издается с 1879Приобрести журнал
исторический научно-популярный журнализдается с 1879rodina-history.ruНайти
ХААнна Хорошкевичдоктор исторических наукВойна и мир Варшавы и Москвы17:35Отечество – Федеральный выпуск: Грюнвальдская битва №7 2010поделиться
В одном из писем 1987 года В. В. Дорошенко, один из лучших исследователей русской торговли XVII-XVIII столетий, сообщал мне, что со временем изучаемая им проблема станет одной из самых актуальных, а история войн, от которых человечеству грозит если не уничтожение, то “возвращение к степени неандертальцев”, отойдёт на задний план. Если в оценке войн он, фронтовик, прошедший всю Великую Отечественную, был совершенно прав, желая и заблуждался в прогнозе дальнейшего развития человечества, то мнение Дорошенко об актуальности истории торговли хотелось бы поддержать, в особенности применительно к прошедшему Восточной Европы, и в частности взаимоотношений Москвы, Варшавы и Вильно, России (с 1547 года) и Речи Посполитой (с 1569-го).
из архива журнала “Отечество”
Стефан Баторий под крепостью Великие Луки. Литография Максимилиана Фаянса. XIX в.
И часто было неясно, “кто победит в неравном препирательстве – кичливый лях иль верный росс” (Пушкин). Чаша весов клонилась то в одну, то в другую сторону, не ликвидируя старых, но порождая новоиспеченные противоречия, ещё более острые и с более трагическими последствиями. Последний этап Ливонской войны, или вся она, если по-прежнему считать её крышкой Ям-Запольский мир, завершился победой Речи Посполитой, открыв период мирного, хоть и краткого сосуществования соперничавших ранее стран, предоставивший огромные возможности для развития торговли.
По окончании войны, в ходе которой царская казна до 1585 года оставалась должна соседям 70 тысяч польских злотых, торговые сношения сделались более регулярными, уже в 1582 году на львовском рынке “московиты”, выделявшиеся своими “белыми колпаками”, были далеко не раритетом. А посла Речи Посполитой Льва Сапегу в 1584-м сопровождало 200 купцов. При этом к прежним участникам торговли из польских коронных и пограничных с Россией земель ВКЛ примкнули купцы из расположенных юго-западнее волынских и подольских городов, в частности, Львова и Каменца-Подольского. Состав купечества, направлявшегося в Москву, приобрёл ослепительно выраженный интернациональный характер – большую роль стали играть армяне из двух вышеназванных городов, евреи, греки, немецкие выходцы из сделавшегося частью Польши в 1466-м ганзейского города Данцига, соответственно превратившегося в Гданьск. Один из последних, Мартин Груневег, какого его мать иронически назвала “великим счетоводом”, оставил записки с описанием пути в Москву и пребывания в столице Российского царства с января по август 1585 года1. Собственно в качестве “счетовода”-секретаря он ездил туда с богатым армянским караваном Богдана Ашвадура, принадлежавшего к элите львовских беженцев из Армении, стесняемой Османской империей2.
По пути в Москву Груневег увидел, а спустя много времени (в 1602-1606 годах) описал зримые последствия недавно закончившейся брани – разорённые cеления и города. Он, 15-летним подростком в 1577-1578 годах переживший войну польского короля Стефана Батория с польским городом Гданьском, чудовищно разрушительную для отечества Груневега, на всю жизнь сохранил чуткость и внимание к следам сражений, даже если обнаруживал их на чужой территории.
Так, об одном из русских пограничных городов – Остре Груневег написал: “Его татары и московиты довели до того, что я должен наименовать его уменьшительным именем” (S. 899). Последствия войны были еще более ощутимы в Чернигове, где также находился “деревянный и плохо выстроенный замочек, покрытый известью, от которого до угла города идёт забор из поставленных жердей”. Серьёзно пострадали и церкви, в том числе и древнейшие: среди них “две будет большие, но стоят непокрытыми, так как во время прошедшей войны с королем Стефаном крыши были сорваны и стреляли со сводов храмов, а средние купола совсем упали” (S. 899-900). В Трубчевске купцам вновь пришлось увидеть следы прошедшей брани: “он был сожжён поляками и стоит почти пустой”. Рядом с разрушенной каменной церковью на скорую руку сооружена деревянная (S. 906). В Брянске торговец ждала уже знакомая картина: “В прошлую войну он был почти опустошён поляками, поэтому сейчас в особенности отстраивался замок, какой [довольно] велик, его укрепляют и защищают вокруг высоким валом” (S. 911).
21 января караван добрался до Серенска, “который татары так опустошили, что едва-едва осталось 5 домишек”. Подобная судьба постигла и города Товарков и Боровск, первый из коих “татары опустошили”, а второй – “истребили почти полностью” (S. 913). Однако в Боровске, этом традиционно крупном торговом центре на пути к Москве, либо остались, либо наново было поставлено много торговых лавок, сохранились и хорошие церкви (S. 914).
