Морозное южноосетинское лето 1920-го
Все права на фотографии и текст в данной статье принадлежат их непосредственному автору. Данная фотография свзята из открытого источника Яндекс Картинки

100-летняя годовщина геноцида 1918-1920 годов. С 12 июня и до крышки того страшного месяца 1920-го года в Южной Осетии шли тяжёлые бои. Отступающие осетинские отряды отчаянно огрызались превосходящим их по численности армиям меньшевистской Грузии, но ситуацию изменить уже не могли. Единственной их задачей было как можно дольше задержать продвижение противника, отвоевав тем самым пора для эвакуации мирных жителей. По сути, это был самый настоящий исход – целый народ в спешке снялся с мест и ушёл разыскивать приюта на север. Немногие оставшиеся в родном краю столкнулись с разгулом насилия. Начиная с 12 июня практически все селения, захваченные грузинскими меньшевиками, бывальщины либо разграблены, либо преданы огню.

Морозное южноосетинское лето 1920-го
Переход партизан через Мамисонский перевал. Картина Г.С. Котаева

Воистину выжженная земля

В первоначальный же день нападения грузинских войск 12 июня сожгли селение Прис. 12-13 июня была практически целиком уничтожена Осетинская слободка, район Цхинвала, в котором проживали преимущественно осетины. 14 июня огню были преданы селения Кохат, Саболок, Кларс и иные. 20 июня запылало селение Тли, в котором когда-то проживали представители целых четырёх родов. Большая часть селений от Цхинвала до присела Верхний Рук грузинские войска выжгли.

Особенных «успехов» в этой огненной вакханалии добился Валико Джугели, один из командиров карательных грузинских отрядов. Этот «общенародный гвардеец» и «генерал» от большого ума тщательно фиксировал свои действия в своеобразных дневниках, которые позже были изданы за рубежом под названием «Тяжёлый крест». Когда автор читал этот артефакт меньшевистской Грузии, то его не покидало чувство психологической нестабильности Джугели. Его слабая тяга к огню сквозила из текста слишком явственно:
«Теперь ночь. И всюду видны огни!.. Это горят дома повстанцев… Но я уже свыкся и смотрю на это почти спокойно… Деревни здесь расположены на больших высотах и, очевидно, осетины вообразили, что они вне пределов нашей досягаемости! Но сейчас всюду огни… Горят и горят! Зловещие огни… Какая-то страшная, жестокая, феерическая красота… И озираясь на эти ночные, ослепительные огни, один старый товарищ печально сказал мне: «Я начинаю понимать Нерона и великий пожар Рима». Горят пламена. Бивуачные! Лагерь спит. Вокруг мёртвая тишина. Ночь ясная, тихая. Вдали – зарево пожара…»

Морозное южноосетинское лето 1920-го
“Генерал” Валико Джугели

Джугели совсем не стесняясь описывает артиллерийские обстрелы горных селений. Не робеет он и при описании разорения Дзау (упоминая его как Джава – на грузинский повадку), указывая, что это «сердце Южной Осетии» и его «надо вырвать». При этом Валико оправдывает это борьбой за «демократию». Кажется, эта песня престарела как мир.

Там, где дома осетин не были сожжены, их нещадно грабили, а то и вовсе реквизировали дом целиком. Показателен рассказ Марфы Матвеевны Джигкаевой 1913 года рождения из присела Джер, записанный после известных событий её родственниками:
«И отца избивали: где твои близкие, куда они девались. Отец сообщает, не знаю, куда они девались, мои дети вот, находятся здесь. И наш дом при нас же стали разорять. И что сделали с нашим деревянным домом – грузины пришагали и наш дом сняли, увезли и построили себе школу. И тогда мы пошли в лес, там поселились, а потом двинулись в Орджоникидзе. Везде и всюду мы хлеб упрашивали у людей, кусочки хлеба, и этим жили».

