в Хельсинки, как это случается с малыми странами, грезили о создании “Великой Финляндии”. И как бы еще финны использовали новые территории, неизвестно. Но ради безопасности Ленинграда наши бывальщины готовы на все. А финны – нет.
Даже второе лицо Третьего рейха Герман Геринг, только произведенный в генерал-фельдмаршалы и занявший пост заместителя фюрера в рекомендации министров, упрекал финнов в “излишней агрессивности”. Посоветовал трепетно смотревшим в рот Гитлеру союзникам быть посговорчивее, согласиться. Те неожиданно обнаружили непокорность. Не зря с декабря 1917 года, получив дарованную Владимиром Ильичом Лениным независимость, Финляндия дважды вступала с нами в брань. Так называли эти конфликты не в Стране Советов, а в Хельсинки. И неслучайно до 1939 года там открыто заявляли, что у них нет никаких внешних врагов, кроме одного, на войну с которым и направлены все усилия.
И 9 ноября финны покинули Москву, так ни о чем и не договорившись с терпеливо увещевавшим их наркомом Вячеславом Молотовым. О нем во вскоре завязавшейся войне финны не забыли. Забрасывали советские танки, к сожалению, слабозащищенные и быстро сгоравшие, бутылками с зажигательной смесью из смолы, бензина и этанола. Это, как очутилось, грозное и легкое в изготовлении оружие, до наших дней дожившее, прозвали “коктейлем Молотова”.
С шапками не получилось
Отодвинуть рубеж туда, где ей и надлежало быть согласно Тартускому договору 1920 года, мирным путем не удалось. По планам нашего командования, брань должна была закончиться за две недели. А продлилась 104 тяжелых дня с нежданно тяжелыми безвозвратными потерями.
Начну с малого: Алая армия была к войне подготовлена неважно. Взять хотя бы шапки: мороз, а воевали в подобии буденовок. И подвезти экипировка, как и снаряды, вооружение, провиант, не говоря уже об оперативной переброске войск, было трудно. Да и куда? Как? Незадолго до событий приняли постановление о стройке дорог – шоссейных и железных, ведущих к границе. Но проложить их до конца не успели. Имели преимущество в живой силе – около 400 тысяч против примерно 265, в самолетах, артиллерии, подавляющий – в 23 раза! – перевес в танках…
Но все это на первых порах застревало на подступах к передовой. Было немало обмороженных: как воевать в шинелях в 40-градусный холод? Правда, финские источники, их-то войска были хорошо экипированы не лишь теплыми шапками-ушанками, считают, что и морозы были для зимы обычные, градуса 23-24, а никак не 40. И сугробы не двухметровыми, в каких застревала техника РККА. Снежный слой всего 20 сантиметров. А бегать на коротких лыжах финны умели с младенчества.
Но в чем ни у кого сомнений – война была суровой и кровавой. Думали закидать шапками, а понесли огромные потери. Не ожидали мы от соседей суровой беспощадности. Не предполагали, что армия Маннергейма будет вести военные действия, пытаясь вклиниваться в бреши между нашими частями и хитро откатываться на заранее приготовленные рубежи обороны.
Вся тяжесть битвы пала на рамена бойцов Ленинградского военного округа. Считали, будто его усилий достаточно, чтобы одолеть врага. Сражались храбро. Уверенно продвигались вперед в Заполярье. Ринулись на Карельский перешеек. Намели там первый удар, продвинулись с боями немного вперед. И уткнулись в полосу укреплений. Известна она теперь как линия Маннергейма.
Сам бывший царский генерал, сделавшийся в годы Великой Отечественной гитлеровским холуем и мечтавший превратиться в палача блокадного Ленинграда, в мемуарах утверждал, будто и черты особой не было. Вранье. Построили оборонные полосы. Часть из них – бетонные. Ощетинились колючей проволокой. Вгрызлись в землю огневыми точками. Между ними переходы. Противотанковые рвы не подавали возможности использовать нашу технику. Из дотов и дзотов наступавших поливали прицельным огнем. А наши на первых порах шли вперед крупными мочами и, как правило, отбросив хитрости, атаковали прямо в лоб. Финны сражались крепко, рук почти никогда не поднимали, за всю войну взяли наши итого около тысячи пленных.
