Текст: Дмитрий Шеваров Виктор Рачков, 20 лет Рачков Виктор Васильевич, лейтенант. Погиб 28 сентября 1943 года при форсировании Днепра, спасая товарища.

Летом 2016 года меньший брат Виктора Анри Васильевич Рачков1 нашел три пожелтевших листочка и узнал почерк Виктора. На двух листочках из блокнота – записи песенок для малышей. “Рано-рано поутру пастушок тру-ру-ру-ру, а коровки по селу му-му-му…”

Виктор Рачков. 1943 год, апрель. Фото: Из собственного архива Анри Васильевича Рачкова

На третьем листе – последняя и единственная сохранившаяся запись из дневника Виктора Рачкова, она сделана в 1942 году перед отъездом в училище.

В 1941 году Виктор, лишь поступив в МАИ, уехал на фронт к отцу, комиссару саперной бригады. Там ему присвоили звание младшего сержанта. Он водил полуторку. После этого у него был выбор – вернуться в МАИ или устроиться в пехотное училище. Виктор выбрал училище. Перед этим он был на короткой побывке дома. Проходя мимо зеркала, не узнавал себя. Неужели итого несколько недель на передовой могут так изменить человека? Никакой юношеской романтики в глазах.

Решив привести в порядок свои манускрипты – дневники, стихи, рассказы и повести, – перелистывал драгоценные тетрадки. И вот тут что-то оборвалось в его душе. Бог знает, что произошло тогда с ним. В каком-то бесчувствии он сжег все свои бумаги, словно хотел испытать, проверить – горят ли рукописи. Очевидно, по-мальчишески плакал потом, сокрушаясь о своем поступке и соображая, что вот погибни он на фронте, и ничего от него не останется…

После ускоренного выпуска из училища ему, как одному из лучших курсантов, предложили остаться преподавать. Он избрал фронт.

Лейтенант Виктор Рачков погиб, спасая товарища, при форсировании Днепра 28 сентября 1943 года. Ему было 20 лет.

…И столбом поставил воду

Вдруг снаряд. Понтоны – в ряд.

Плотно было там народу –

Наших стриженых ребят…

И увиделось впервые,

Не забудется оно:

Люди теплые, живые

Шли на дно, на дно, на дно…2

1 Анри Васильевич Рачков родился в 1926 году в Козьмодемьянске. В 1951 году окончил Военный институт иноземных языков, с 1951 по 1954 год – военный переводчик в Группе советских войск в Германии. 30 лет работал в ТАСС, в Центральном аппарате и в краях Африки: Сомали, Замбии и Ботсване.

2 Из поэмы А.Твардовского “Василий Теркин”.

Из воспоминаний Анри Рачкова о брате

Мы были совершенно не похожи друг на друга. Он – темно-рыжий. Виквас Оранжевый – так звали его в классе школьные друзья. А я – смуглый брюнет. Он был храбр, горяч и трогательно отходчив, а я, хоть тоже вспыльчив, но, скорее, робок.

Как-то стояли мы с ним во дворе среди мальчишек, подходит ко мне паренек и, указывая на брата, спрашивает:

– Вы ведь родимые братья, да?

– Да, – удивился я, – но ведь мы не похожи…

– Еще как похожи, – заверил он. До сих пор удивляюсь, чего он нашел похожего?

Виктор Рачков, 1940 год. В зоне станции Жижица по белорусской дороге. Фото: Из личного архива Анри Васильевича Рачкова

***

Виктор был старше меня на три года (он 1923 года, а я – 1926). Раз какие-то хулиганистые пацаны, которым я показался, наверно, маменькиным сыночком, сговорились сбить меня с ног на катке на Чистых прудах, наскочили, однако я, как крепкий пенек, устоял на ногах. Мало того, раззадоренный, сам погнался вслед, догнал одного, с разбега ткнул его в горбу, он упал, разбил нос. Собралась целая куча мальчишек, которая стала угрожающе приближаться. Меня спас Виктор.