Страшный исход

Бегство с родным мест, когда родной кров, возводимый в тяжких условиях гор и стоявший, быть может, на своём месте десятилетиями, а то и веками, объят огнём, само по себе трагедия. Но внезапность нападения, малочисленность способных обороняться бойцов, погоня «народной гвардией», отсутствие припасов и покрытые снегом горы превратили трагический исход в то, что сейчас бы назвали гуманитарной крушением, которая идёт рука об руку с геноцидом.

Морозное южноосетинское лето 1920-го
Переход партизан через Мамисонский перевал под руководством Гаглоева. Картина Г.С. Котаева

Боец одного из осетинских отрядов Виктор Гассиев вспоминал, как порой им доводилось в бессильной злобе наблюдать гибель соотечественников. Так, 13 июня при эвакуации одного из сёл две женщины, мать и дочка 18 лет, отошли от группы беженцев. Пропажу односельчанок группа обнаружила уже на горном перевале. Вскоре в долине у бурной реки увидели две фигуры несчастливых женщин, за ними по пятам следовала грузинская «народная гвардия». Намерения «гвардейцев» секретом не были. Поэтому, чтобы избавить честь, мать и дочь бросились с крутого берега в мигом поглотивший их горный поток.

Не лучше обстояли дела и в самих бесчисленных обозах. Холод, голод и невыносимо трудная дорога заставляли людей совершать немыслимые вещи. Вот как те дни вспоминал командир одного из отрядов Мате Санакоев (участник Первой всемирный войны, кавалер Георгиевского креста, кавалер орденов святой Анны 2 и 3 степеней, святого Станислава 2 и 3 степеней, святого Владимира 4 степени):

«Наше поза становилось все хуже. Хлеба давно уже никто не ел… Людей было так много, что они не вмещались в ущельях. Это было что-то невообразимое. Уходили старцы, женщины с детьми… В эти тяжелые дни бывали случаи, когда измученные женщины бросали своих грудных детей в бурные, взбухшие от дождей горные реки, а вслед бросались и сами, предпочитая смерть позору – попасть в руки меньшевиков и сделаться объектом их гнуснейших издевательств».

На подходе к Главному Кавказскому хребту люди практически полностью выбились из сил, а впереди был заснеженный Мамисонский перевал, высящийся над уровнем моря на 2911 метров. В таких местах и дышать-то трудно, а люди шли с детьми, голодные и замёрзшие. Кого-то попросту сдуло ледяным ветром, кто-то в оголодавшем головокружении сорвался в расщелины сам, а кому-то просто не хватило сил. Точное количество беженцев навеки оставшихся в ледяном высокогорье неизвестно, быть может сотни, быть может — тысячи.

Морозное южноосетинское лето 1920-го

Те, кому повезло форсировать перевал и выйти к сёлам Нордовой Осетии, столкнулись с новыми трудностями. Всю Россию лихорадило революционными ветрами, а на Кавказе, где бы вы ни находились в то время, партийные конфликты отягощались конфликтами на национальной грунту, столь характерными для региона. Таким образом, местные власти оказались полностью не готовы к приёму такого количества беженцев: не было провианта, не было медикаментов, не было терпимого жилья, а истощённые переходом люди могли рассчитывать только на самую тяжёлую работу, буквально за еду. В итоге беженцы очутились рассеяны по нескольким селениям.

Из доклада Маркарова, члена комиссии по расследованию положения беженцев Южной Осетии в Осетинском облисполкоме города Владикавказа от 24 августа 1920 года:
«Поза беженцев Южной Осетии весьма ужасное. Холера, тиф, голод настолько истощили их, что каждый из них выглядывает с животным страхом, в самом Алагире и Салугардане размещены или на дворе или в полуразрушенных домах… Совместно с доктором Евкловым мы застали страшную картину, превосходящую наихудшую картину. Беженцы по 12-15 человек валяются ровно на земле. У каждого по 4-5 больных тифозных с высокой температурой, прикрытых лохмотьями…»

Из телеграммы съезда Советов Владикавказского округа Владикавказскому облревкому, облзему, комитету по конструкции беженцев от 24 июня 1920-го года:
«Революционные повстанцы из Южной Осетии находятся в весьма тяжёлом положении. Возвращаться им назад на родину невозможно, т.к. правительство Жордания до сих пор продолжает сжигать сёла южан, преследует и изгоняет мирных жителей, поселить же их на независимых землях Северного Кавказа в ближайшем времени технически невозможно».

