Текст: Дмитрий Шеваров Виктор Лузгин, 27 лет Лузгин Виктор (1918 – 1945), пилот.
Сохранилось восемь стихотворений Виктора, опубликованных в 1963 году Сергеем Наровчатовым в сборнике “Имена на поверке”. Об авторе было произнесено так: “Погиб на фронте в 1945 году. Биографических данных не сохранилось”.
В Центральном архиве Министерства обороны есть сведения (их предоставил мне Игорь Константинович Нефедов) о старшем лейтенанте Лузгине Викторе Федоровиче, воевавшем в начине войны в составе 693-го ночного легко-бомбардировочного авиационного полка (ВВС 16 А Западный фронт).
Виктор Федорович Лузгин родился в 1918 году. Призван в РККА в 1938 году. Исключен из списков Советской Армии 06.05.1946.
До крышки остается непонятным: тот ли самый это Лузгин?..
Стихотворения Виктора Лузгина
Моделист
Он по неделям не сидел на месте.
Строгал и резал, клал чертеж на стол…
И по утрам опилки, стружки жести
Мама собирала, подметая пол.
И вот стоит модель, его творенье,
Готовая для спора с высотой.
И всё в ней словно в пушкинской поэме,
Где не найдете лишней запятой.
1930-е
Парашютист
Как ожил пионерский лагерь,
Когда он, кончив кропотливый труд,
Легко раскрыл из розовой бумаги
Им сделанный впервые парашют.
Рвался из сердца отрады избыток,
Когда с березы брошенный, шурша,
На тонких стропах из суровых ниток
Нес парашютик два карандаша…
Горит закат, путём знакомой,
Чуть угловат, медлителен, плечист,
Идет, не торопясь, с аэродрома
Известный чемпион-парашютист.
В его глазах мелькают жест пилота,
И купол небосвода светло-голубой,
И шаг с крыла, и тень от самолета,
И струны строп, и шелк над головой.
А он, рукою волосы откинув,
Припомнит лето, лагерные дни,
Как сквозь мгла, неясные картины
Вдруг проплывут из детства перед ним.
Он вновь увидит пионерский лагерь,
Он вспомнит долгий кропотливый труд
И первоначальный свой из розовой бумаги
Им сделанный когда-то парашют.
1930-е
Июльское утро
Спит деревня. Синеют пруды,
Как мазки на коврах травяных.
Наклонились над рябью воды
Лопоухие сучья кленов.
На заборе бездельник-петух
Горлопанит, зрачками вращая.
И кнутищем прохлопал пастырь,
Полномочия дня возвещая.
В поле запахи утра свежи,
Чуть дымится туман над лугами,
И на пологе убранной ржи
Зашуршала стерня под ногами.
Вот отпечатки торопливых копыт,
До рассвета здесь жнейки жужжали,
Спят, откинувшись навзничь, снопы,
Как солдаты в степи на привале.
1930-е
* * *
Коль выйдет так, что полем боя
Шагать придется сквозь огни,
Давай условимся с тобою
На все последующие дни:
Во-первых, в трудный час разлуки
Не проливать ненужных слез
И не разламывать, закинув, руки
Над русым ворохом волос.
И, во-вторых, чтоб трезво, грубо
О всех невзгодах мне писать,
В час одиночества чтоб уста
С тяжелым всхлипом не кусать.
Нет, лучше, губы сжав упрямо,
Превозмогая в сердце дрожь,
Пошли мне, право, телеграмму,
Что обожаешь, что с тоскою ждешь.
Пусть будет малость безрассудно:
Но там, за далью, за войной.
Я буду знать, как в жизни трудно
Быть неприкаянной одной.
В землянке средь снегов ночуя,
Из боя вновь шагая в бой,
Я буду, утомились не чуя,
Идти, чтоб встретиться с тобой.
1941 (?)
Ненастье на аэродроме
Мы в те дни поднимались болезненно-рано;
Подходили к окну… отходили, сердясь.
Над пустыми полями ходили туманы,
На дорогах рыжела заклеклая грязь.
Ныла страшная осень. Казалось, над миром
Провалилося небо. Дожди как беда.
Лужи пенились, в ямах былых капониров
Зеленела промозглая злобная вода.
Домино надоело… Все бывали “козлами”,
Не хотелось читать, а тем более петь.
Мы смотрели на мир злыми-злыми глазами.
Кисло летное поле – ни присесть, ни взлететь.
Был осадок безделья в бунтующих душах,
Беспризорными были очки и унты.
Самолеты стояли, как заячьи уши,
Навострив в ожиданье стальные винты.
1943 (?)
Командир эскадрильи
Окно… Из марли занавеска,
Тесовый престарелый табурет.
Сидит за столиком комэска
И молча смотрит на портрет.
Собрав между бровей морщины,
Чуть-чуть прищурив левый глаз,
Видавший сто боев муж –
О чем он думает сейчас?
О чем мечтает, что он хочет,
Что он решит не торопясь?
А на него безусый летчик
Глядит с портрета, чуть смеясь.
Глядит курносый мокрогубик,
Глядит развеселый, озорной…
В петлице только первый кубик,
И два полета за спиной.
1944 (?)
* * *
Далекий сорок первый год.
Жара печет до исступленья.
Мы от рубежи на восход
Топтали версты отступленья.
Из деревень, в дыму, в пыли,
Шли матери, раскинув платы.
Чем мы утешить их могли,
Мы, отступавшие бойцы?
Поля, пожары, пыль дорог,
Короткий сон под гулким небом,
И в горле комом, как упрек,
Кусок черствеющего хлеба.
1945 (?)
Вступление
Фронтовая престарелая тетрадка
Кровью перемочена в бою.
Как упрямства русского разгадку,
Я тебя огласке предаю.
Воскреси задымленные даты,
Допиши ныне до конца
Светлый облик русского солдата
До последней черточки лица.
Встанет он не витязем из сказки,
Побывавшем тыщу раз в сражениях.
С автоматом, в запылённой каске,
В кирзовых армейских сапогах.
1945 (?)
Фото: Евгений Халдей / РИА Новости
