В наставшем году сотни российских школ вновь подписались на наш журнал. “Родина” давно стала дополнительным и незаменимым учебным пособием для преподавателей истории и литературы. Мы продолжаем публикации рубрики “Открытый урок”, где даем слово лучшим российским педагогам и мыслителям прошедшего и настоящего.

Шалва Александрович Амонашвили: по-прежнему в строю.

8 марта исполнилось 90 лет патриарху отечественной педагогики, доктору психологических наук, профессору, академику Российской академии образования Шалве Александровичу Амонашвили. 60 лет назад молодой грузинский педагог-новатор начинов продвигать новую – гуманную – концепцию образования. Шалва Александрович и сегодня продолжает сеять разумное, доброе, вечное. Свою педагогическую карьеру он начинал преподавателем истории в простой тбилисской школе. И почти полвека назад дал незабываемый урок истории своему сыну. Урок гражданственности, человечности и влюбленности к Родине.

Этот урок не имеет срока давности.

"ты станешь свидетелем откликов этой войны…"*

Ты учишь события, которые решали судьбу нашей страны, а вернее – судьбу всего мира тридцать пять, сорок лет тому назад. Меня тревожат твои задания. Ты выписываешь в специальную тетрадь даты, хронологические события, названия городов, имена маршалов. Ты прекрасно знаешь все это. А на уроке тебя и твоих товарищей по классу по распорядку вызывает учитель. Вы ему рассказываете изученное, показываете на карте, без запинки вспоминаете даты и имена. И ждете своих отметок. Вы пересказываете своему преподавателю содержание параграфов "от и до", а в это время по улицам проходят старики, сопровождая своих внуков и правнуков в детские сады, ведя их в школу и таща их портфели, таща сумки с продовольствием для семьи. В свои семьдесят, восемьдесят, девяносто лет они боятся толпы на улице, боятся переходить улицу, подвигаются медленно.

Но ведь они, эта оставшаяся часть солдат, творящая историю, а теперь доживающая старческие годы своей жизни, и кушать живая история!

Как может юноша зубрить историю по книге, не прикасаясь к живым героям этой истории?

Я спрашиваю: рыдали ли вы на уроках истории тридцатипятилетней давности, говоря об Освенциме, о Ленинградской блокаде, о Сталинграде, о Хатыни? Нет?

Вас знакомят в классе с какими-то цитатами и высказываниями о брани, но ведь в каждой семье есть еще и необработанный фронтовой архив: это письма из окопов, с переднего края огня. Они писались под напором смерти, и многие из них, запятнанные кровью, матери и жены получали вместе с извещениями о героической гибели сына и мужа. В любой семье можно найти драгоценнейшие реликвии для семейного музея славы. Это ордена и медали Великой Отечественной, последние снимки в окопах, полевая сумка, продырявленные пулей солдатская пилотка и солдатская шинель, до сих пор еще не утратившие аромата пороха.

Я спрашиваю: приносили ли вы на уроки эти письма и читали ли их вслух? Приносили ли вы эти семейные реликвии на урок, восстанавливали ли события, связанные с ними? Выражали ли вы на заданиях чувства высочайшей гордости за своих дедов? Нет?!

Так что это за педагогика пересказывания? Разве можно заучить историю Великой Отечественной, не прочувствовав ее?

Я не могу с этим примириться. Не могу примириться с тем, чтобы реликвии нашего семейного музея славы, фронтовые послания и ордена твоих дедушек спокойно лежали у нас в ящике, а ты рядом, за своим рабочим столом, бубнил по страницам учебника.

Тридцать пять, сорок лет – немало ли это? Может быть, все уже оплакано и забыто?

Ты сейчас проверишь это сам. Ты станешь свидетелем откликов этой войны.

– Паата, попроси, пожалуйста, бабку, чтобы она открыла свой ящик с письмами от деда и прочла их тебе сама! Это тебе необходимо!

Дедушка, мамин папа, сражался на передовой, прошел всю войну, вернулся с многими ранениями. Затем трудился, не жалея сил, и скончался неожиданно за два года до рождения внука. Он не обожал рассказывать о себе, но привез с собой ордена Александра Невского, Отечественной войны первой и второй степеней, Красного Стягу, медали.

