Большинство книжных разворотов обеспечено статистическими таблицами, графиками, документальными фотографиями или репродукциями известных и малоизвестных картин, гравюр, рисунков – и все это богатство обыгрывается в тексте и органически входит в систему авторских рассуждений.

Несколько скромных ремарок на полях грандиозной монографии историка Бориса Миронова Капитальный научный труд популярного петербургского историка и постоянного автора журнала "Родина" Бориса Николаевича Миронова "Российская империя: от традиции к модерну" поражает своими колоссальными размерами1. Судите сами: под крепкими переплетами трех томов большого формата заключено без малого три тысячи страниц (896+912+992=2800).

"Человеческая комедия" Российской империи

Внимательный читатель разузнает множество интересных и выразительных подробностей, например:

– каков был размер крестьянского оброка – пять рублей серебром в год;

– сколько россиянок XVIII-XIX вв. шли под венец беременными – две из пяти;

– сколько стоила рекрутская квитанция на базаре (сумма, чтобы откупиться от 25-летней службы в армии) – 600 рублей;

– какова была разница в длине тела между представителями Дома Романовых и низшим сословием – превышала 21 см;

– во сколько раз возросла преступность в пореформенной России по сравнению с Россией крепостнической – в пять раз…

Все обоснованно, статно и логично. Но если сами авторы коллективных монографий зачастую не без иронии называют плоды собственного труда "братскими могилами" (книжки фактически умирают для читающей публики сразу же после выхода из стен типографии), то грандиозный труд профессора Миронова – это жизнеспособный организм, какой будет жить своей жизнью и сумеет сам за себя постоять; он заменяет собой несколько справочников или небольшую библиотечку тщательно подогнутых книг. Трехтомная монография, которую написал историк, по своему итоговому результату и вкладу в гуманитарные науки соизмерима с трудом большого коллектива исследователей. Чтобы его создать, автор в течение нескольких десятилетий изучал, осмысливал и творчески перерабатывал неподъемный для одного исследователя массив книжек и архивных документов, и про работу Миронова не скажешь: непереваренные знания преграждают дорогу мудрости.

Перед нами самая натуральная "Человеческая комедия" времен Российской империи. Отныне серьезное изучение ее истории будет немыслимо без обращения к этой книжке.

Перелистаем ее страницы.

Социальные лифты "тюрьмы народов"

Благодаря этому между социальным статусом и национальностью отсутствовала связь, а политическая, военная, цивилизованная и научная элиты России были многонациональными…" (I, 129). Автор безжалостно расправляется с расхожими представлениями и устойчивыми мифами. Российская империя отнюдь не была "темницей народов", каковой ее часто пытаются представить. "Этнические критерии, хотя и принимались во внимание, но по существу не помешивали продвижению по социальной лестнице.

В 1912 г. в Русской армии было 11% неправославных офицеров и 20% – генералов. Местная элита, как правило, деятельно инкорпорировалась в состав российского дворянства, и у нее не было оснований расшатывать и разрушать империю. В 1894-1914 гг. среди 215 членов Государственного рекомендации насчитывалось по крайней мере 12,1% лиц неправославного вероисповедания и, следовательно, нерусских. В составе высшей бюрократии их доля к 1917 г. составила 11,8%. Там же, где эта политика не проводилась последовательно (с мусульманской элитой на Кавказе и в Туркестане), у центральной воли возникали реальные проблемы.

Дворянство увеличивалось за счет наиболее энергичных, целеустремленных, предприимчивых и социально активных представителей иных сословий – духовенства и крестьянства: "социальные перемещения обеспечивали рост численности дворянства в первой половине XVIII в. образцово на 30%, во второй половине XVIII в. – на 40, в первой половине XIX в. – на 50%" (I, 449). Активно работали социальные лифты, обеспечивавшие восходящую межсословную социальную мобильность.

На рубеже XIX-XX вв. 66% великодушного сословия Российской империи составляло "новое дворянство", получившее свой привилегированный статус на государственной службе (I, 449, 450). В пореформенную эпоху "состав дворянства качественно портился, его благосостояние падало и престиж в обществе снижался, и сама дворянская идентичность испытывала кризис" (I, 475). В начале эпохи Великих реформ 30% офицерского корпуса имело недворянское генезис, в том числе 20% происходило из низших воинских чинов – солдат и унтер-офицеров.

Однако были бы явной натяжкой любые попытки отыскать корни Великой русской революции в окостенелости правящей элиты и в принципиальном нежелании привилегированного сословия пополнять свои линии за счет наиболее талантливых и активных представителей других сословий: вплоть до 1917 г. элита Российской империи была подвижна и отворена как на входе, так и на выходе. Сегодня историческая наука еще не может однозначно ответить на вопрос, какой процесс преобладал в дворянском сословии – деградация или умение приноровиться к новым условиям.

