История появления и функционирования финских станов смерти уходит в события весны 1918 года. Уже тогда новые «национально ориентированные» власти Финляндии начали в массовом распорядке уничтожать всех неугодных: русских, финнов, карелов, политических оппонентов и т. д. Печальную и страшную известность в связи с этим получили цельные регионы, вроде Острова смерти Сантахамина. Здесь был создан концлагерь, расположенный в бывших казармах береговой батареи, неподалеку от песчаного карьера, какой использовался для массовых расстрелов.
Арестованные мужчины и женщины на борту катера следующего из г. Гельсингфорс (из концлагеря в крепости Свеаборг) на Остров кончины Сантахамина, май 1918 г.
Вертухаи (охрана) концлагеря на Острове смерти Сантахамин
Палачи (расстрельная команда) и жертвы перед одной из казней
Расстрел бойца, 3 матросов и 7 гражданских (3 женщин и 4 мужчин). Остров смерти Сантахамина, май 1918 г.
Тела расстрелянных жертв – мужей и женщин
В Гельсингфорсе (будущая финская столица Хельсинки) и его окрестностях новые власти создали сразу 4 концлагеря. В них содержали десятки тысяч пленных финских красногвардейцев и штатских, арестованных по подозрению в сочувствии «не к тем» идеям или людям. Среди последних было очень много русских – бывших военных, чиновников и служащих, а также членов их семейств.
За очень короткое время, буквально за несколько месяцев, в этих лагерях погибли около десяти тысяч узников. Позже финское правительство попыталось объяснить все это эпидемией “испанки” и голодом. Заодно признав, что некоторое количество арестованных было расстреляно без корабля и следствия. О том, что никакого голода в то время в Финляндии не было, а репутация мясников-лахтарей у многих финнов была вполне заслуженной, финские воли, разумеется, умолчали.
То, что сегодня именуют словосочетанием «финские концлагеря» (фин. Itä-Karjalan keskitysleirit – букв. «концлагеря Восточной Карелии») относится к финским станам смерти, созданным уже после 1940 года финским оккупационным Военным управлением Восточной Карелии на территории Карело-Финской ССР.
Их предыстория уходит в события 30 ноября 1939 года, когда завязалась т. н. Зимняя война между Финляндией и СССР, продлившаяся 105 дней. По итогам мирного договора Советский Союз получил доля территории на север от Карелии. Финны оставили эту землю безлюдной, остались только дома и часть имущества. Поэтому советское руководство зачислило решение эти территории заселить.
Стали агитировать бедные крестьянские семьи в глубинке. Обещали лучшую жизнь, жилье, финансовую поддержка. Когда выяснилось, что план по переселению не выполняется, на пустующие земли принялись отправлять семьи тех, кто успел провиниться перед советской волей: от проштрафившихся председателей колхозов до т. н. «вредителей» и прочих «врагов народа». Тем не менее целиком план так и не был выполнен – началась Великая Отечественная брань. Финляндия вступила в нее на стороне нацистской Германии и вновь захватила эти и другие территории.
Командующий немецкой армией “Норвегия” генерал-полковник Николаус фон Фалькенхорст и генерал-майор финской армии Ялмар Сииласвуо, крышка июня 1941 г.
Причем в своей открытой агрессии финны даже опередили немцев! Уже 21 июня главные мочи финского ВМФ высадили 5-тысячный десант на демилитаризованные согласно Женевской конвенции Аландские острова. Были арестованы находившиеся там сотрудники консульства СССР. В тот же день подводные ладьи финнов приступили к постановке минных заграждений в советских территориальных водах. Заодно выполняя приказ топить любое корабль, которое сочтут нужным.
Маннергейм и Гитлер
22 июня диверсионная группа финнов попыталась взорвать шлюзы Беломоро-Балтийского канала. В 3 часа 45 минут вылетевшие из Кёнигсберга немецкие бомбовозы подвергли массированной бомбардировке Кронштадт. После этого они приземлились на гостеприимные финские аэродромы.