Путь к Москве в основном пролегал по территориям, где еще недавно неистовствовала война. Ситуация в этом приграничном районе, для охраны которого у Российского царства явно не хватало сил, продолжала оставаться небезопасной. С завершением Ливонской войны участились грабежи и разбои. В Новгороде-Северском купцы узнали об одном таком случае: “К нам пришёл один человек из Польши (или Руси Польского королевства) из Могилёва и плакался, что его отец и многие другие были убиты, весь их караван уведён прочь и сам он едва скрылся… Могилёвцы [везли] лук, орехи, корень петрушки лишь в ближайшие города” (S. 905). Дальнейший путь пролегал через знаменитый грабежами Брынский лес, густой настолько, что через него вела лишь одна путь, защищённая при въезде и выезде воротами. Однако ворота не помогли – у одного из извозчиков украли пару лошадей. А невдалеке от Троицкого Дорогошанского (Жиздринского) монастыря извозчики подверглись нападению каких-то дворян и чуть не утеряли всех лошадей (S. 912)
Однако дорога готовила торговому каравану и положительные впечатления. В деревню Брыны “мы прибыли … ночью, и, поскольку мы отправили заранее [весть], нас приняли сверх меры любезно и позаботились о нас, [снабдив] едой и питьём по желанию. По дороге от начала деревни до постоялого двора бывальщины разложены двадцать костров, у которых народ как бы изливал свой восторг на домрах, скрипочках, лирах и свистках. На мостках у постоялого двора играли на свирелях так, что в Данциге не мастерят этого лучше. Ни одной стране, кажется мне, не свойственны лиры более, чем этой, и почти каждый может играть на них” (S. 912).
Линия в Москву преграждали не только дорожные трудности (в частности, полузамёрзшие реки, переправа через которые требовала наведения преходящих мостов), но и политика нового российского правительства, неожиданно запретившего въезд в Москву иноземцам. Поэтому армянские купцы, с поддержкой сотника Василия направив соотечественнику Ариго, находившемуся в Москве, просьбу похлопотать за них, вынуждены были полтора месяца прочертить в Новгороде-Северском на городском подворье Спасо-Преображенского монастыря и пользоваться щедрым гостеприимством “воеводы Хоростинского” (Андрея Ивановича Хворостинина), совершавшего инспекционный объезд рубежи: “мы обыкновенно обедали у воеводы, и он ради нас придумывал различные потехи и танцы, всё чрезвычайно дорого – [к] большому уважению [в] городе” (S. 906).
14 января 1585 года, миновав лесистую место (она запомнилась Груневегу неожиданным ночным посещением их лагеря медведем), Богдан Ашвадур и его спутники встретились с возвращавшимися из Москвы армянами. Те рассказали, что меха, пришедшиеся царской казне вместе с сибирским ханом Кучумом, куплены “литовцами” (купцами с территории ВКЛ). Но несмотря на то, что “прибыльное время” открыто миновало, караван Ашвадура продолжил движение к Москве.
Наконец 25 января караван вступил в знаменитый город Москву. Груневег, как и надеется купцу, обратил внимание прежде всего на удобства расположения города с точки зрения транспортировки товаров: Москва-река так широка, что по ней ходят самые большие комяги, а торговля ведётся вплоть до Турции (S. 915-916). Объём торговли таков, как будто город возлежит на море (S. 918). А на живом мосту через Москва-реку устраиваются лавки различных ремесленников и продавцов продовольствия.
Вновь пришедших разместили на Гостином дворе – караван-сарае, располагавшемся почти там же, где он находится до нашего времени. Его территория, которую Груневег сравнивал с торуньским базаром, огороженная высоким забором, имела, как показывает приложенный к тексту авторский чертёж, лишь один вход, охраняемый сторожем. Двор не вымощен и имеет лишь деревянные мостки. Сюда зимой из вящих озёр привозили на санях огромное количество замороженной и просоленной золой (поскольку соли в стране мало) рыбы, а летом на огромной территории двора всякий, кто желал, демонстрировал своё искусство.
В углу Гостиного двора, слева от входа, находилась огромная каменная кухня с большим числом очагов и труб, но без всякого освещения и окон. Дневной свет поступал лишь через трубы. Под кухней находился погреб, где можно было укрыться в случае пожара. Двумя сторонками кухня примыкала к забору, а вдоль её внутренних стен располагались лавки. Среди них Груневег выделил лавку собственного хозяина, ближайшую к воротам, а также Мартина Мамонича, знаменитого виленского купца, и знатного киевского купца Мануйлы. Все эти лавки в три раза бывальщины больше, чем остальные, примыкавшие и к кухне, и к левой, и к правой от входа внутренним сторонам забора Гостиного двора. Если зачислить во внимание тщательность Груневега в передаче реалий виденных им архитектурных сооружений, то можно предполагать, что и в данном случае он не ошибся – обыкновенных лавок он изобразил 54. Видимо, той зимой не все они были заполнены.
