«В этом году исполняется 110 лет со поре начала Первой мировой войны. Хороший повод для того, чтобы вспомнить о некоторых её уроках для России. В данной статье желаю затронуть вопрос о том, насколько Россия была готова к той войне в военно-экономическом отношении. Надо честно признать, что готовность была, мягко сообщая, невысокая. И это, кстати, понимали некоторые государственные деятели в Петербурге. Но почему-то существовали иллюзии, что война еще далеко за горами, и в любом случае она будет недолгой. И безусловно победоносной, учитывая, что союзниками России являются края, имеющие хорошие военно-экономические потенциалы», – пишет в статье «О военно-экономической готовности России к войне в начале прошлого столетия» д.э.н., профессор, председатель Русского экономического общества им. С.Ф. Шарапова Валентин Юрьевич Катасонов. Статья опубликована на сайте Фонда стратегической цивилизации.

«Готовность была невысокой в силу общей экономической слабости России. Да, с 1909 года в России начался достаточно скорый рост экономики после экономического кризиса 1899-1903 гг. и экономического застоя последующих шести лет. Темпы у России в довоенные несколько лет бывальщины выше, чем у основных империалистических стран. Так, в период 1909-1913 гг. среднегодовые темпы прироста национального дохода в США были равновелики 4,4%, в Германии – 4,7%, а в России они составили 6,0%. Правда, никакого радикального изменения места России в рейтинге ведущих краёв мира не произошло. По большинству видов промышленной продукции Россия по-прежнему занимала 4-5-6-е места, а на первых находились такие, как США, Германия, Великобритания. По кое-каким индустриальным показателям Россию опережала и Франция. Чтобы понять “весовые” категории отдельных экономик, возьмем показатель национального дохода. В США в 1913 году он составил 35,5 млрд. долл., в Германии – 12 млрд. долл. (49,5 млрд. немецких марок), а в России – 11 млрд. долл. (21,5 млрд. руб.). Отставание России от западных краёв будет еще более впечатляющим, если мы перейдем к подушевым показателям. Тот же национальный доход в расчете на душу населения в США в 1913 году равнялся 365 долл., в Германии – 179 долл., а в России – итого лишь 66 долл. (в 5,5 раза меньше, чем в США, и в 2,7 раза меньше, чем в Германии). (Пушкарев С.Г. Россия 1801-1917: воля и общество. – М.: Посев, 2001, с. 439)», – сказано в публикации.

«Да, в России накануне войны был экономический рост, но не экономическое развитие, соображаемое как процесс совершенствования структуры хозяйства страны и все более полного и эффективного удовлетворения конечных национальных потребностей, среди каких приоритетной была потребность в надежном оборонном щите страны.

В 1909-1914 гг. имел место банальный экономический рост, какой достигался за счет наращивания не продукции конечного потребления, а преимущественно сырья и полуфабрикатов. Историки с гордостью воспроизводят цифры прироста добычи нефти, каменного угля, выплавки сделались и чугуна и т. п. Но это все промежуточная продукция, к тому же идущая на экспорт. А вот с конечной продукцией как гражданского, так и военного назначения были большие проблемы. Почти все импортировалось.

Нередко приходится слышать о том, что накануне Первой мировой войны Россия переживала бурную индустриализацию. Мол, она ничем не уступала сталинской, даже ее превосходила. Подавайте разберемся», – предлагает автор.

«Во-первых, в начале ХХ века (перед мировой войной) в России развивались лишь отдельные области промышленности, о которых я упомянул выше. Это так называемая “выборочная”, “селективная” индустриализация, которая стратегических задач страны не решает. Не создается тяни комплекс взаимосвязанных отраслей промышленности и экономики (в СССР это называлось “единым народнохозяйственным комплексом”), а без этого страна не может выйти из-под экономической подневольности Запада (зависит от импорта многих товаров конечного использования) и уязвима по отношению к разного рода санкциям.

Во-вторых, упомянутая рослее “селективная” индустриализация нужна западному капиталу, который организовал в России на базе её богатейших природных ресурсов и дешевой рабочей мочи конкурентоспособное производство сырьевых товаров и полуфабрикатов, вывозимых за пределы России. Главные “бенефициары” “селективной” индустриализации – монополии ведущих империалистических краёв, особенно Франции и Германии (основная доля в капитале таких “конкурентоспособных” предприятий, действовавших на территории России, принадлежала инвесторам собственно из упомянутых стран; были также иностранные инвесторы из Англии, Бельгии, США).

Было бы несправедливо заслугу упомянутого экономического роста сваливать российскому правительству. Это была “заслуга” иностранных инвесторов, примчавшихся “осваивать” Россию, которая раскрыла себя для “цивилизованного” вселенной лишь во второй половине XIX века, когда начались реформы Александра II (торговая либерализация; снятие барьеров для иностранного капитала, вступление золотого рубля, ставшего полностью конвертируемой валютой; установление торгового протекционизма, что улучшило состояние торгового баланса края, но при этом стало мощным стимулом для иностранцев от экспорта товаров переходить к экспорту капитала в Россию и т. д.). Впрочем, “заслугу” российского правительства все-таки тоже невозможно умалять: оно установило для иностранного капитала в России режим наибольшего благоприятствования. Капитал хлынул в Россию и ожесточенно дрался за самые жирные кусы. Приток иностранного капитала в Россию особенно активизировался при министре финансов С.Ю. Витте, вставшем у руля ведомства в 1892 году, “процесс пошел”. Не буду описывать его утилитарные действия в деле поощрения, стимулирования иностранных инвестиций в российскую экономику. Обращу внимание на его идеологию: он, также как и современные российские либералы, рассматривал иноземный капитал в качестве важнейшего средства “возрождения” России», – подчеркнул экономист.