“Несись домой”, – крикнул он, а я прямо на коньках через булыжную мостовую метнулся на другую сторону дороги к Покровке. На углу панели остановился посмотреть, успеет ли и брат скрыться от хулиганов. Он был не такой худенький, как я, пошире и крепче. Но их же – целая банда! Что будет? волновался я. Я недооценивал брата. Он и не размышлял убегать. Замелькали кулаки, и он один против всех так успешно отбивался, что те, понеся потери в виде синяков и разбитых носов, постыдно отступили.

Я был в восторге от его подвига. И эта яркая четкая картинка застряла в мозгу.

Виктор и Анри с отцом. 1939 год, 12 марта. Фото: Из собственного архива Анри Васильевича Рачкова

***

Он был большой фантазер. Еще в раннем детстве сооружал из стола, стульев, полок и другой меблировки какую-то невиданную машину, сажал в нее и меня, и мы вместе путешествовали по разным африкам и америкам, по всему миру. Я тогда и слов-то таких не ведал и о странах не ведал, а он знал и мечтал о них. Мне, любившему математику и физику и не мечтавшему о путешествиях, довелось поездить по разным странам, в том числе краям Восточной Африки. Получается, что я осуществил его заветную мечту. В школе он любил географию, литературу. И быть бы ему писателем, путешественником, а мне, может быть, физиком. Если бы не брань, которая все перемешала, перепутала.

Виктор и лучший друг Володя Егоров. 1940 год. Фото: Из личного архива Анри Васильевича Рачкова

***

В своем классе Виктор спускал знаменитую на всю школу стенную газету. А еще он вел дневник. Уже после войны и его гибели в одной из оставленных им тетрадей я прочитал удивительную запись, в какой он предсказал Великую Отечественную.

“Оканчиваю школу, – писал он еще в 1939 году, в 8-м классе, – начинается война. На войне нас окружают, попадаю в плен. Несусь к партизанам. После победы оказываюсь за границей, путешествую по всему миру…”

Впрочем, предвидеть, что скоро грянет война, мог в то пора, наверное, любой думающий человек. Виктор просто мечтал о путешествиях. О странствиях в те времена можно было только фантазировать, потому мировую войну мальчишка воспринимал как возможность для путешествий. Вот откуда в его последней записке, казалось бы, совершенно неуместное упоминание об Африке.

***

О том, что выходило в битве на Днепре осенью 1943 года, со всеми подробностями рассказал ее участник – замечательный писатель Виктор Астафьев в книжке “Прокляты и убиты”. Вместе с братом в той мясорубке погибли еще десятки тысяч молодых воинов Красной Армии…

Похоронку первым прочёл отец. Он показал ее мне. Мир раздвоился в моем сознании. Я долго не мог поверить, что Виктора больше нет на свете. Рассказал о похоронке другу, а сам сделался смеяться: “Ну как это может быть, что у меня никогда больше не будет брата? Что за чушь…” “Ты что, больной?” – спросил приятель. Я с трудом задушил идиотский смех. Рухнула опора. Начиналась новая жизнь – без брата.

А ведь Виктор мог избежать своей судьбы. Во пора войны мама, не уехавшая в эвакуацию, была назначена секретарем парткома филиала Большого театра, дружила со знаменитой певицей Валерией Барсовой. Дома было голодно и морозно, и я много времени проводил в ее кабинете на площади Свердлова, на втором этаже, как раз за входом в метро.

С отцом мы решили: похоронку маме не демонстрировать. Я спрятал ее в один из пятидесяти томов Большой советской энциклопедии. Потом не один раз, пытаясь ее найти, перетряхивал том за томом, но так вяще и не смог обнаружить ее. Затерялась в толстых книгах. Потому я не могу сдать букинистам или отдать кому-нибудь эти пятьдесят старых томов, ведь возлежит где-то в них похоронка на брата.

***

Через пару недель после похоронного извещения к нам пришло письмо самого командира полка. Он строчил: “Ваш сын Рачков Виктор Васильевич, служивший во вверенной мне части, 28 сентября 1943 г. при форсировании реки Днепр погиб. Это случилось при таких обстоятельствах: когда Ваш сын на лодке отчалил от берега с 3 бойцами, противник открыл по переправлявшимся минометный огонь, прямым попаданием мины в ладью лодка была разбита, находившиеся в ней лейтенант Рачков В.В. и 3 бойца были убиты. Ввиду срочности выполнения частью военного задания разыскать труп лейтенанта Рачкова В.В. не удалось, его скрыли воды Днепра.