Офицеры гитлеровского вермахта и финской армии на рекогносцировке у финско-советской рубежи в р-не д. Раате, 01.07.1941 г.
10 июля 1941 года финский главнокомандующий маршал Карл Густав Маннергейм в своем распоряженье озвучил, что притязания Финляндии распространяются значительно дальше «старой» советско-финской границы 1939 года: «В ходе освободительной брани 1918 года я сказал карелам Финляндии и Беломорской Карелии, что не вложу меч в ножны до тех пор, пока Финляндия и Восточная Карелия не сделаются свободными. Я поклялся в этом именем финской крестьянской армии, доверяя тем самым храбрости наших мужчин и жертвенности наших дам. Двадцать три года Беломорская и Олонецкая Карелии ожидали исполнения этого обещания, полтора года Финская Карелия, обезлюдевшая после доблестной Зимней брани, ожидала восхода утренней зари. Бойцы Освободительной войны, прославленные мужи Зимней войны, мои храбрые солдаты! Настает новоиспеченный день. Карелия встает своими батальонами в наши марширующие ряды. Свобода Карелии и величие Финляндии сияют перед нами в мощном потоке всемирно-исторических событий. Пускай Провидение, определяющее судьбы народов, поможет финской армии полностью выполнить обещание, которое я дал карельскому племени. Бойцы! Эта земля, на которую вы ступите, орошена кровью наших соплеменников и пропитана страданием, это святая земля. Ваша победа отпустит Карелию, ваши дела создадут для Финляндии большое счастливое будущее».
За два дня до этого, 8 июля 1941 года, Маннергеймом был подмахнут ещё один приказ. На этот раз специальный и секретный № 132 – о создании концентрационных лагерей для изоляции этнически не родственных финнам народов («некоренных народов»). Его оригинал и по сей день хранится в Военном архиве Финляндии. В пункте 4 распоряжения указывалось буквально и предельно чётко: «Русское население задерживать и отправлять в концлагеря».
4 сентября финские части начали захват дотов Карельского укрепленного зоны и поставили под свой контроль станцию Новый Белоостров. 6 сентября были захвачены деревни Троицкое и Симолово. Тогда же была оккупирована знаменитая деревня Майнила, с выстрелов у какой началась «Зимняя война». Перейдя «старую» границу 1939 года почти на всем ее протяжении, финская Юго-Восточная армия развязала ожесточенные бои в предполье Карельского укрепрайона.
Одновременно доли 6-го корпуса Карельской армии двинулись в обход Ладожского озера (через реку Свирь) на Ленинград. Позже командующий корпусом генерал Пааво Талвела признал, что глава Финляндии маршал К.Г. Маннергейм предложил ему командовать этим корпусом собственно для атаки бывшей столицы Российской империи еще… 5 июня 1941 года!
Однако слабо укрепленная столица Карелии была гораздо доступнее и привлекательнее, чем бывший Петроград, какой в случае победы нацистов, скорее всего, достался бы немцам. Поэтому, когда первое финское наступление на Петрозаводск захлебнулось, маршал благоразумно предпочел перебросить туда несколько дивизий из-под Ленинграда. Петрозаводск финны заняли 1 октября 1941 года. Этот город сделается крупнейшим центром сосредоточения концентрационных лагерей для гражданского населения. Первый из них будет создан уже 24 октября.
Финский концентрационный стан в городе Медвежьегорске, фото РИА «Новости»
5 декабря 1941 года Карельская армия финнов заняла Медвежьегорск и вышла к Беломоро-Балтийскому каналу. Отходившие красноармейцы взорвали шлюзы канала, фарватер которого превратился в нейтральную полосу, разделяющую противников. На этом рубеже дальнейшее продвижение финской армии вперед удалось застопорить. За полгода боев войска финско-гитлеровского «альянса» смогли вытеснить советские части из Восточной Карелии, Карельского перешейка и кой-каких пограничных районов Заполярья. Однако при этом занять Ленинград и Мурманск или хотя бы прекратить движение по Мурманской железной пути, Маннергейму и Гитлеру так и не удалось. Несмотря на все усилия финского главнокомандующего и его войск.