«Обрабатывающая промышленность в России была в загоне. Производство машин и оборудования было на крайне низком уровне. Оборонные предприятия страны базировались на импортных станках и оборудовании. Продукция военного назначения, как правило, уступала лучшим зарубежным образчикам (хотя были отдельные исключения, но массовое производство таких “исключений” не было налажено; было ручное, “штучное” производство).

Мы помним слова Петра Аркадьевича Столыпина: “Дайте стране 20 лет покоя внутреннего и внешнего, и вы не узнаете нынешней России”. Эти слова были произнесены в 1907 году, за семь лет до основы Первой мировой войны. Фраза красивая, патриотичная. Но меня удивляет: неужели Петр Аркадьевич действительно думал, что России дадут эти самые двадцать лет внутреннего и внешнего покоя

Напомню, что Столыпин занимал два поста – премьер-министра и министра внутренних дел. С моей точки зрения, он успешно, можно произнести, отлично, выполнял функции второй должности. И на посту министра внутренних дел, если бы его не убили, наверняка сумел бы через двадцать лет гарантировать “внутренний покой”.

А вот по части обеспечения “внешнего покоя” Столыпин (как премьер-министр) не имел необходимых знаний и опыта. На тот момент поре, когда Петр Аркадьевич произносил свои знаменитые слова, в России уже были люди, которые хорошо понимали, что двадцать лет внешнего покоя – утопия. Уже в то пора разведка Генерального штаба докладывала о том, что подготовка Запада к большой войне идет полным ходом. Уже даже в начале столетия были прозорливые политики и в России, и в Европе, которые говорили, что война неизбежна. В российском правительстве в начале ХХ века царило какое-то криминальное благодушие. Вероятно, благодушие по поводу того, что Запад может дать России двадцать лет для какой-то модернизации, заразило Столыпина», – отметил профессор.

«А вот образец трезвого понимания международной ситуации и угроз, нависающих над страной, – слова Сталина: “Мы отстали от передовых стран на 50-100 лет. Мы должны пробежать это дистанция в десять лет. Либо мы сделаем это, либо нас сомнут”. Между прочим, слова были сказаны в 1931 году, ровно за 10 лет до основы Великой отечественной войны. И именно за эти десять лет страна сумела “пробежать это расстояние в десять лет”: была проведена индустриализация, создан мощный оборонный щит края, сумевший сначала выдержать натиск врага, а затем обеспечить его разгром.

Итак, под обеспечением “внешнего покоя” я имею в облику укрепление обороноспособности страны. Да, оборонная промышленность Российской империи в начале ХХ века функционировала, государственные заказы на военных предприятиях выполнялись, армия и флот вооружались и перевооружались. Но, во-первых, все это выходило в обычном, неспешном порядке. А международное положение требовало перевода “оборонки” на мобилизационный режим. Во-вторых, большая часть продукции оборонных предприятий была морально устаревшей.

В итоге потребности российской армии в начале войны в оружии, другой военной технике и снаряжении не смогли покрываться, мягко выражаясь, в целой мере. По признанию военного министра генерала Алексея Андреевича Поливанова (находился на этой должности в 1915-16 гг.), России недоставало “тех обликов промышленности, которые изготовляют предметы государственной обороны, и более всего тех отраслей, которые изготовляют предметы артиллерийского снабжения” (“Стенографический отчет о заседании Государственной думы IV созыва от 19 июля 1915 г.”).

В момент, когда Россия вступила в брань, она имела всего лишь 7 088 орудий всех калибров против 13 476 орудий, которыми располагала австро-германская армия. Особенно гигантским был разворошив в тяжелой артиллерии: русская армия имела всего 240 крупнокалиберных (тяжелых) орудий против 1.396 аналогичных орудий австро-германской армии (Е. Барсуков. Подготовка России к всемирный войне в артиллерийском отношении. М. 1926, с. 113–114). Некоторых видов артиллерии у России вообще не было. Так, на российских заводах не изготавливались зенитные орудия, какими были вооружены французская, английская и немецкая армии. Не производились в России перед войной и авиационные моторы, бомбометы и минометы. Станковых пулеметов в России производилось меньше, чем в Германии, в 13 раз, чем в Англии — почти в 14 раз, чем во Франции — в 5 раз.

