издается с 1879Приобрести журнал
исторический научно-популярный журнализдается с 1879rodina-history.ruНайти
НААлександра НевскаяСанкт-Петербург”И между строчек – кубовый платочек…”
Дочь автора легендарной песни – об отце и своей блокадной зиме в бомбоубежище Эрмитажа
11:05Родина – Федеральный выпуск: №6 2015поделиться
“Первая дверь влево от зимней канавки…”
Сначала было письмо, в котором автор просила подтвердить факт ее пребывания в блокадном Ленинграде:
“Здравствуйте! Меня призывают Елена Михайловна Петрова (по мужу), родилась в Ленинграде. Живу в Софии. В начале войны мой отец, Михаил Александрович Максимов, ушел охотником на фронт… Спустя какое-то время я, мама и бабушка переехали в бомбоубежище под Эрмитажем. Помню, что вход был со стороны Невы – первая дверь влево от Зимней канавки, если смотреть в сторону Невы…”
Потом был недолгий поиск: в музейном архиве без труда нашли список проживавших в эрмитажном бомбоубежище. И в крышке января 2011 года Елена Михайловна стала обладателем памятного знака “Житель блокадного Ленинграда”.
А недавно она приехала в город своего младенчества…
Подарок на рождество
Мы стоим под низкими тяжелыми сводами в окружении сегодняшних обитателей бомбоубежища – знаменитых эрмитажевских кошек. Ослепительный свет, аппаратура климат-контроля, вентиляция…
А моя собеседница вспоминает совсем другие подземные краски и звуки.
– Немцы быстро близились к Ленинграду. Каждый день диктор по радио сообщал о сданных населенных пунктах, – вспоминает Елена Михайловна. – И все мы с ужасом следили, как сжимается вражье кольцо – Сестрорецк, Гатчина, куда мы собирались на дачу…
Глава семьи, Михаил Максимов, имел бронь, но ушел на фронт охотником в августе 1941 года. Служил в 1-й горнострелковой бригаде помощником командира артиллерийско-пулеметного батальона. Потом был отозван в распоряжение газеты “В решающий бой!” 54-й армии Волховского фронта. Раз, заехав ненадолго с Волховского фронта в редакцию, военкор нагрянул домой: “Быстро собирайте все необходимое. Будете жить в бомбоубежище под Эрмитажем!”
– Нередко ночью мы просыпались от взрывов – это бомбы замедленного действия падали в Неву, – продолжает Елена Михайловна. – Однажды, когда возвращались в бомбоубежище вдоль Зимней канавки, завязался артобстрел. Немецкий снаряд попал в портик Нового Эрмитажа и “ранил” одного из Атлантов, раскаленные осколки посыпались к нашим ногам. Осколки шипели, снег кругом них таял…
В бомбоубежище рядом с нами жила пожилая дама, она начала обучать нас немецкому языку – и это под немецкими бомбами! Еще помню, как потряс меня директор Эрмитажа Орбели. Он кричал на кого-то, кто попытался стянуть кусочек хлеба у находившихся в профилактории, там лежали самые обессиленные: “Как Вы можете красть у своих коллег?! Отчего Вы позволяете себе такое скотство?!” А накануне Рождества, в январе 1942 года, Орбели влетел в бомбоубежище с воплем: “Быстро собирайте вещи, бомба попала в водопровод!”. И мы все очутились в морозную Рождественскую ночь на улице и разбрелись по промерзшим домам.
Зато в порожний квартире их ждал рождественский подарок:
– Бабушка обнаружила клад: оставшуюся с лета, засохшую гущу от ржаного кофе. Она, оказывается, в июне спрятала ее – как удобрение – для красок. Мы же на дачу ехать собирались в июне… И у нас был праздник – напекли лепешек на касторке, что тоже осталась с довоенного времени. Мне представлялось, ничего вкуснее не ела. Хотя папа все время присылал посылки с продуктами из своего офицерского пайка, – иначе до эвакуации мы, наверно, не дотянули бы.
А еще папа присылал свои стихи.
- Расставаясь, оба мы не знали –
- Быть в разлуке месяц иль года,
- Одного лишь слова избегали,
- Горестного слова “навеки”.
- Мы с тобою в верности до гроба
- Никогда друг другу не клялись,
- Но без слов ей присягнули оба
- В час, когда прощаясь обнялись.
- Помню все. И как стоял в вагоне,
- Паровоза тяжелый гудок,
- И твою фигурку на перроне,
- И слезами смоченный платок.
А славу ему принес другой платочек. Синенький, скромный…
ВЫБОР КЛАВДИИ ШУЛЬЖЕНКО
Собственно лейтенанту Максимову редактор поручил написать отчет о концерте Клавдии Шульженко, приехавшей на Волховский фронт. Певице открыто понравился интеллигентный, очень музыкальный военкор, легко подбиравший аккомпанемент к любой мелодии.
– У папы был абсолютный слух. Излюбленный домашний аттракцион: ему играли незнакомую мелодию, он тут же садился к инструменту и воспроизводил ее, – улыбается Елена Михайловна.
Узнав о том, что Максимов строчит стихи, Шульженко вдруг предложила: а напишите-ка новый текст на музыку Ежи Петербургского. Что-то важное, главное для суровых окопных будней разглядела певица в миролюбивой довоенной песенке “Синий платочек”.
Написать требовалось к утру – назавтра концерт в госпитале. Лейтенант заварил крепчайшего чаю, раздобыл репортерский блокнот – и за ночь в нем появились слова, вскоре облетевшие всю страну. “Шел второй год войны, солдаты истосковались по родным, многие утеряли близких, – вспоминал позже Максимов. – Я решил писать о теме верности, о том, что эту верность мы и защищаем в бою”. Шульженко стихи понравились. На премьере в лазарете песню с восторгом приняли раненые. А 8 июня 1942 года “Платочек” был опубликован в дивизионной газете “За Родину!”. И лейтенант Максимов пробудился знаменитым.