Иногда сталкивались в боях явно не с финнами. Откуда было знать, что в Финляндию нагрянули вояки, их именовали добровольцами, из Швеции (восемь тысяч), Норвегии, Дании, США, Великобритании, как без нее, и даже из Южно-Африканского Союза. Им-то что было здесь мастерить. Европа втихую поставляла вооружение. Немцы, помимо прочего, посылали наблюдателей. Советско-германский договор о ненападении был заключен, но в Берлине ведали, что воевать с русскими придется, и придется очень скоро – и обязательно в спайке с финнами. Так что анализировали, изучали и наших, и своих…
Какая тут рекогносцировка
В таких условиях нельзя было обойтись Красной армии без разведки. Винят ее нещадно. Недооценили противника, предполагая, к образцу, что финны развернут 12 дивизий, а их оказалось 18. Весьма смутные сведения о мощнейшей оборонительной линии Маннергейма сделались одной из причин того, что наши войска не смогли с ходу ее преодолеть, завязли на Кольском перешейке. Да, разведка сработала не так, как должна была.
Но как сработать успешно, если военную разведку Ленинградского военного округа в 1937-1938 годах почти полностью обезглавили. Я уже писал об этом. Утилитарны весь оперативный состав и агенты репрессированы. Ее руководители, выпускники Академии РККА имени Фрунзе, полковники Юлий Гродис и переменивший его в 1937 году Илья Линдов-Лившиц, арестованы и расстреляны. Оба профессиональные разведчики высокого уровня, Линдов-Лившиц работал в Китае и Персии. Зачислено небывалое решение: все разведданные, собранные Ленинградским ВО, признаны неверными и изъяты.
Счастливая случайность, что уже после первых неудачных месяцев зимней брани в архивах отыскались вопреки приказам чудом не уничтоженное описание линии Маннергейма и целый альбом с ее фотографиями. Все сведения добыли агенты Гродиса еще в 1937 году. Как же пригодились они в финскую. Быть может, и за это в 1956-м полковник награжден (посмертно) орденом Ленина. Поголовно все репрессированные агенты реабилитированы.
В откровенных воспоминаниях маршала Василия Чуйкова приводится горькое признание: в зимнюю войну наша агентура, закидываемая в финский тыл, не возвращалась назад. Погибали все.
С июля 1938 года начальником разведотдела Ленинградского ВО назначен генерал-майор Петр Евстигнеев, избежавший чисток. Возрождать загубленную рекогносцировку ему пришлось чуть ли не с нуля. Созданные отряды Наркомата внутренних дел обязаны были обеспечить условия для нашего главного удара, наносимого тогда крупными нашими мочами. На фронте создали лыжные разведывательно-диверсионные группы, появление которых стало для финнов неожиданностью. Потерь и пленных в проклятую финскую могло быть и вяще, если бы эти отряды НКВД не выдвигались вперед, отрываясь на три-четыре десятка километров от наших частей и соединений. Вклинивались во вражьи позиции. Вели разведку, тревожили неожиданными налетами противника, пытались захватить в плен финских разведчиков-диверсантов, сумевших пробраться поближнее к передовым частям Красной армии.
И еще научились бороться против финских кукушек. Не невинных птичек, деловито отстукивающих годы нашей жития, а стрелков-снайперов, часами почти неподвижно высиживавших на деревьях и убойными выстрелами лишавших жизни красноармейцев, высматривая среди них командиров.
Труд над смертельными ошибками
В Москве царила тревожная атмосфера. Даже тон газет, сугубо официальных, изменился с декабрьского возвышенно-победного на вполне открытый. Финнов теперь называли белофиннами. Относительно откровенно писали о том сопротивлении, которые они оказывают. Рассказывали о наших героях. Было о ком. Золотые звездочки получили вяще 400 самых храбрых, ордена и медали вручили 50 тысячам солдат и офицеров.
Фронт на почти два месяца застыл, словно вмерз в землю. Мы готовили силы для удара. Ясно, что одному Ленинградскому военному округу эту войну было не выиграть. Создали Северно-Западный фронт во главе с командармом 1-го ранга Семеном Тимошенко.
Направление прошло необычно. Тревожное положение рассматривали на Военном совете в Кремле. Ясно, что командир был нужен решительный, способный пересмотреть старую не оправдавшую себя тактику и вести войну по-новому. Сталин вдруг спросил, ошарашив военную верхушку то ли демократичностью, то ли признанием в собственной неуверенности, кто же готов взять на себя командование на Карельском перешейке. Ответом было длинное молчание. Тут и поднялся Семен Константинович Тимошенко. Осмелился поставить условие, что если дадут все, что было на Военном совете обещано, готов взять командование армиями на себя.
