Во пора Великой Отечественной войны в Советском Союзе находились журналисты разных стран. Это, в частности, американцы: корреспондент агентства Associated Press Генри Кэссиди; Гаррисон Солсбери и Уолтер Дюранти, трудившиеся в The New York Times, Морис Хиндус, представлявший New York Herald Tribune. Двое англичан – Александр Верт и Шарлотта Холдейн – имели аккредитацию соответственно Sunday Times и Daily Sketch. Все они – приметные личности, однако внимание автора направлено на Эрскина Колдуэлла, готовившего материалы для американской газеты PM и особенно на его жену Маргарет Бурк-Уайт, снимавшую для журнала Life. Она была один-единственным западным фотокорреспондентом в СССР и оставила большой архив уникальных снимков.
Впервые Маргарет прибыла в СССР в 1931 году и снимала промышленные объекты: заводы Сталинграда, Днепровскую ГЭС и Магнитогорский металлургический комбинат. Молодой женщине было разрешено посетить советскую святыню – дом в Пылай, где родился Сталин. Она сфотографировала не только родственников вождя, но и его мать, Екатерину Георгиевну.
Самого Сталина Маргарет запечатлела запоздалее – его портрет украсил обложку журнала Life в марте 1943 года. Это было необычное фото: глава СССР, представлялось, улыбался одними глазами. Его усы были не так густы, как на парадных портретах, и оспины на лице не заретушированы. Казалось, испытания изменили его лицо…
Бурк-Уайт снова оказалась в Советском Союзе весной 1941 года. Ее сопровождал супруг, известный писатель и журналист Эрскин Колдуэлл. В атмосфере уже клубились слухи о близком столкновении с Германией, и американцы прибыли в Москву, чтобы запечатлеть грядущие события.
Маргарет ведала, что фото- и киносъемка на улицах в СССР строго запрещена, однако надеялась, что для неё сделают исключение. И не ошиблась – ей действительно дали позволение. Возможно, потому, что запомнились ее прошлые снимки, сделанные в Стране Советов.
Пришельцев удивило, что в Москве не наблюдалось никаких примет тревоги. Москва жила своей обычной жизнью, и они видели из окна отеля «Националь», как москвичи выходят из большого гастронома визави, нагруженные покупками. Маргарет и Эрскин не раз заходили в этот магазин и удивлялись обилию и разнообразию ассортимента. Впрочем, так было и в иных уголках Москвы.
У американцев был еще один повод для удивления. Среди постояльцев оказалось немало внимательных и молчаливых немцев. Их прижимистые движения и четкая выправка давали мало оснований думать, что они приехали осматривать столичные достопримечательности. Немцы стали покидать отель за неделю до основы войны, а последние два представителя Германии сбежали из «Националя» на рассвете 22 июня, бросив свои чемоданы и не заплатив за проживание.
Перед самой бранью Бурк-Уайт и Колдуэлл успели в сопровождении писателя из прославленного литературного дуэта – Евгения Петрова проехать по маршруту Украина – Крым – Кавказ. Чета вернулась в Москву полная впечатлений, но самые главные были впереди…
В начале Великой Отечественной началась эвакуация иноземных граждан, поскольку над Москвой нависла угроза воздушных бомбардировок. Но супруги и не думали бежать из Москвы. Ведь они приехали сюда собственно для того, чтобы увидеть, как жители СССР встретят вражеское вторжение. Правда, в Америке было немного оптимистов. Большинство политиков и военных США находили, что режим Сталина продержится недолго.
…В Москве был введен комендантский час, однако иностранные журналисты получили пропуска, позволяющие передвигаться по городу в любое пора. «За несколько минут до полуночи я вышел из отеля на улицу Горького, – вспоминал Колдуэлл. – Справа в темное небо врезались башни Кремля, словно перетащенные сюда из какой-то средневековой сказки. В мирное время улица Горького была запружена людьми до двух-трех часов ночи. Но сейчас я видел лишь одиноких прохожих, которые торопились вернуться домой до полуночи. Иногда в темноте медленно проезжали негустые автомобили с погашенными огнями, и лишь у некоторых чуть светились узкие прорези на фарах.
