В трагические осенние дни сорок первого люд во всех уголках страны просыпались с одной мыслью: «Как там столица? Держится?» И, услышав голос Левитана: «Говорит Москва…», облегченно вздыхали. На подступах к городу стояли насмерть красноармейцы, курсанты, ополченцы. Но неприятель отчаянно шел вперед, артиллерийская канонада слышалась уже на северо-западных окраинах столицы. И тогда руководство СССР приняло решение создать в Москве подполье. В случае прихода немцев его участники бывальщины готовы развернуть против оккупантов активную диверсионную деятельность.
В первых числах октября УНКВД по Москве и Московской районы перевело на нелегальное положение около восьмисот человек. «Был отобран ряд партийных работников и переведен на другую работу, – вспоминал другой секретарь Московского горкома Георгий Попов. – Одного секретаря райкома назначили инспектором райторготдела, другого сотрудником домуправления, правящий делами обкома стал мясником в магазине. Хорошо, что это не понадобилось, но дало много интересного в смысле познания жизни. Люд, перешедшие с ответственных постов на рядовую работу, многие проблемы увидели другими глазами…»
Каждому подпольщику придумали жизнеописание, из которой было понятно, почему он не эвакуировался и остался в Москве. Естественно, они «были» ярыми противниками Советской власти, потому и остались встречать «дорогих гостей». Среди нелегалов были не только военные и чекисты, но и представители мирных профессий – преподавателя, инженеры, рабочие и даже артисты. Это были мужественные люди, они понимали, какая опасность их ждет в случае провала. Но никто не отказался от направления.
Подпольщиков учили обращаться с оружием и взрывчаткой, подготовили радиоточки – для передачи информации. Одна из них находилась в подвале кукольного арены Сергея Образцова, на площади Маяковского.
В Москве были устроены явочные квартиры, созданы склады с оружием и взрывчаткой. Для конспиративных встреч бывальщины подготовлены мастерские, парикмахерские, магазины, кинотеатры и другие помещения, где появление людей было бы оправданным.
Нелегалов снабдили видами, военными и профсоюзными билетами, трудовыми книжками. Домой к ним привезли альбомы с фотографиями «родственников», письма и открытки от мнимых ближних и друзей. Они должны были свидетельствовать о настроениях и взглядах «коллаборационистов».
«В Москве мы создали три независимые друг от друга разведывательные сети. Одной возглавлял мой старый приятель с Украины майор Дроздов (позднее получил звание генерала), – писал в книге “Спецоперации. Лубянка и Кремль 1930–1950 годы” бывший начальство 4-го диверсионно-разведывательного управления НКВД Павел Судоплатов. – В целях конспирации его сделали заместителем начальника аптечного управления Москвы. Он должен был в случае дела Москвы поставлять лекарства немецкому командованию и войти к нему в доверие…Очень большую работу по подготовке московского подполья и по мобилизации нашей агентуры для противодействия диверсиям немцев в Москве коротал Федосеев – начальник контрразведывательного отдела управления НКВД по Москве. По нашей линии за эту работу отвечали Маклярский и Масся…»
Михаилу Маклярскому было возложено подготовить к взрыву многие важные объекты в Москве на случай, если бы вермахт занял город. Это были, в частности, метрополитен, телеграф, почтамт, здания военных академий, Колонный зал Дома союзов, Большой театр, здания ЦК ВКП(б) и Гознака.
Он также отвечал за формирование группы артистов-диверсантов под наименованием «Свистуны». В частности, во время концерта в оккупированной Москве они со сцены должны были забросать немцев гранатами.
Маклярский был участником немало успешных операций НКВД во время Великой Отечественной. После войны его потянуло к сочинительству, которое принесло ему две Сталинские премии. Мяклярский в содружестве с различными литераторами написал сценарии для нескольких кинофильмов, ставших известными – «Подвиг разведчика», «Секретная миссия», «Заговор послов», «Ночной патруль», «Инспектор уголовного розыска».