Взгляд в 1942 год
Подвал Эрмитажа, в котором мы сейчас стоим с дочерью фронтового поэта, дал защиту сотням ленинградцев – сотрудникам музея и их семействам, архитекторам, художникам, сотрудникам Академии наук и Академии художеств, артистам…
– Конфету “подушечку” делили пополам на день, – Елена Михайловна возвращается от отцовского триумфа в блокадное бомбоубежище. – Попили кипяточку с “подушечкой” – вот и тяни ужин. Как-то с утра бабушка ушла за хлебом, со всеми нашими карточками. И пропала, нет и нет…Уже к вечеру привели совершенно незнакомые люд. Она упала в обморок от голода – тогда это было обычным делом. Но никто карточки и деньги не украл. Чудо. Люди, стоявшие в очередности, привели ее в чувство, подали сумку, в которой были карточки на троих на месяц, и проводили до ворот Эрмитажа. В такое ужасное, голодное время никто не позарился…
В феврале 1942 года отец снова заехал с фронта в редакцию. В один из дней разрешил проведать свою одноклассницу. Вернулся расстроенный и тихо сказал: “Фриду съели…” Я никак не могла понять, как это съели?! Лишь позже мне объяснили, и я долго не могла успокоиться…
Никогда не забуду и то, как идем с мамой по набережной Невы, мимо Эрмитажа. Люд в саночках воду везут. И покойников. Эта вереница саночек потом долго мне снилась, – светлые глаза Елены Михайловны глядят сейчас не на меня – в зиму 1942 года. Куда отец присылал ей с передовой веселые стихи.
- Получил сегодня папа
- Поутру твое послание,
- И хоть дождик мелкий крапал,
- Стало ясно и тепло.
- Много папам милых строчек
- Пишут детки цап-царап,
- Весьма много славных дочек
- Ждут своих хороших пап.
- Папа твой к тебе вернется –
- Расцелует, обоймет,
- Помни, детка! Тот дождется,
- Кто, как ты, папулю ждет.
Максимовы эвакуировались 2 марта 1942 года по льду Ладожского озера, как и тысячи иных ленинградцев, в крытой брезентом полуторке.
– Сидим, скрючившись, машину болтает, покачивает. Брезент снаружи как градом обдает – это осколки льда от взрывов снарядов.
“ЕЕ ПЕЛ Тяни СТАЛИНГРАДСКИЙ ФРОНТ…”
Из письма Михаила Максимова жене и дочери в Череповец, куда они были эвакуированы: “Вчера на почте бывальщины в продаже открытки-песни. Среди них мой “Синий платочек”, тот, что я писал для Шульженко. Есть у меня одна открыточка. Достану еще – пришлю. Лапуле понравится – с картиночками. Ездили с юга – рассказывали, что ее пел весь Сталинградский фронт. Это приятно… Не скучайте. В этом году войну закончим, а больше нам ничего не надо”.
Дата на посланье – 26 февраля 1943 года. С “Лапулей” – дочкой Леночкой – Максимов переписывался всю войну. Она вообще росла “папиной дочкой”. Судя по снимкам, удивительно похожа на отца. И чужую боль так же умеет чувствовать, как свою.
– В первые послевоенные годы в Ленинграде было немало пленных немцев. Они ремонтировали разрушенные дома, строили дороги, – вспоминает Елена Михайловна. – Помню, лето, окно отворено, сижу за пианино, а во дворе у разрушенного дома возятся пленные – завал разбирают. И я сразу начала Баха играть – я тогда уже в музыкальную школу основы ходить. Чтобы слышали! Думаю, вы хотели нас всех разбомбить, а я вам – вашего Баха назло буду играть! Назло! – После паузы моя собеседница продолжает уже без всякого запала: – Злости, истина, ненадолго хватило. Жалко их было…Тощие, оборванные, форма болтается, как на пугалах. Ленинград тогда только начал приходить в себя, отъедаться, как тогда сообщали. У нас был огород за городом, тогда всем давали небольшие земельные участки. У нас там картошка росла. Бабушка сварит картошку к обеду, выйдет из кухни, а я тихонько чету картофелин утащу, спрячу в карман и бегу во двор – немцу дать… Бабушка, оказывается, все замечала, но молчала, чтобы меня не “спугнуть”. Тоже их жалела.
А “папина дочка” жалела, что папа больше не пишет стихи. Вернувшись с войны, военкор Михаил Максимов вспомнил свою прежнюю, совсем не романтическую специальность инженера-технолога. Работал заместителем директора ресторана “Нева”, руководил знаменитым ленинградским “Метрополем”…
P.S. …Завтра моей собеседнице возвращаться в Софию, где, еще в студенчестве выйдя замуж за болгарина, она живет уже 60 лет.
– Ну вот, все петербургские планы выполнила. Осталось лишь встретиться с папиной женой. Она в последние годы очень сдала, из дому почти не выходит, – уже прощаясь, тихо говорит моя собеседница. И, отвечая на мой незаданный проблема, добавляет: – После войны родители расстались.
Встретив позднюю любовь, Михаил Максимов жить двойной жизнью не сделался, глаз не отводил. Ушел сразу, без грязи.
– Она очень симпатичный человек, у них была хорошая семья, – говорит его дочь.
На могилу Михаила Максимова, на Новодевичье погост, они съездили вместе.
Подпишитесь на нас в Dzen
Новости о прошлом и репортажи о настоящем
подписаться