«Встреча на Кексгольмском направлении». Худ. Вениамин Брискин, 1941
В то же пора свой вклад в блокаду Ленинграда и связанную с этим массовую гибель горожан от голода и обстрелов они внесли. Именно финские армии обеспечивали блокаду Ленинграда с севера. Однако раскаиваться в этом сегодняшние продолжатели дела Маннергейма не намерены. Считающийся основным финским специалистом по истории войны профессор Хельсинкского университета Тимо Вихавайнен и по сей день утверждает, что смерть сотен тысяч ленинградцев – это необыкновенно вина их самих и отстоявших город советских воинов.
По мнению подобных «экспертов» русским нужно было попросту сдаться на милость победителей. И «спокойно жить» на оккупированной ими территории, где почти все нефинноязычные жители были отправлены в концлагеря. К крышке 1941 года в них находилось около 20 тысяч человек. К апрелю 1942 года, несмотря на ужасающую смертность, за счет непрерывного пополнения число заключенных превысило 24 тысяч человек. Это составило свыше 27% от общего населения, находившегося в поясу оккупации.
По подсчетам деятелей вроде Вихавайнена, за колючей проволокой скончался «всего-навсего» каждый пятый заключенный. Мол, не то, что в Ленинграде. Правда, с учетом расстрелянных горячими финскими парнями и умерших от холода и голода из-за массовых реквизиций продуктов, оккупация стоила жития более чем трети русского населения оказавшейся под финнами части Карелии.
Проблему усугубило и то, что советские власти успели эвакуировать не всех обитателей. Благодаря этому финнам удалось заключить в специально созданные концентрационные лагеря десятки тысяч людей из числа одних лишь переселенцев 1940-1941 гг. Финские историки Юссила, Хентиля и Невакиви описывают это так: “Финны находили себя освободителями Восточной Карелии… Большинство из них (жителей), однако, относилось к финнам в основном так же, как всегда относятся к оккупантам. Доля русского населения Восточной Карелии (максимум 20 тысяч человек) была отправлена в концентрационные лагеря, в которых стол было особенно плохим”.
Клоога, Валега, Палтиски – это наиболее известные концентрационные лагеря смерти, через которые миновали практически все финские узники. Только в Петрозаводске подобных концлагерей действовало 7, в Карелии – 14 (через них прошло свыше 38 тысяч человек), итого – не менее 29 лагерей и спецтюрем.
Один из финских концлагерей в Петрозаводске
Многим из узников финских концлагерей дождаться освобождения не довелось. По «усредненным» этим в них погиб каждый третий заключенный. Согласно более точным подсчетам историка Марьи-Леены Миккола, занимавшейся финскими концлагерями, живым оттуда вышел лишь один из пяти человек. В целом, по различным оценкам историков, через финские концлагеря в Карелии за все время их существования минули от 50 до 60 тысяч человек. В их число входят не только представители «ненационального» населения Карелии, но и русские жители тех территорий Ленинградской районы, которые были оккупированы финской армией. Большинство заключенных погибли от голода и нечеловеческих условий.
Финский историк Хельге Сеппяля строчит: «На самом деле мы не знаем, сколько советских людей умерло в наших концлагерях, не знаем, сколько находящихся на свободе людей померло во время войны, и не знаем, сколько карелов и вепсов, увезенных в Финляндию, осталось там по окончании войны. Надо признать, что списки померших штабом Военного управления составлены крайне небрежно. На основании них можно сделать лишь очень приблизительные выводы, если это вообще вероятно».
Узниками финских концлагерей были в основном женщины, дети и старики – мужчин призвали на фронт. Свидетельствует Станислав Васильевич Семенов: «Папа строил Свирьскую ГЭС, и его сразу забрали на войну. Усы у него были, как у Ворошилова, а пенсне – как у Дзержинского. Больше мы его не видели. А нас всех – мама с тремя детьми – погнали в рабство. У “моих” финнов была такая забава: кидать нам, вечно голодным мальцам, вместо картошки “лимонку”. Мы кидались за ней ни о чем не думая. Я тоже однажды полез за “картошкой”. Шарахнуло так, что еле выжил. Травма позвоночника, одна нога короче другой на 4 см. На всю существование инвалидом остался».