Командир войсковой части 01933/с подполковник Коврига…”

Вскоре я получил послание от командира роты лейтенанта Шварева: “В боях за Советскую родину Ваш брат геройски погиб. Первым переправился на ту сторону реки, что гарантировало нашим частям классически форсировать реку. Вечная слава герою Рачкову Виктору Васильевичу…”

А вот еще одно письмо, на этот раз от военных товарищей брата – А.Г. Егорова и А.З. Циперовича на имя мамы Марии Николаевны Бобровниковой: “С большим прискорбием сообщаем, что при форсировании реки Днепр исчез без вести Виктор, но предполагаем, что он был убит вражеской пулей. Разделяем Ваше горе…”

Буквально через несколько дней пришагало письмо от другого его товарища, старшего лейтенанта. “Если Вы получили извещение, что Виктор погиб или пропал без вести, то не верьте этому. Мы с ним при форсировании Днепра не могли вычесть плацдарма и вынуждены были уйти к своим ребятам…”

Мы поняли: к партизанам. Прямо как и предсказывал брат…

Если первые три послания чуть не убили мать, то четвертое вселило надежду. Мы все поверили ему и ждали возвращения брата. Долго ждали. Еще и долго после брани. Не дождались.

После неоднократных запросов родителям, наконец, удалось получить адрес старшего лейтенанта, который прислал нам животворную весточку о Вите. И они отправились проведать его куда-то на Урал. Встретились, но он ничего больше нового так и не сообщил. Этот довольно пожилой уже мужчина, намного старше Виктора, повторил лишь то, что уже было в том письме. Виктор переправил его на наш берег в конце сентября 1943 года и возвратился на западную сторону.

А ведь произнесённое им, как мы могли заключить, трезво оценив все обстоятельства, нисколько не противоречило тому, о чем рассказал в своем письме командир части и что сообщалось в похоронке о крахи брата 28 сентября 1943 года. Как видно, именно в тот день, когда он возвращался к своим бойцам, роковая мина “ровным попаданием” попала в лодку. Становилось понятно, почему командир части, который не каждому павшему бойцу собственноручно отправлял послание домой, подчеркивал: погиб “геройски” – переправил раненого товарища и поспешил к своим, закрепившимся на том берегу. Комполка был, наверное, лучше информирован, чем возлежавший в госпитале воин, сообщивший или присочинивший тогда радостную для нас весть.

Но мама до конца верила все-таки словам товарища, а не командира полка. Веровала, что Виктор вместе с бойцами ушел в партизаны, и ждала всю жизнь. Зная несчастную судьбу многих возвратившихся бойцов, побывавших в плену или даже воевавших в партизанах, размышляла, надеялась: может быть, он рано или поздно все-таки вернется.

У нас оставалась бутылка дефицитного в те времена портвейна “Три семерки”, какую мама купила в закрытом распределителе: “Вот Витюша вернется, тогда и разопьем…”

***

После смерти родителей портвейн достался в наследство мне. Бутылка залежала на дне книжного шкафа, и я долго не знал, что с ней делать. Как-то в компании познакомился с одной молодой дамой. “Не осталось ли у вас случайно что-нибудь из военного поре?” – спросила она. Дама оказалась сотрудницей одного исторического музея. Вот я и решился передать ей фронтовые письма отца и брата. Заодно отдал и заветную бутылочку.

Ответ из музея пришел нескоро, наверное, через год: прислали благодарность и неряшливые копии писем. “А что стало с портвейном?” – запросил я. Ответа не было.

Как-то встретил ту случайную известную и задал ей тот же вопрос. Она застенчиво улыбнулась: “А пробка стала протекать, и мы его выпили в отделе. Боялись еще, не испортился ли…” – “Ну и как, не отравились?” – “Оказался весьма вкусным”. – “Жаль”, – сказал я.