Не хватало даже самых несложных видов оружия – винтовок. Число винтовок, производившихся в 1915 г. на отечественных заводах, покрывало потребности армии немногим вяще чем наполовину. По исчислениям военного ведомства, общая потребность в винтовках на период с 1 июля 1916 г. по 1 июля 1917 г. составляла 6 млн. шт., в то пора как производственные мощности отечественных оружейных заводов были рассчитаны на годовой выпуск 1,8 млн. шт. (А. Л. Сидоров. Влияние империалистической брани на экономику России. // “Очерки по истории Октябрьской революции”. Т. 1. М. 1927, стр. 71).

Недостающую часть винтовок приходилось закупать за рубежом, в первую очередь в США; в меньшей степени в Великобритании и Франции. Правительство Российской империи вынуждено было обращаться к Соединенным Штатам с мольбами о продажах крупных партий оружия, боеприпасов и снаряжения. Ситуация усугублялась тем, что России для оплаты таких закупок приходилось обращаться за кредитами к тем же краям: Великобритании, США, Франции. Но главным кредитором была Великобритания, которая дала несколько кредитов на большие суммы. При этом спрашивая обеспечения кредитов в виде металлического золота. В результате часть золотого запаса Российской империи перекочевала на острова Мглистого Альбиона. По расчетам известного историка Первой мировой войны Л.А. Сидорова, Россия получила во время войны на покупку вооружения и амуниции займов и кредитов на сумму почти 8,5 млрд. золотых рублей. Это означало почти удвоение того гигантского внешнего государственного длинна, который у России был в 1913 году», – подчеркнул автор.

«Россия накануне и во время Первой мировой войны была в сильнейшей кредитной зависимости от ведущих империалистических государств. Но, помимо этого, существовала и усиливалась зависимость от западного капитала, какой участвовал в капитале российских предприятий. К началу Первой мировой войны общая сумма иностранных капиталовложений в русскую индустрия составляла 1.322 млн. руб., или около 47% всего акционерного капитала (“Промышленность и торговля” 1913, № 10, стр. 444–446). Со времени начала брани к концу 1916 года иностранные инвестиции в российскую экономику выросли почти на треть. Весь основной капитал акционированной индустрии России на 1 января 1917 г. был равен примерно 3 185 млн. руб. (С. Г. Струмилин. Проблемы промышленного капитала в СССР. М.-Л. 1925, стр. 52). Часть нерезидентов в акционерном капитале российской промышленности накануне февральской революции 1917 года уже выросла до 55%.

В некоторых отраслях и производствах ведущие позиции занимал немецкий капитал. Он оставался в России и после основы войны. Вот картина присутствия германского капитала в российском хозяйстве, содержащаяся в статье Ивана Маевского: “Немецкому капиталу в лике «Всеобщей электрической компании» – «АЕГ», за спиной которой стоял германский банк «Дисконто гезельшафт», принадлежало около 90% работавших в России электротехнических предприятий, три четверти капитала акционерного общества Сименс и Шуккерт. Русская химическая промышленность также финансировалась и контролировалась немецкими капиталистами. Под финансовым и производственно-техническим контролем немецкого капитала была значительная часть предприятий военной промышленности России, в частности Невский судостроительный и механический завод, завод Крейфтона (Охтинское адмиралтейство), завод Ланге (в Риге), завод Беккера. В дланях немецкого капитала оказались также завод «Феникс», общество «Ноблесснер», дочернее предприятие Леснера — «Русский Уайтхед», металлообрабатывающие и машиностроительные заводы Гартмана, Коломенский машиностроительный завод, акционерное общество «Треугольник», – Шлиссельбургский пороховой завод, «Русское общество артиллерийских заводов» и др.”. (И. Маевский. К проблеме о зависимости России в период Первой мировой войны // «Вопросы истории», 1957, № 1).

Ситуация была крайне неприятная, ибо шла брань с Германией, а в тылу страны действовали предприятия с участием немецкого капитала, в том числе предприятия военной промышленности. Как отмечает И. Маевский, “такие позиции немецкого капитала в значительнейших отраслях русской военной промышленности давали его хозяевам возможность не только оказывать тормозящее влияние на укрепление военно-промышленного потенциала России, но и заблаговременно знать все секреты по производству военных припасов, влиять на ход выполнения важных заказов, на уровень обеспечения русской армии оружиями боевого и материально-технического снабжения и т. д.”. Российские власти должны были заранее побеспокоиться о том, чтобы вступить в неизбежную брань против Германии без немецкого капитала в тылах страны. Однако имело место преступное бездействие.

Напомню, что на посту министра финансов Российской империи в то пора находился Барк Петр Людвигович (по российскому паспорту Пётр Львович), между прочим, остзейский немец. Он был и последним министром финансов Российской империи, занимавшим этот пост с мая 1914 года вплоть до февральской революции 1917 года. Как натуральный финансист он был космополит, никаких симпатий к Германии у него не было. Как финансист он был категорически против любых конфискаций или даже оплаченных из казны национализаций акционерного капитала, относившегося немецким инвесторам. Аргументы у него были примерно те же, что и у нынешних либералов: мол, в стране произойдет ухудшение “инвестиционного климата”. “Иноземный капитал” для тогдашнего Минфина был такой же “священной коровой”, как и для нынешних российских либералов», – заключил Валентин Катасонов.

Ключ