С. Бессонов. Душа солдата. 2015 год.

Бабушка не хотела доставать письма. А когда Паата начал просить, чтобы она сама их прочла, она длинно сопротивлялась. Наконец, она уселась на диван и положила ящик с письмами и орденами на колени. Раскрыла первое треугольное письмо, написанное химическим карандашом. Слезы бабки, капавшие на него много лет тому назад, растворили чернила и оставили на бумаге следы ее тогдашних радостей и переживаний. Бабка мужественно прочла первое письмо, но не хотела читать другое и третье. Затем сама увлеклась их чтением, и вдруг по морщинистым щекам потекли слезы. Она рыдала, она рыдала.

– Бабуля, что с тобой? Бабуля, родная моя, не плачь!

Ты ласкал ее, целовал, успокаивал, а поток слез на ее щеках все усиливался. Увидав это, заплакала и мама. Ты забрал письма и ордена и приступил к их изучению. На следующий день я послал тебя к моей матери:

– Попроси ее, пускай она достанет свое старинное портмоне и прочтет тебе письма от дедушки, покажет телеграмму из военной части!

Мой отец, Александр, трудился в типографии, и я часто бывал у него на работе. Мы вместе обедали в рабочей столовой типографии. Его друзья знали меня и баловали. Там я знакомился с тем, как печатаются газеты, книжки, журналы. Однажды вечером папу привезли домой на машине скорой помощи. У него была перевязана правая длань. Мы узнали, что огромный станок, который прессовал матрицы, придавил отцу кисть правой руки. Месяца через два повязку сбросили, но мы обнаружили, что пальцы перестали сгибаться.

Шалва Амонашвили: "Разве можно заучить историю Великой Отечественной, не прочувствовав ее?"

Мой папа ушел на войну добровольцем и ухитрился скрыть от врачебной комиссии свою инвалидность. Некоторое время он проходил курсы военной подготовки в дому школы, где учился я, а затем там устроили казарму. Я каждый день поджидал отца, который вместе со своей частью сходил из здания школы в час дня и направлялся куда-то. "Папа, папа!" – кричал я и пытался тоже идти в ногу совместно с солдатами. Папа улыбался, махал мне рукой, посылал воздушные поцелуи: "Иди, сынок, домой, присмотри за мамой и сестренкой… Обучайся хорошо!" А однажды он разбудил нас всех в полночь и навсегда попрощался с нами. Спустя несколько месяцев мы получили депешу из его части.

И вот я направляю тебя к другой бабушке. Она достала свое старое портмоне с письмами. Она читала их медленно. Это те же самые треугольные послания, написанные химическим карандашом, со множеством крупных чернильных разводов радости и горя. Вскоре задрожал голос бабушки, а затем последовали слезы, обильные слезы. И тебе пришлось длинно ее успокаивать, ласкать, целовать:

– Не плачь, любимая бабуля ты моя! – Ты забрал письма с телеграммой и принялся их изучать.

И когда ты закончил чтение всех этих посланий, я спросил тебя:

– Ну что, страшно? Понял, что значит война? Каково было твоим бабушкам воскрешать те события, ведь до сих пор так жива их боль, их скорбь.

Были у нас и мужские разговоры по этим проблемам, и я замечал, каким более чутким и нежным становился ты по отношению к своим бабкам. И еще я заметил: ты начал приводить домой своих одноклассников и показывать им ордена и медали своих дедушек, читать некоторые послания. Бабушки доверили их тебе, передали на вечное хранение. Эти письма и ордена, эти неожиданные слезы и вспыхнувшее затаенное горе бабок, эта история почти сорокалетней давности отныне стали участниками воспитания в тебе благородных чувств. Деды, которым не удалось увидать своего внука, вошли в твою жизнь как твои добрые наставники и воспитатели. Мой отец, который до сих пор не перестает воспитывать и напутствовать меня, желая его давно уже нет в живых и я уже давно обогнал его в возрасте, начал помогать мне в созидании Человека.

*Отрывок из книги "Созидая человека" М., 1982