Ровно в полночь улицы запустели. Я шел вперед почти ощупью. Неожиданно из темноты передо мной возникли три фигуры – женщина и двое мужчин в гражданской платью и потребовали пропуск. Рассматривая его, они задали мне несколько вопросов. Я, запинаясь, ответил по-русски. Один из них протянул мне пропуск обратно, и все трое разошлись в темноте так же бесшумно и таинственно, как и появились…»
Первая бомбежка Москвы застала Маргарет и Эрскин вечером 26 июля в Спасо-Хаусе, резиденции посла США, близ Арбата. Они, забравшись на отлогую крушу, затаив дыхание, наблюдали за небом, изрезанным десятками мощных лучей прожекторов. То рядом, то в отдалении возникали вспышки от разрывов снарядов, отпечатки трассирующих пуль.
В ту ночь одна из бомб взорвалась неподалеку от Спасо-Хауса, разрушив Театр Вахтангова и убив несколько человек. Едва-едва прозвучал отбой воздушной тревоги, Маргарет помчалась в отель, чтобы проявить и напечатать фотографии. Но в это время на Москву ринулись иные эскадрильи люфтваффе. Однако храбрый репортёр, не обращая внимания на опасность, продолжала работать. В её дверь колотили дежурные, какие проверяли номера и сгоняли постояльцев «Националя» в ближайшее бомбоубежище. Она забилась под кровать и лежала, затаив дыхание…
Каждый день Маргарет видала, как сотни прожекторных лучей вонзались в московское небо и непрерывно били зенитные батареи, расположенные кольцом вокруг столицы. Землю сотрясали взрывы, то и дело слышался звон выбитых взрывной волной стекол. По городу носились пожарные машины, и высыпающие из них люди в касках тушили пожары. Пронзительно выли сирены скорой поддержки. Кричали раненые, падали убитые…
«На крышах домов позади посольства перекликались дежурные, – вспоминала Бурк-Уайт. – Голоса бывальщины ребячески звонкими, и я поняла, что там дежурит одна из детских пожарных команд, которые начали организовываться в последние дни. Когда вновь посыпались зажигательные бомбы, я разобрала, как мальчишеский голос кричит: “Вытекающая, чур, моя! – Как бы не так! Моя очередь!”»
Она поняла, что мальчишки спорят за право погасить следующую бомбу – каждый жаждал поставить личный рекорд!
Маргарет запечатлела Москву и ее мужественных обитателей. Это люди, приникшие к радиоприемнику, дети, бойцы, матери с детьми в метро, художник, создающий плакат, студенты, слушающие лекцию, дама, потушившая несколько десятков зажигалок, прихожане в церкви, москвичи, выходящие из бомбоубежища…
Маргарет встречалась с кинозвездой Влюбленностью Орловой и ее мужем, режиссером Григорием Александровым. «Она настолько популярна, что когда Александров хочет попасть куда-нибудь, где много боец и охраны, то берет ее с собой, – вспоминала американка. – Никто не преграждает им дорогу, не спрашивает документов, а солдаты только приветливо размахивают руками и говорят, что Орловой паспорт не нужен. Она всеобщая любимица, а ее муж боготворит ее и снимает все фильмы исключительно с её участием».
Бурк-Уайт с супругом побывали на даче Орловой и Александрова во Внукове, которую спроектировал режиссер, привезя архитектурные идеи из Калифорнии и Мексики, где он трудился вместе с Сергеем Эйзенштейном над лентой «Да здравствует Мексика!». С веранды разворачивалась панорама освещенного во время налетов московского небосвода – символ того тревожного времени.
…Работы американского репортера вошли в историю Великой Отечественной. Но не только потому, что она запечатлела город и его обитателей во время тяжелых испытаний. Маргарет Бурк-Уайт не только бесстрастно фиксировала события, в ее снимках ощущается участливый взгляд, сочувствие к людям, какие всеми силами защищали свой родной город.