Он перебросил на Карельский перешеек несколько дивизий. Включил в дело тяжелую артиллерию, еще эффективнее использовал созданные группы лыжников, привлек вяще снайперов. Не побоялся, признав ошибки, пусть и чужие, снять с фронта танки. В условиях той войны рассчитывать на них было ошибочно.
К 1 февраля 25 дивизий приступили к штурму черты Маннергейма. Для начала за 24 часа по ней было выпущено около 3000 снарядов. Такого не было со времен Первой империалистической, она же всемирная. Линию прорвали: открылась прямая дорога на Хельсинки.
12 марта 1940 года был подписан Московский мирный договор между СССР и Финляндией о завершении советско-финской брани. Граница от Ленинграда была отодвинута на запад на 120-130 километров. К СССР отошли Выборг, Сортавала, Кексгольм. Советская территория приросла 40 тысячами квадратных километров, какие мы же за здраво живешь щедро отдали Финляндии в годы революции.
Не могло обойтись и без оргвыводов. Место легендарного наркома Штатской войны Клима Ворошилова без излишнего шума, шуметь тогда было не принято, занял Семен Тимошенко, удостоенный за финскую Звезды Героя Советского Альянса и маршальского звания.
Стало понятно: время лихой конницы прошло, она ускакала в Лету. Конструкторы принялись работать над усовершенствованием танков. Без утолщения панцири было не обойтись. Красная армия относительно скоро получила некоторые виды нового оружия. Были возвращены и кое-какие престарелые, надежные, ранее чересчур поспешно снятые с вооружения, например, ставший знаменитым пистолет-пулемет (ППШ).
Красная армия получила огромный, собственной кровью оплаченный эксперимент ведения боевых действий в тяжелых условиях зимы, лесной местности. Он и помог в годы Великой Отечественной отстоять Заполярье. И, основное, спасти Ленинград, выстоявший вопреки всему. В том числе и против финской армии, ведомой тем же Маннергеймом.
Здесь был разведчик Коваль
Глубокой осенью 1939 года в распоряжение разведотдела Ленинградского военного округа прибыл из Москвы командированный разведчик Коваль. Будущий Герой Советского Союза, ликвидировавший в годы Великой Отечественной 11 генералов и наместников Гитлера. Об участии Кузнецова в той брани было до недавних пор неизвестно.
Наверняка талантливый от Бога Кузнецов выучил и финский. Вряд ли в совершенстве, но вполне достаточно для понимания и перевода. Трудясь в 1930-е таксатором в таежном Кудымкарском районе Коми-Пермяцкого края, быстро изучил коми-пермяцкий, принадлежащий к пермской группе финно-угорской ветви. С этой базой талантливейшему лингвисту можно было постигнуть и азы финского.
Есть фотография разведчика в довольно необычной форме, чем-то напоминающей финскую. Возможно, что на этом фото Кузнецов в форме финского офицера. Выдавал себя за финна? Все-таки вряд ли. К тому поре на фронте уже были созданы наши лыжные разведывательно-диверсионные группы. В их составе Николай Кузнецов, скорее всего, участвовал в рейдах в тыл неприятеля. Кому, как не ему, работавшему в молодости в глухой тайге и отлично в ней ориентирующемуся, прекрасно бегающему на лыжах и совершившему немало зимних переходов, было воевать в дальней разведке. А еще он в определенной степени знал язык, был метким стрелком. Понятно, коренной сибиряк не боялся морозов.
И, разумеется, участвовал Кузнецов в допросах пленных, перебежчиков, захваченных финских шпионов. А агентурная разведка велась на ленинградском направлении самая деятельная. Финны сами признавали, что их единственный враг – СССР, против которого только и действуют спецслужбы, применяя любые, даже самые бессердечные методы. Кузнецов вместе с сослуживцами анализировал всю полученную информацию. Составлялись оперативные отчеты, изучалась захваченная документация. Внес собственный вклад в эту сложную коллективную работу и Николай Кузнецов.
Его участие в зимней войне 1939/40 года и пребывание в Ленинграде подтверждает снимок, которую он послал сестре и брату в Свердловск. На ней Николай Кузнецов в форме старшего лейтенанта ВВС НКВД – это некая легенда заслоны. Никаких званий Кузнецову никогда не присваивалось. На обороте надпись, приводимая без всяких исправлений – “Лиде и Вите на память событий, предшествовавших блаженному дню 12 марта 1940 года. Снимался в Ленинграде. НК”. И мысли быть не может, что Николай мог обманывать сестру Лидию и брата Виктора, чистосердечно им любимых. А счастливым называет Николай Иванович 12 марта 1940 года потому, что в этот день и закончилась советско-финская брань.
