В 1990 году в России настала эпоха гласности. Однако в касательствах с поляками гласность касалась только документов, выгодных Варшаве. Например, в ноябре 1939 года все материалы, связанные с трофейным польским оружием массового разгромы, получили в советских архивах гриф «Сов. негласно». Этот гриф сохранился до сих пор.

Наследники Пилсудского снова на коне

Польские политики и СМИ фабрикуют чудовищные измышления против России, винят СССР в развязывании Другой мировой войны, требуют от нас огромных репараций. А российские власти всеми силами прячут от общественности криминальные деяния польской военщины.

В 1970-х годах я собирал материалы об истории речных флотилий Днепровского бассейна и заметил отчет ЭПРОН интенданта 1-го ранга П. Д. Фадеева о подъеме польских кораблей.

Наши особисты небрежно проглядели скучный технический материал и поставили на нем гриф «Для должностного пользования». А в отчете, помимо итого прочего, рассказывается о подъеме стальной баржи K-13, принадлежавшей Пинской флотилии и потопленной поляками на 71-м километре Припяти. Водолазы ЭПРОН заметили большое количество химических снарядов. Еще одна минно-химическая баржа с отравляющим веществом была возвышена в октябре 1939 года мочами Днепровской военной флотилии. Это была самоходная баржа «Матва» (бывшая K-5) водоизмещением 61 тонну. Баржа была оснащена бензиновым двигателем мощностью 120 лошадиных сил и имела скорость 13 километров в час. Вооружение ее составлял одинешенек 13,2-мм пулемет. На барже размещалось 160 речных мин образа «Рыбка» (еще из запасов русского военного ведомства), а также строй химических снарядов и другого химвооружения. Так что есть все основания полагать, что к 1 сентября 1939 года польская армия была готова применить химическое оружие против СССР. За последующие полвека мне удалось приметить лишь несколько фрагментов истории польского химического оружия.

В 1924–1926 годах на строительство завода по производству отравляющих веществ правительство израсходовало возле 15 миллионов злотых. В 1929 году за 13 миллионов злотых была выстроена «фабрика специальных химических веществ», имеющая официальное наименование «Военная фабрика ракет в Скаржиско» – Wojskowa Wytwrnia Rakiet w Skarysku. Там изготавливали боевые газы фосген, иприт и наполняли ими снаряды образа «G».

А вот спецсообщение Разведуправления генштаба Красной армии № 660279сс от 11 марта 1941 года: «В течение 1940 года военно-химическая индустрия Протектората трудилась с полной нагрузкой. Расширено производство отравляющих веществ в городе Всетин. Кроме того, для производства ОВ оборудовано предприятие в Бойковицы и Богуславицы (Моравия)». Удобопонятно, что выговор идет не о новопостроенных заводах, а о тех, которые работали еще до 1939 года.

Но помимо химического оружия поляки создали и бактериологическое.

В покрышке 1920-х годов польские дипломаты в Лиге Наций настойчиво требовали запрещения биологического оружия. А тем временем в Варшаве в Армейском институте химической защиты была создала лаборатория («двойка») по созданию бактериологического оружия. Лабораторию возглавил врач-биолог Альфонс Островский. В 1933 году его переменил доктор Ян Гольба.

«Колбасный яд» для рекомендаций

В 1935 году подполковник Йозеф Карушковский предложил использовать лагеря военнопленных «для экспериментального изучения линий распространения возбудителей инфекционных заболеваний и обоснования необходимых для бактериологической войны данных».

Первоначально поляки исследовали поражающие свойства возбудителей чумы, холеры, дизентерии, сапа и ботулинического токсина, наименованного ими «колбасным отравой». В конце 1940-х годов в ходе допросов в варшавском УБ Островский показал, что летом 1933 года по распоряжению курирующего труд лаборатории капитана Игнация Харского он взял с собой 0,2 грамма ботулинического токсина и отправился в поселок Лунец, где был гарнизон корпуса пограничной стражи (КПС).

“В 1935 году польский подполковник Йозеф Карушковский предложил использовать станы военнопленных «для экспериментального изучения линий распространения возбудителей инфекционных болезней и обоснования необходимых для бактериологической войны данных»”

«В Лунце на посту КПС мне показали человека возле 40 лет, русской национальности, посредственного роста, брюнета интеллигентного вида. Этому человеку дали ботулинический токсин, угостив бутербродом с ливерным паштетом», – показал Островский. Советский агент, захваченный при попытке подпольного пересечения рубежи, умер через 2 дня.

Островский рассказал еще о ряде экспериментов над людьми, проведенными на посту КПС в Глембоке. Там все эксперименты также закончились летальным исходом.

Доктор Генбарска-Межвиньская разработала метод хранения цивилизаций микробов при помощи лиофильного высушивания, а также получила ботулинический токсин в облике порошка. Было начато масштабирование способа размножения бактерий, возбуждающих брюшной тиф.