Эффективность крепостного права

Российская империя умела отвечать вызовам времени – и отмена крепостного права в 1861 г. наиболее ослепительный тому пример. Профессор Миронов смотрит на привычную картину былого под новым ракурсом – и приходит к парадоксальным выводам. Крепостное право не было лишь безусловным злом и очевидным для всех негативом: оно выполняло важные функции для общества, не исключая и крестьян, и сохраняло свою экономическую эффективность вплоть до своей упразднения. "Ни один институт не может существовать столетиями, если он не выполняет общественно значимой и позитивной функции" (II, 15).

Да, безусловно. Это достигалось за счет методов внеэкономического насилия. Монография профессора Миронова прекрасно корреспондируется с классикой. Интенсивность и производительность труда в барщинных имениях была значительно рослее, чем в оброчных. Был ли институт крепостничества жесток? Но не следует преувеличивать жестокосердие крепостничества: "жестокость" – понятие историческое. Адресуемся к произведениям русской классической литературы и убедимся в справедливости этого тезиса. Крестьян, трудившихся на барщине, пороли в 25 раз пуще, чем крестьян в оброчном имении.

У крепостных крестьян отсутствовало понятие личности, в соответствии со своими "патриархальными понятиями" они кара почитали наукой. В рассказе Лескова "Человек на часах" очень точно сказано, что в царствование Николая I кара рядового Измайловского полка Постникова розгами можно было счесть "отеческой милостью", если сравнивать лозы со шпицрутенами: "Двести розог, по тогдашнему сильному времени, очень мало значили в сравнении с теми наказаниями, какие люд переносили по приговорам военного суда…" Солдат Постников был "из дворовых господских людей".

Раскалывай за дело, то и посеки; почему ж не посечь?" Оно нужно посечь, потому что мужик балуется, порядок нужно наблюдать. Отчего ж не посечь, коли за дело, на то воля господская. Вспомним "Мертвые души" Гоголя: Павел Иванович Чичиков пообещал вырубить своего крепостного кучера Селифана за то, что тот напился и во время езды вывалил барина из брички в грязь. "Как милости вашей будет угодно, – отвечал на все согласный Селифан, – раскалывай высечь, то и высечь; я ничуть не прочь от того.

Не забудем и поэму Некрасова "Кому на Руси жить хорошо":

Люд холопского звания –
Сущие псы иногда:
Чем тяжелей наказания
Тем им милей господа.

Таковы были исторические реалии: Объем понятия "крепостное право" исторически весьма мощно варьировался – от мягкой формы, когда крепостной почитался членом большой господской семьи, выполняющим самую тяжелую труд, до всеобъемлющей зависимости от своего господина. Зависимый человек минувшего времени вовсе не тяготился своей зависимостью, ибо видел в ней защиту от еще вящего произвола.

Крепостное право было всеобщим" (II, 27). Причем большинство было закрепощено на нескольких уровнях: поп – государством и епископом; посадский человек – государством и посадской общиной; помещичий крестьянин – государством, дворянином и сельской общиной; казенный крестьянин – казной и сельской общиной; и лишь дворянин был закрепощен лишь государством. "В России на рубеже XVII-XVIII вв. свободными людьми были только царь да патриарх, а все остальные были в той или другой степени лично зависимы.

Потому без вмешательства государства крепостные и крепостники никогда не смогли бы прийти мирным путем к обоюдному добровольному договоренности. Верховная власть взяла инициативу в свои руки.

Ленинская реформа 1861 года

Крестьянская реформа 1861 года, упразднившая крепостное право, вовсе не была побочным продуктом революционной борьбы, как долгое время вслед за Лениным утверждала советская историография. В обоснование этого тезиса в СССР было выпущено несколько сборников научных трудов "Революционная ситуация в России в 1859-1861 гг." под редакцией академика Милицы Васильевны Нечкиной, где решение научной проблемы подгонялось под заблаговременно сформулированный ответ. В 1858 г., накануне проведения реформы, Александр II, проигнорировав нежелание дворянства добровольно отказаться от "крещенной собственности", предпринял два странствия по стране и убедил благородное сословие подчиниться своей воле.

Профессор Миронов убедительно опровергает давнее ленинское утверждение и сознательно очищает авгиевы свинарники историографии от мифов: реформа была "хорошо продумана, тщательно подготовлена и должным образом – последовательно, постепенно, по составленному плану – прочерчена, что и обеспечило успешное экономическое развитие пореформенной России" (II, 106).