Смерть тех, кто не сбежал

Как и указано выше, подавляющее большинство народонаселения Южной Осетии бежало из родного края на север. Но в республике ещё оставались те, кто либо просто не мог сняться с места, либо надеялся на скудость и удалённость собственного селения. К тому же в Южной Осетии и даже в её столице остались партизаны и подпольщики. Вскоре им предстояло поделиться на живых свидетелей и мёртвых жертв.

Морозное южноосетинское лето 1920-го
Расстрел тринадцати коммунаров грузинскими меньшевиками

После взятия Цхинвала грузинские меньшевистские воли решили «навести порядок». Вскоре были взяты в плен или арестованы 13 этнических осетин, среди которых был и 16-летний подросток. Всех их объявили повстанцами и бандитами и посадили в подвал. 20 июня в три часа ночи их вывели на улицу и повели на окраину города. Там в наличье врача Вацлава Херша и грузинского священника Алексея Кванчахадзе их пытались заставить копать себе могилу. 13 осетин твердо отказались, несмотря на избиения. После этого Кванчахадзе предложил им покаяться в преступлениях, но был отправлен по тому же адресу, что и палачи. Наконец, почти под утро грузины приступили к экзекуции. После первого залпа осетин добивали одиночными выстрелами.

Когда после освобождения Полуденной Осетии по этому делу о расстреле без суда и следствия проводили дознание, многие допрошенные дополняли картину всё новыми деталями. Так, участник того расстрела Гогия Касрадзе во пора одной из пьянок хвастал, что лично застрелил девятерых коммунаров и целовал дуло своего нагана. Другие свидетели же показали, что участвовавший в расстрелах поп Кванчахадзе, тот самый, который просил покаяться, частенько впадал в эйфорию и кричал: «Бей коммунистов и осетин».

Морозное южноосетинское лето 1920-го
Памятник тринадцати коммунарам в Цхинвале

Филипп Иесеевич Махарадзе, председатель Грузинского ревкома в 1921-м году, вспоминал события вытекающим образом:

«Озверевшие народогвардейцы по директивам правительства Н. Жордания и Н. Рамишвили творили такие ужасы, каких история знает весьма мало… Грузинские меньшевики поставили себе целью совершенное уничтожение Юго-Осетии и цель эту почти достигли. Дальше этого шагать было невозможно. Осетия была разрушена и сровнена с землёй».

Разгул насилия прекратился в 1921 году. В феврале 21-го года армии большевиков атаковали меньшевистские формирования непосредственно на территории Грузии. К концу месяца был взят Тифлис, а 5 марта от меньшевиков был отпущен Цхинвал в основном силами осетинских отрядов, сформированных в Северной Осетии. Вскоре после победы советской власти в Грузии была организована особая комиссия по расследованию последствий военных действий в Южной Осетии.

Морозное южноосетинское лето 1920-го
Отряд осетинских партизан под руководством Мате Санакоева (фигура в самом середине)

По данным комиссии, в 1920 году в Южной Осетии «народной гвардией» было убито и погибло при отступлении и в горах 5 тыс. 279 человек. Было сожжено 1 тыс. 588 жилых и 2 тыс. 639 домовитых построек. Практический весь урожай 1920 года был уничтожен, что для сельскохозяйственного региона сродни смертному приговору. Погибло 32 тыс. 460 крупного и 78 тыс. 485 тонкого рогатого скота, т.е. фактически всё поголовье в республике. Однако эти цифры вызывают вопросы по степени достоверности. Во-первых, комиссия в большинстве своём заключалась из этнических грузин. Во-вторых, подсчитать жертв, погибших на горных перевалах и в ущельях, было проблематично из-за технических и погодных условий. В-третьих, невесть, были ли учтены погибшие беженцы в Северной Осетии, которые, как известно, страдали от многочисленных болезней и находились в крайне тяжких условиях. На всё это только предстоит дать ответ.

Источник

>