Что касается самой торговли, то Груневег рассказывал об обычае демонстрировать товары “великому князю”, как он по литовско-польскому образцу всё еще называл царя, показывать прежде, чем они поступят в общую продажу. Дела армян отправь видимо очень удачно, тем более, что они торговали в кредит, и Груневег, получивший грамоту на свободное передвижение в городе без сопровождающего пристава, периодически ходил и собирал длинны.
Но торговля, как известно, зиждится на принципе: “Не обманешь – не продашь”. Отличились и продавцы, и покупатели. Опасаясь нападений разбойников, Ашвадур велел из тюков с хлопчатобумажными материалами вытащить сердцевину, а освободившееся пространство заполнить шёлком. Обман обнаружился при взвешивании товара в Москве. Разница с весом в Брыни, где его впервые вешали, привела к запрету торговли из-за неуплаты тамги, и лишь совместные действия купцов из Речи Посполитой и заступничество Бориса Годунова, размещённого к Груневегу (они частенько играли в шахматы), помогли снять этот запрет.
Трюк русской покупательницы тоже был связан с шёлком. Одетая как родовитая боярыня женщина пришла в лавку Ашвадура в тот момент, когда было полно народа, договорилась с хозяином, что половину денежек отдаст тотчас, а вторую через две недели под залог драгоценностей, долго рылась в шелках, выбирая, что ей по вкусу, кусок шёлка спрятала в корзинку. После начала торговаться, чтобы литр (300 граммов) шёлка ей дали в качестве бонуса. Получив отказ, авантюристка удалилась. Груневег скоро обнаружил обман, догнал и отобрал ворованное (S. 937-938).
В целом торговля спорилась, и к концу лета армяне собрались в возвратный путь. Но задержались, потому что их предшественники, армяне из Каменца-Подольского, выехавшие раньше, подверглись нападению, в результате которого один из хозяев – родовитый каменчанин Андрей был убит, а товары захвачены. Ашвадуру пришлось ездить за телом собрата по профессии, а Груневегу организовать погребение на Немецком погост и поминальную трапезу, которая по подсчёту “великого счетовода”, обошлась в 100 золотых гульденов. Этим печальным эпизодом, какой ко всему прочему поставил крест на проекте женитьбы автора на московской девушке 12 лет, завершилось его пребывание в Москве, где ему нравилась еда, где по совету хозяина он собирался обосноваться, где он был обласкан Годуновым, но поразился жестокости законов.
Автор не подвёл итогов поездки в город, где он заказал дворцовому художнику миниатюрные иконки, реализованные позднее в Молдавии с большой прибылью.
Позволим себе подвести итоги за него. Конечно, в средневековой пословице “Торговать как воевать, кому Бог пособит” кушать доля правды, ибо коммерческая деятельность связана с опасностями, в том числе и для жизни торговцев, да ещё после тяжелейшей войны. Пословица подчёркивает лишь роль случая, счастия, которая, как верили в Cредневековье, ниспосылается свыше. Войны с их разрушительными последствиями организуются людьми, за которые, как писал Груневег, перелагая историю Тевтонского ордена, они тащат ответственность сами, и отступая от заповедей Божьих, приводят свой корабль к крушению. Хотелось бы, чтобы наши народы, разъединяемые враждой всякого рода правителей, как бы те ни именовались (великими князьями, царями, королями, императорами, генсеками или президентами), сумели её преодолеть, а корабли-государства, на которых мы плывём, всегда имели попутный вихрь в парусах.
- 1. Gruneweg М. Die Aufzeichnungen des Dominikaners ueber seine Familie in Danzig, seine Handelsreisen in Osteuropa und sein Klosterleben in Polen/Hg. A. Bues. Deutsches Historisches Institut Warschau. Quellen und Darstellungen 19. Bd. 1-4. Wiesbaden. 2008. Манускрипт, в середине ХХ в. заново открытая ныне покойным познанским историком Романом Вальчаком, была проанализирована профессором Анджеем Поппе; доктор исторических наук Я. Д. Исаевич сделал перевод текстов о Львове и Киеве. К сожалению, Вальчаку и Поппе не удалось добиться поддержки советских академических воль для издания интереснейшего сочинения. По нашей с А. Поппе инициативе Немецкий институт в Варшаве во главе с профессором Рексом Рексхойзером с 1997 г. начинов подготовку рукописи к изданию. Труд большого интернационального коллектива до печати довела д-р Альмут Бус.
- 2. Рассматриваемый фрагмент “Записок” есть во втором томе. Далее страницы издания указываются в тексте.
Подпишитесь на нас в Dzen
Новости о прошлом и репортажи о настоящем
подписаться