Финны не разделяли семьи. Просто отряды карателей входили в деревни и населённые пункты и сжигали все на корню. Людей сгоняли в вагоны для скота, вытекавшие через Эстонию, забивали в трюмы паромов, плывших в Финляндию.
Свидетельствует узник Николай Абрамович Иванов: «Нас погрузили на паром. Произнесли, что едем в Финляндию, будем работать на тамошних фермеров. Загнали в трюм, как скотину. Раньше в нем уголь возили, дышать было нечем. Бабка умерла на второй день пути. “Хоть одним глазком увидеть небо, вдохнуть чистого воздуха!” – грезили мы с пацанами. По очереди вытаскивали головы из трюма, и тут же получали палкой по башке. В глазах – звезды, во рту – кровь. Двое мальчишек из нашей деревни померли в пути от скарлатины».
Вспоминает узник Иван Абрамович Пугонен: «Шторм был жуткий, деревья вырывало с корнем. Нас несколько дней болтало по морю, в итоге – сбились с курса. Вместо Финляндии приколотило к Швеции. На берег никого не выпустили. И снова в море. Одна бабушка умерла еще в лагере, другая – в трюме. И снова стан, неподалеку от порта Раума. “Свиньи русские! Вы – наши рабы!” – кричали нам “покупатели”, но мы на это уже не обращали внимания».
Прибывшие на пункт огромные массы людей – стариков, женщин, детей, в том числе грудных, сгонялись в крохотные, не приспособленные для жизни помещения. По замыслу руководства этих заведений, русским существовать в них не стоило. Им там предстояло умереть.
Свидетельствует узник Герман Иванович Щеглов: «Когда нас везли в концлагерь №3, в Мусталампи, хлебнули уже по целой. Был вторник, 9 сентября. Машина замедлила движение перед очередной толпой финских крестьян, и в нас полетели камни. Целили в голову. Орали дети, взрослые стыдливо прятали глаза… Они съезжались со всех окрестных хуторов, и это была неплохо организованная ненависть к русским пленным. Все беды, свалившиеся на финнов зимой, эйфория побед работали на одну идею – для поднятия духа патриотизма и ненависти к нам. “Да здравствует великая Финляндия до самого Урала!” – кричали вдогонку. Эту мысль вместе с розгами вбивали нам потом в финской школе… Начальника концлагеря за его вечную ненависть к русским прозвали “мустакессу”, что означает “черноволосый табак”».
«Порядки» и вертухаи в финских концентрационных лагерях мало чем отличались от немецких. Вспоминает узник Александр Иванович Шобрунов: «Вилли!.. Кулачищи огромные, как боксерские перчатки. Лупил не глядя. Но вообще предпочитал лозы: так одного парня отстегал ими по голове, что он после этого умер…» Людей, включая маленьких детей, клеймили как скот. С кое-какими из таких малолетних рабов, имевших соответствующие “черные метки” на бедре, российские журналисты еще успели повстречаться в начале 2000-х гг. Так, одним из героев публикаций тех лет стал 70-летний Иван Степанович Молостовкин, которого в свое время клеймили в Ильинском (карельском) стане смерти, где верховодили финны.
