Атомную бомбу знал наизусть
27 февраля 1904 года в Санкт-Петербурге появился на свет Юлий Харитон, созидатель советского ядерного щита. Жизненный путь знаменитого секретного физика то и дело крушит устоявшиеся мифы истории ХХ столетия, причём без разбору, антисоветские и просоветские.
Уже питерское происхождение Харитона ломает самую новейшую легенду – родители его прибыли из-за черты осёдлости отнюдь не с наганами, но с пером и системой Станиславского. Папа, Борис Осипович, сын купца первой гильдии из Феодосии, служил в столице империи выпускающим редактором кадетской газеты «Выговор». Мать, Мирра Яковлевна, одно время играла во МХАТе и выходила на сцену в пьесе Метерлинка «Синяя птица» в роли Митиль. Супруги существовали на две столицы и встречались редко, а в начале 1910-х мать уехала в Германию и вышла замуж за ученика Фрейда Марка Эйтингона.
Никаких физиков в семейству не было отродясь, а в технари мальчика определили скорее случайные обстоятельства. В гимназию из-за процентной нормы для евреев поступать и не пытались, избрали в 1915 году недорогое коммерческое училище, в 1917-м его сменило училище реальное, а к 1919 году тянувшийся к знаниям мальчишка процесс школьного обучения завершил. 15-летних в вузы не брали, и будущий академик честно отработал год учеником механика в студиях телеграфа на железной дороге, научился работать на токарном станке, после чего поступил в Петроградский политехнический институт.
Физикой юноша увлёкся на лекциях знаменитого учёного Абрама Иоффе, и интерес стало делом всей жизни. Образование, кстати, в первые годы советской власти Юлий получил очень даже пристойное, что рушит ещё один старый миф, якобы обучали повсюду так, как в известном фильме «Республика ШКИД». И по части плодов просвещения революция тоже никакую преемственность не преступила, чем наш герой сполна и воспользовался.
Чекистам же не нужно было ничего придумывать, чтобы в любой удобный момент открыть дело на Юлия Харитона. Папу, при царском режиме отсидевшего 9 месяцев за неправильные публикации в «Речи», в 1922 году выслали из страны на «философском пароходе».
Основавшись в Риге, Борис Осипович редактировал вечерний выпуск популярной газеты «Сегодня» и связи с сыном не терял, как и мать, в 1933 году уехавшая в Палестину. Наконец, сам Юлий в 1926 году поехал в Кембридж стажироваться в лаборатории Эрнеста Резерфорда, исколесил на мотоцикле всю Англию, отдыхал во Франции, бывал в Германии, прекрасно говорил по-немецки и быстро выучил английский. Ну чем не шпион разом нескольких разведок?
Ракетный двигатель Сталина
В этом месте рушится старинная легенда о том, что «органы» при наличии малейшего предлога и без оного безжалостно хватали и уничтожали «цвет нации», а исключения из этого правила – чистая случайность. И вроде бы никуда не деться от взятых Королёва и Туполева, от сфабрикованных полуграмотными ровесниками Харитона фантастических дел на профессоров-«вредителей».
Однако это всё-таки эксцессы, а не «сплошное выкашивание науки» – навыворот, советская власть к середине 1930-х не только восстановила лучшее из дореволюционной системы образования, но и усовершенствовала её, а заодно позволяла себе расходовать на научные исследования долю своего ВВП в большем размере, нежели США. Советский учёный с середины 1930-х годов получал порядочные привилегии в виде повышенной зарплаты, обеспечения жильём и так далее. Не скупилось государство и на финансирование перспективных научных разработок, в том числе и в районы физики.
Именно востребованность и большие перспективы на родине – таков ответ на самый сложный вопрос из биографии Харитона: отчего это молодой талантливый физик на Западе не остался? Он бы и стал невозвращенцем, проводись в СССР что-то похожее на недавние реформы печальной памяти министра Ливанова. Но творилось-то совершенно другое – создавались новые научные институты, и в 1931 году в одном из них, Институте химической физики, где директором был его учитель Николай Семёнов, 27-летний Харитон получил весьма перспективную лабораторию взрывчатых веществ. Такие специалисты в ту эпоху ценились порослее Королёва и Туполева.
И когда в конце 1939-го в Ленинграде за Харитоном в три часа ночи наконец-то пришли трое в чёрных кожаных пальто, это очутились совсем другие сотрудники «органов». Началась финская война, и за два месяца Юлий Борисович сумел разработать во фронтовых условиях материал для взрывчатки, способной взрывать доты на черты Маннергейма. Даже арест отца в 1940-м году и его последующая гибель как врага народа на судьбу сына теперь уже повлиять не могли.
НКВД к тому поре уже руководил Берия. Талантливого физика в годы Великой Отечественной привлекли к советскому ядерному проекту, а в апреле 1946 года поставили во главе КБ-11 в никому не популярном тогда Сарове. Харитон руководил важнейшей структурой, в разные годы имевшей названия Приволжская контора, объект № 550, Москва-300, Арзамас-75, Арзамас-16, 46 лет, в его бытность было свершено около 500 ядерных испытаний, а подведомственный ему коллектив разросся до почти 20 тысяч человек.
Руководитель из невысокого академика с весьма тихим голосом получился отличный, хотя Харитон не матерился вообще, а пределом его недовольства в момент негодования было слово «кабак». Уже 29 августа 1949 года Берия целовал его на Семипалатинском стрельбище после успешного испытания первой советской атомной бомбы РДС-1 (Ракетный двигатель Сталина). Юлий Борисович к моменту взрыва помнил наизусть несколько тысяч чертежей проекта бомбы…
Как сделать Берию корректным
Ставка советской власти на умных людей и серьёзную науку полностью оправдалась. За атомной бомбой в 1953-м последовала водородная, а к 1970-м годам усилия ядерной области, одним из флагманов которой была структура Харитона, и был достигнут тот самый военно-стратегический паритет, вынужденно переведший противоречия с Закатом в фазу информационной войны.
Строго засекреченный вплоть до перестройки, Юлий Борисович вплоть до своей смерти в декабре 1996 года не примкнул к общему антисталинскому хору, хотя риск пострадать из-за неудачи очередного ядерного испытания лично для него был огромным. Но первая неуспех случилась уже 19 октября 1954 года после 14 удачных попыток, а Сталина и Берии уже не было в живых, и «разбор полётов» вышел вегетарианским.
В 1993 году Харитон оставил примечательное мнение о кураторе ядерного проекта: «Берия, не стеснявшийся порой проявлять открытое хамство, умел по обстоятельствам быть вежливым, тактичным и просто нормальным человеком».
Впрочем, когда с 1947 года с подачи товарища Жданова завязались разговоры о разгроме вслед за генетикой квантовой механики как чуждой марксизму науки, Харитон пожаловался Берии, что это затрудняет труд над новым оружием. Лаврентий Павлович взорвался не хуже атомной бомбы: «Мы не позволим этим засранцам мешать вашей труду!». Прошло 70 лет, а фраза по-прежнему бессмертна.