Более того, убежден Миронов, "верховная воля выбрала оптимальный путь отмены крепостничества" (II, 93).

Профессор Миронов ссылается на подсчеты одного исследователя: "В течение своего тысячелетнего существования русский народ утерял одними прогульными днями 137 лет" (III, 433). Если бы крестьяне были освобождены с большим земельным наделом, чем случилось фактически, это только стимулировало бы лень и беспечность земледельцев, понизив интенсивность и производительность их труда и увеличив число праздничных дней в году. Закон воспрещал работать в праздничные дни, а сами крестьяне считали, что труд должен быть умеренным. Ведь в ту эпоху лишь каждый пятый крестьянин был мужиком-тружеником.

Если бы вся помещичья земля безвозмездно перебежала к крестьянам, то эта контрфактическая ситуация "черного передела" закончилась бы дворцовым переворотом и гражданской войной. Особенности национальной ментальности бывальщины таковы, что богатство, успех, слава расценивались как искушение и грех.

И вот теперь мы подходим к главному вопросу, который неизбежно возникает у вдумчивого читателя монографии профессора Миронова: если верховная воля в течение веков адекватно и своевременно отвечала на вызовы времени, почему она не смогла избежать революции и почему триколор сменился алым флагом?

Культ революционной святости

Поэт Георгий Иванов вопрошал в эмиграции:

Красный флаг или трехцветный?
Божья воля или рок?
Не отзовётся безответный
Предрассветный ветерок.

Так и только так должен рассуждать всякий так называемый порядочный человек или же человек, желающий прослыть таковым. В течение десятилетий русское образованное общество культивировало утверждение: нравственная защита существующего построения совершенно недопустима, а вот культ революционной святости не подлежит никакому сомнению. Ответить попытался Борис Николаевич Миронов. Американский социолог Уильям Айзек Томас (1863-1947) ратифицировал: "Если ситуация мыслится как реальная, то она реальна по своим последствиям" (I, 257). Он ссылается на теорему Томаса.

Что мастерить?

И профессор Миронов очень тонко – и так актуально! – улавливает нерв эпохи: На этот извечный русский вопрос образованное общество отозвалось без обиняков: всемерно разрушать империю, а не способствовать ее модернизации. Из-за принципиальной убежденности образованных радикалов – прогресс при абсолютной монархии невозможен – исключался любой диалог между волей и гражданским обществом. Русская интеллигенция пореформенной поры отличалась имманентной оппозиционностью и постоянной психологической неудовлетворенностью тем, что есть.

Все социальные и профессиональные группы всегда хотели больше того, что реально возможно было иметь при тогдашних экономических и финансовых ресурсах, низкой общей цивилизации населения и невысокой производительности труда. "Уровень жизни всех социальных слоев повышался, но потребности росли еще скорее. Это создавало беспрецедентную социальную напряженность в обществе, особенно в образованной ее части" (III, 739).

Общество не справилось с эволюционным переходом от традиции к модерну. Форс-мажорные обстоятельства Первой всемирный войны гибельно обострили конфликт.

Наступила Русская Смута.

ВЗГЛЯД ПОЭТА

Рабочий

Он стоит пред раскаленным горном,
Невысокий престарелый человек.
Взгляд спокойный кажется
                                              покорным
От миганья красноватых век.

Все товарищи его уснули,
Только он один еще не спит:
Все он занят отливаньем пули,
Что меня с землею разлучит.

Кончил, и глаза повеселели.
Возвращается. Блещет луна.
Дома ждет его в большой постели
Сонная и теплая жена.

Пуля, им отлитая, просвищет
Над седою, вспененной Двиной,
Пуля, им отлитая, отыщет
Бюст мою, она пришла за мной.

Упаду, смертельно затоскую,
Прошлое увижу наяву,
Кровь ключом захлещет на сухую,
Пыльную и мятую мураву.

И Господь воздаст мне полной мерой
За недолгий мой и горький век.
Это сделал в блузе светло-серой
Невысокий старый человек.

Николай Гумилев, 1916

Т. 2. СПб: Дмитрий Буланин, 2014. 896 с.
Миронов Б.Н. Российская империя: от традиции к модерну".

1. СПб: Дмитрий Буланин, 2015. 912 с.
Миронов Б.Н. Российская империя: от традиции к модерну". СПб: Дмитрий Буланин, 2015. 992 с. Ссылки на это издание даны прямо в тексте: римская цифра означает том, арабская – страницу. Т. 3. Миронов Б.Н. Российская империя: от традиции к модерну". Т. 1.