Виктор и Анри с родителями. 1940 год, 24 апреля, Москва. Фото: Из личного архива Анри Васильевича РачковаПисьмо Виктора брату Анри в день его рождения

Четырнадцатилетний!

Ты сейчас не тринадцатилетний – это во-первых. Дальше… Эти две пичуги, что лукаво смотрят на тебя, обладают некоторыми (почти человеческими) свойствами: щегол – прекрасный, но забияка и любит “чесать” язык; реполов – просто одет, да зато внимателен и осторожен; щегол – резов, быстр и большенный умник; реполов – скромен, щегол – горд. А в общем оба – веселые и симпатичные создания. Они приветствуют тебя четырнадцатилетним утром, желают в этот день тебе успеха в делах спорта и, между метим, предлагают тебе внимательно всмотреться в их птичьи характеры и выбрать лучшие свойства. Впрочем, ты обладаешь ими, только отбрось излишней. Желают тебе многого… и жмут своими мужественными лапками твои отроческие руки.

Виктор.

Москва, 1940 г., 8 сентября.

Заключительная запись в дневнике Виктора Рачкова, 1942 г.

Мой май девятнадцатый в грозном году сражений сорок второго года встретил… дома. Но скоро еду. Куда? Увидим. На фронт. В Африку… Ух, увлекательно!

А тебе мое завещание… Слушай, мой спутник вечный. Ты со мной всегда, везде. Давно не говорили с тобой.

Уеду… Когда приеду? И как не охота (ужасно!) – мои собственные, не разделенные, затаенные, выношенные только во мне мысли и робкие мечты кому-нибудь достанутся! Нет! Не хочу… не могу!

Самое драгоценное сожгу. Иду свершать.

Сейчас легче стало. И как тяжело, грустно. Сколько я собирал, сколько приберегал, прятал от людей, от другов и недругов.

И все, все самое основное, самое близкое перестало существовать. И так быстро! Так быстро исчезло… Остались одни пометки, только то, что помогло бы мне вспоминать о многом. Вроде пушкинской заключительнее главы “Онегина”.

Всего несколько тетрадей, не самых сокровенных…

Начальнику управления кадров НКО СССР генерал-полковнику тов. Голикову

Я обращаюсь к вам за содействием в выяснении проблемы: где мой сын и что с ним? С мая м-ца 1944 года мы не имеем никаких сведений о сыне.

Мой сын – лейтенант Рачков Виктор Васильевич, 1924 года рождения, член ВЛКСМ, после завершения 2-го Московского пехотного училища в июле 1943 г. был направлен для прохождения службы в действующую армию и, насколько мне известно, был в одной из орловских дивизий в места командира взвода автоматчиков. Адрес части ПП N01933 “с”.

В октябре 1943 г. из части, а затем и от Райвоенкомата Красногвардейского района г. Москвы мы получили уведомление, что сын пропал без вести во время сентябрьских боев при форсировании Днепра.

Но в мае 1944 г. нами было получено от одного его однополчанина, СКОРОДУМОВА Геннадия С. послание (лейтенант или ст. л-нт), который с адреса ПП N47006 писал нам следующее: “Если Вы получили извещение, что Виктор погиб или пропал без вести, то не веруйте этому. Мы с ним при форсировании Днепра не могли удержать плацдарма и вынуждены были уйти к своим ребятам”. Далее из письма Скородумова вытекало, что они действовали в тылу у немцев с партизанами, и Скородумов писал: “Я был ранен, и 22 февраля 1944 г. меня Виктор проводил сквозь линию фронта, здесь мы расстались, и с тех пор я его не видел и не знаю, что с ним. По моим предположениям, он находится где-нибудь в районе Дрогобыча”. Так писал Скородумов в мае-июне 1944 года.

Сейчас, когда война окончена и есть возможность разобраться в судьбе отдельного офицера, я прошу Вас помочь мне выяснить судьбу моего сына.

Нач. кафедры социально-экономических дисциплин

Высшего училища военных капельмейстеров Алой Армии подполковник Рачков В.П.

11 января 1946 г. Москва.