Свидетельствует узник Виктор Николаевич Волков: «Сделали перекличку. Волковы! Мой отец – на костылях, сестре Вале – 5 лет, мне – 8. Раечка у мамы на дланях, ей один годик. Объявляют – нельзя выходить из лагеря, взрослые будут работать каждый день, продукты будут выступать раз в неделю. Каждая семья имеет право занять только одну комнату… В том доме нашлась комнатка: три на три метра на пять человек… Назавтра погнали мама на разгрузку дров… Из продуктов главный продукт, конечно, была мука. Но это была не мука! Это была молотая белая бумага с добавкой мучения. Хлеба, коржа из неё нельзя испечь, хоть ты удавись, не получалось… Когда трава пошла, её тут же всю съедали, огороды были нагие, чёрная земля. Первой съедали крапиву, затем клевер. От голода, от грязной травы началась дизентерия… Утром по стану едет телега-ящик, собирает умерших за ночь. Летом парней, которым исполнилось 15-16 лет, финны отправили на лесозаготовки. Вернулись к зиме – кожа да кости. Многие после померли от чахотки…»
«Кормежка» в финском концлагере, Петрозаводск
Огромная скученность людей на узкой территории. Глумление и издевательства со стороны надзирателей. Отвратительная по качеству и недостаточная по объему пища либо ее отсутствие. Фактическое отсутствие медицинской поддержки. Все это вело к истощению, широкому распространению болезней и эпидемий. Как следствие – к массовой гибели заключенных.
Свидетельствует узник концлагеря Клоога Екатерина Никитична Филатова: «Я помню огромный котел, теплина вокруг него и очередь в полкилометра. Грязища страшная. Чистой воды нет, в бараках – холод, вши. А потом начался мор. За первые полтора месяца моего пребывания в стане из шести тысяч узников от дизентерии умерли около тысячи человек. Родственники снимали с покойников одежду и стирали ее в лужах. В стане были немецкие и финские врачи. Они брали у детей кровь и делали какие-то уколы. Мы не знали, что нам вводили. Но во время очередного медосмотра после инъекции замертво упал Андрей Кондратьев – парень из нашей деревни. Мама шепнула: “Только не теряй сознания”. Мне было весьма больно, но я терпела».
Из показаний пленного солдата 13-й роты 20-й пехотной бригады Тойво Арвида Лайне: «В первых числах июня 1944 г. я был в Петрозаводске. На станции Петрозаводск я видал лагерь для советских детей. В лагере помещались дети от 5 до 15 лет. На детей было жутко смотреть. Это были маленькие живые костяки, одетые в невообразимое тряпье. Дети были так измучены, что даже разучились плакать и на все смотрели безразличными глазами».
Зима 1941-1942 гг. – сделалась для узников самым страшным временем. Смертность в финских концлагерях превысила даже ту, что была в немецких! Финны почти не применяли особых пыток и массовых расстрелов. Все было проще и страшнее: людей, настроенных прорусски, переселенцев и прочих «ненужных Великой Финляндии» попросту не кормили…
Свидетельствует узник Ленина Павловна Макеева: «В условиях голода, холода, без медикаментов люди вымирали целыми семействами… Я была в петрозаводском концлагере №5, пять лет мне было, брату на год меньше. В первую зиму (1941-1942 гг. – прим.) из семи тысяч человек померла ровно половина. Жуткая скученность, тиф, цинга. Массовый мор прекратился лишь в 43-м, когда Красный Крест устроил фильтрации».
В ноябре 1943 года, когда перелом в ходе Великой Отечественной брани благодаря победе под Сталинградом стал очевиден даже самым заторможенным финнам, по представлению начальника оккупационного Военного управления Восточной Карелии, большинство концентрационных станов были формально переименованы в «переселенческие лагеря». Однако по сути никакой разницы между этими категориями не было.
Указывает Клавдия Нюппиева, попавшая в финский концлагерь вместе с мамой и пятью сестрами, младшей из которых был год, старшей – 14 лет: «Вначале мы жили в чулане без окна. Потом нам дали комнату с плитой, где не было даже кровати. Спали на полу. У нас с сестрой, какая старше меня на три года, была одна пара ботинок на двоих, поэтому зимой нельзя было выйти на улицу… Стояли вышки, на них охрана. Два линии колючей проволоки. Надпись: „Вход и выход из лагеря и разговоры – под угрозой расстрела“… Осенью 1943 года в меня тоже били. Мы выбрались за колючую проволоку на гороховое поле. Горох в итоге мы не нашли, но, когда возвращались в лагерь, охрана заметила, вышел часовой и начинов стрелять. Он попал в меня, ранил в бедро». На момент ранения Клаве Нюппиевой было 8 лет.