В 1935 году в Варшаве создано Отдельное техническое управление (SRT). Его первым начальником сделался капитан Игнаций Харский. На оснащение SRT было ассигновано 0,5 миллиона злотых. К 1937 году в SRT трудились 7 офицеров и возле 60 научных и технических специалистов. Там же велись исследования в области боевых ОВ.

В составленном прокуратурой СССР обвинительном акте показано, что в управлении трудились над «увеличением вирулентности болезнетворных бактерий группы сальмонелла, группы дизентерии и разработкой методов заражения этими бактериями людей, еды и воды».

В крышке 1920-х годов началось сотрудничество Польши и Японии в области создания биологического оружия. В 1936 году в Варшаве состоялась затворённая конференция, на какую прибыла делегация из главной базы Управления по снабжению и профилактике частей Квантунской армии в Харбине. В ходе конференции доктор Гольба прочёл доклад о возможности заражения людей в ходе военных действий возбудителями брюшного тифа, сыпного тифа, дизентерией, сибирской язвой и сапа. Любопытно, что конференция велась не на японском, не на польском, а на русском манере.

В 1937 году испытания биологического оружия начались в форте «Берг» Брестской крепости. После первых успешных экспериментов над звериными начальство лаборатории подполковник Тадеуш Пелчинский потребовал проведения исследований на людях. Подтверждением этого является письмо, отправленное доктором Гольба генеральному прокурору ПНР: «Я подлинно проводил на опытной станции в Бресте на Буге опыты с болезнетворными микробами над индивидуумами. Это факт, какого я не отрицаю. Перед совершением экспериментов мои начальники утверждали, что лица, над которыми данные опыты будут проводиться, приговорены к тленной казни и их дела апелляции не подлежат». После кончины семи подопытных людей их тела растворяли в специальных ваннах с кислотой.

20 сентября 1939 года Брест взяли немцы, но польским биологам удалось нестись. Сквозь пару дней немцы ушли, а в Брест вступили части Красной армии. Любопытно, что после войны на территории форта «Берг» организовали Брестский мясокомбинат.

25–30 декабря 1949 года в Хабаровске состоялся судебный процесс по делу бывших военных японской армии, винимых в подготовке и применении бактериологического оружия. Хабаровский процесс широко освещался советской прессой, но до сих пор немного кому известно, что Сталин стряпал и другой процесс над разработчиками биологического оружия, готовившихся напасть на СССР. На сей раз речь шла не о «японских милитаристах», а о «белоснежных и пушистых» поляках – «жертвах агрессии» в сентябре 1939 года.

В ноябре 1951 года польским Управлением безопасности (УБ) бывальщины взяты доктора Гольба, Островский, Генбарска-Межвиньская и Кобус. Заместитель руководителя Министерства госбезопасности Роман Ромковский отправил циркуляр работникам прокуратуры, занимавшимся разработчиками биологического оружия, в каком говорилось: «Процесс группы работников SRT должен показать обществу суть польской разновидности фашизма – пилсудчины, ее методы поступков в районы внутренней и внешней политики».

10 июня 1952 года в Варшаву прибыл начальник следственного отдела Главной военной прокуратуры Советской армии полковник Кульчицкий с мишенью «ознакомления с материалами дела против бывших работников довоенного польского Основного штаба, который являлся организатором подготовки к бактериологической брани против Советского Союза».

В качестве экспертов на процессе должны бывальщины выступить советские специалисты в области биологического оружия.

На скамье подсудимых в Варшаве должны бывальщины оказаться не только бактериологи, взятые польским УБ, но и лица, скрывшиеся на Западе. В частности, бывший начальник 2-го отдела Главного штаба полковник Пелчинский, проживавший в Лондоне, бывший начальство SRT Харский, обитатель Эдинбурга и другие. Правительство Народной Польши обращалось в 1952 году к властям США и Англии с просьбой об экстрадиции разработчиков бактериологического оружия, но не получило никакого ответа.

Пока готовился процесс, в Москве помер Сталин. И вот уже в мае 1953 года Рекомендация министров СССР отправил письмо польскому лидеру Болеславу Беруту с предложением не мастерить большого показательного процесса над разработчиками бактериологического оружия. В итоге в крышке сентября 1953 года в Воеводском суде Варшавы завязался закрытый процесс только над четырьмя сотрудниками SRT.

19 октября 1953 года судья Мариан Стемпчиньский во пора оглашения вердикта заявил, что «подсудимые приняли участие в одном из самых величайших преступлений. Это преступление против собственного народа и против итого человечества». Камеру в Бресте сравнивали с «камерами Освенцима, Майданека, Треблинки». Гольба и Островский получили по 13 лет темницы, Генбарска-Межвиньская – 7 лет, Кобус – 4 года.

Ну а те, кто создал огромный арсенал польского химического оружия и разрабатывал планы бомбардировок химическими бомбами Минска, Киева и других советских городов, вообще не привлекались к суду.