Бывший агент охотно рассказывал о творчестве, но никогда, ни словом, не обмолвился о своей тайной деятельности. Ведь он два года сидел на Лубянке по обвинению в комплоте против Сталина. И хорошо знал, что случается с теми, кто распускает длинный язык…
В октябре сорок первого была отпечатана первая листовка, какую подпольщики намеревались распространять в оккупированном городе. В ней говорилось: «Под напором превосходящих сил противника наши войска временно покинули Москву. Тяжелая утрата! Но слезами горю не поможешь. За свою многовековую историю Москва и москвичи переносили и не такие удары и вечно выходили победителями… Убивайте, истребляйте каждого немецкого оккупанта, как бешеную собаку! Взрывайте мосты и дороги, разрушайте телефонную и телеграфную связь, поджигайте строи и обозы, срывайте все вражеские мероприятия…»
«Мы также готовили для противника “приманку”, – вспоминал Судоплатов. – Предположительно ею мог сделаться Лев Константинович Книппер (племянник актрисы Ольги Книппер-Чеховой, родной брат знаменитой актрисы Ольги Чеховой. – В.Б.), композитор, немец по генезису, проживавший с женой Марией на Гоголевском бульваре. Задачи, поставленные перед группой Книппера, были особыми. Он сделался спецагентом-групповодом и должен был действовать в Москве по разнарядке «Д», то есть для осуществления диверсионных актов, операций и акций личного возмездия против глав германского рейха, если бы они проявились в захваченной столице…»
Книппер был бывшим эмигрантом, но в 1932 году вернулся в СССР. Тут создал ряд значительных музыкальных произведений, дирижировал оркестром, занимал должность заместителя председателя Союза композиторов. Он был популярным человеком не только в СССР, но и за границей. Были даже планы привлечь Книппера к покушению на Гитлера, если тот появится в Москве…
Другой секретарь Коминтерновского райкома ВЛКСМ Федор Медведев участвовал в строительстве оборонительных сооружений в Подмосковье. 22 октября ему известили, что он должен срочно выехать в столицу. «В два часа дня я был у А.М. Пегова, секретаря МК и МГК ВЛКСМ. Анатолий Михайлович протянул небольшой листок бумаги, на нем было написано от длани решение МГК ВЛКСМ, – вспоминал Медведев. – Речь шла о создании центра подпольной организации московского комсомола в соответствии с директивой Инстанции. Четыре графы: ф.и.о., должность, подпольная кличка, роспись в ознакомлении. Первым руководителем Центра назван Васильев Владимир Иванович – секретарь Ростокинского РК ВЛКСМ, его конспиративная кличка Владимир; вторым – Медведев Федор Елисеевич; секретарь Коминтерновского РК ВЛКСМ – его кличка Степан; третьим – Ирина. С Васильевым мы бывальщины хорошо знакомы по работе, Ирину я ни разу не встречал…»
Затем Медведев отправился к первому секретарю Московского обкома ВКП(б) Александру Щербакову. Последовали проблемы: кто, откуда? Сколько лет? Как здоровье? Хозяин кабинета словно изучал его. Наконец сообщил, что работа, которая начинается, проводится по директиве Сталина. «Опасность представляешь?» – спросил Щербаков, испытующе глядя на Медведева. «Да, если ошибусь, окажусь на немецкой виселице».
На иной день Медведев прибыл в здание в районе Октябрьского поля. Сдал паспорт, партбилет, комсомольский билет. И получил иные документы, став Степановым Евгением Антоновичем.
Ему сообщили адрес конспиративной квартиры на 2-ой Тверской-Ямской и предприятие, на котором он будет трудиться. Это был один из заводов Краснопресненского райпромтреста. Медведева повели в цех, представили мастеру: «Твое дело – быть паяльщиком. Гляди, как это делается…»
Представитель партийного центра разъяснил, что такое «особое подполье»: «Вы не стреляете, не взрываете, не нападаете. Вам выдается оружие для самообороны. Ваша задача: владеть информацией, чем живет Москва. Что производит, что из нее вывозят, что в город поступает. Кто из “важных лиц” приезжает, чем занимается… Вы – не один-единственный источник информации, но информация должна быть ценной, постоянной и достоверной…
Представитель центра дал свой телефон. Предупредил: «Не вписывайте, запоминайте. Если в трубке услышите “Сокол”, называйте свой шифр: “говорит К-2” – что означает комсомол, второй глава. Я отвечаю “Сокол”. Вы докладываете: “27-й выбыл в армию”. Это пример. Будут другие перемены – продолжайте. Окончание разговора: “Я сообщаю “есть” и кладу трубку. Ваш день – третья среда недели. Время между 23–24 часами».
15 октября 1941 года Маклярский известил подпольщикам, что немецкие танки вышли на окраины Москвы, и столицу, вероятно, придется оставить: «Держитесь, товарищи, и помните, что вы будете отстаивать. Ждите связи и указаний. Но и сами не плошайте. Помните все, чему мы вас учили. Увидимся в подполье…»
На Урале, в Сибири, Далеком Востоке и на оккупированных немцами территориях, не знали, что с Москвой. Тревожились, надеялись на лучшее, но и допускали худшее. Стихотворец Евгений Долматовский написал такие строки: «Где-то есть армия. Где-то – Москва. / Дом. Комнатушка с рисунками брата. / Что же с Москвою? Жива? Не жива? / Может быть, немцы шагают по Арбату…»
К счастью, в декабре 1941 года Красная армия перешла в контрнаступление, и угроза столице миновала. Однако Медведев еще длинно продолжал жить под чужой фамилией. Он и его товарищи знали, что происходит в другом цехе, на соседнем заводе, чувствовали, как живет Москва. Они бывальщины все время начеку. И только в марте 1943 года Медведеву и другим подпольщикам сказали: «Все, ребята, можете выходить…»