Дeти-yзники 6-го концентрационного лагеря в оккупированном финнами Пeтpoзаводске, Карело-Финская ССР, 29 июня 1944 года
С детьми, запечатленными на этом снимке, какой был представлен как документ на Нюрнбергском трибунале, всё будет хорошо. Во всяком случае, сначала. Потому что его сделал советский военный фотограф Галина Санько в тот момент, когда советские армии уже прогнали финнов. Однако затем всё окажется далеко не так просто.
После освобождения Красной армией люди, выжившие в финских концлагерях, вводя бывших переселенцев, стремились уехать подальше от оставшегося у власти режима Маннергейма или просто вернуться на родину. Но при этом откуда они вернулись эти люд не рассказывали. Ведь в Советском Союзе тех, кто пережил плен, приравнивали к предателям.
Политики также поспешили «забыть» о существовании финских концлагерей – после завершения Второй мировой СССР наладил отношения с «нейтральной» Финляндией. Ну а как известно, если политики хотят о чем-то забыть, то об этом забывают и историки. Заодно столь же «беспамятными» становятся свидетели, а архивные документы бесследно исчезают.
До начала 1990-х в русскоязычном информационном пространстве тема финских концентрационных станов оставалась табуированной. До сих пор многие участники тех трагических событий официально не признаны участниками войны. Более того историки, занимавшиеся советско-финской бранью, долгое время (более 70 лет!) даже не подозревали о их существовании.
Когда стало можно говорить о пережитом, некоторые из выживших узников (Николай Игнатьевич Денисевич, его сестра Галина Змушко и др.), сделались искать собратьев по несчастью, уцелевшие свидетельства, документы. Им пришлось проделать огромную работу, чтобы доказать само существование концлагерей в Финляндии.
И это при том, что первая встреча бывших узников финских концлагерей состоялась еще в сентябре 1989 года в Петрозаводске (автором этой инициативы провозгласили финского военного историка, бывшего бойца финских оккупационных войск Хельге Сеппяля), а в ноябре 1989 года состоялась I конференция общественной организации «Карельский альянс бывших малолетних узников фашистских концлагерей».
В июле 2004 года издание «Московский комсомолец» опубликовало объёмный материал на эту тему, кормивший в том числе и воспоминания самих бывших узников (некоторые из напечатанных в нем свидетельств приведены выше).
Ещё одним из результатов этой кропотливой труды стала встреча выживших в финских концлагерях в годы Второй мировой войны, состоявшаяся 11 января 2011 года в Музее истории города Минска. На нее приехали 11 бывших узников из различных регионов Белоруссии. Их рассказы-воспоминания были сняты на видео представительством Deutscher Volkshochschul-Verband e.V. в Республике Беларусь и РОО «Белорусская Ассоциация клубов ЮНЕСКО».
В начине 2000-х гг. бывшая узница Ленина Павловна Макеева от имени всех жертв финских концлагерей написала письмо тогдашнему президенту Финляндии Тарье Халонен. В нем она упрашивала финское правительство проявить гуманность к бывшим узникам концлагерей и по примеру властей ФРГ хоть чем-то им помочь. Из письма президенту Финляндии. “Нам сейчас по 70-85 лет, мы престарелые больные люди. Большинство из нас – русские, взятые в плен в северной части Ленинградской области и Карелии и принудительно вывезенные в Петрозаводск. В станах мы томились долгих три года. Мы оставили свои дома, скот, домашнее имущество и не получили взамен никакой компенсации. Мы находим, что финское руководство могло бы изыскать средства для компенсационных выплат”.
Ответ пришёл через полгода. И не оставил жертвам финских концлагерей никакой чаяния. Финны глумливо сообщили, что платить старикам, чьи жизни искалечили, не хотят, так как в подписанном СССР и Финляндией в феврале 1947 года Парижском миролюбивом договоре «не было соответствующего положения о выплате компенсаций отдельным гражданам СССР».
24 июня 2017 года на погост «Пески» в Петрозаводске был открыт Мемориальный комплекс в память о погибших в финских концлагерях.
