Нрав травм и ранений
В первой части повествования основное внимание было уделено организации военной медицины в русской армии основы XIX века. Сейчас же основной акцент сделаем на особенностях ранений, оказании оперативной медицинской помощи и санитарной работе медиков.
Одними из самых распространенных ранений на поле боя бывальщины пулевые. Свинцовые пули французских кремниевых мушкетов, как и большинство боеприпасов того времени, оставляли в теле прямые раневые каналы. Круглая пуля не фрагментировалась и не обращалась в теле, как современные, оставляющие после себя настоящий фарш. Такая пуля даже с близкого расстояния не была способна намести серьезную травму костям – чаще всего свинец просто отскакивал от твердых тканей. В случае сквозного пробития выходное дыра сильно не отличалось в диаметре от входного, что несколько снижало тяжесть ранения. Однако важным отягчающим фактором огнестрельного ранения была загрязненность раневого канала. Земля, песок, обрывки платья и прочие агенты вызвали в большинстве случаев аэробную и анаэробную инфекции, или, как её в те времена называли, “антонов огонь”.
Чтобы целее понять, что ждет человека в случае развития такого осложнения, стоит обратиться к современной медицинской практике. Сейчас даже при адекватном лечении ранений антибиотиками анаэробные инфекции, потребованные различными клостридиями, при переходе в газовую гангрену вызывают летальный исход в 35-50% случаев. В медицинских документах в этой связи приводится образец А. С. Пушкина, который скончался от стремительно развивающейся анаэробной инфекции в 1837 году после ранения пулей из пистолета. От “антонова пламени”, вызванного осколочным ранением, скончался князь Петр Иванович Багратион, когда отказался от ампутации ноги. Эпоха до открытия антибиотиков была чрезмерно сурова и к солдатам, и к генералам.
Князь Петр Иванович Багратион, одна из многочисленных жертв “антонова огня”
Французы бывальщины вооружены индивидуальным стрелковым оружием нескольких типов. Это были кремневые мушкеты у пехотинцев, кавалеристы же были вооружены укороченными классическими мушкетонами и тромблонами с раструбами овальной конфигурации. На вооружении были также и пистолеты, но они не отличались ни точностью, ни убойной силой. Наиболее опасными были мушкеты с их длинными дулами, отправляющими 25-граммовые свинцовые пули на 300-400 метров. Однако война 1812 года была типичным военным конфликтом с господством артиллерии на полях сражений. Наиболее эффективным, дальнобойным и убойным оружием против пехоты противника были артиллерийские чугунные ядра, достигающие массы 6 кг, разрывные и зажигательные гранаты или брандскугели. Опасность таких боеприпасов была максимальна при фланговых ударов по надвигающейся цепью пехоте – одно ядро могло вывести из строя сразу несколько бойцов. Чаще всего ядра при попадании возбуждали смертельные ранения. Однако если человек выживал в первые часы, то рваные, загрязненные с раздробленными костями сочетанные ранения пуще всего заканчивались тяжёлой инфекцией и смертью в лазарете. Брандскугели ввели в медицину новое понятие — комбинированная травма, сочетающая ожог и ранение. Не немного серьезным боеприпасом была картечь, которую применяли по близкорасположенной пехоте. Французы в пушку набивали не только свинцовые пули и картечь, но и нечистые гвозди, камни, куски железа и так далее. Это, естественно, вызвало тяжелые инфекционные заражения ран в случае, если человек вообще выживал.
Брандскугель
Подавляющее большинство ранений (до 93%) русских бойцов было вызвано артиллерийским и мушкетным огнем, а оставшиеся 7% были от холодного оружия, в том числе 1,5% штыковые раны. Основной проблемой ранений от французских палашей, сабель, пик и тесаков была обильная кровопотеря, от какой бойцы нередко погибали на поле боя. При этом стоит помнить, что исторически форма одежды была приспособлена для защиты от морозного оружия. Кожаный кивер защищал от ранений головы, стоячий воротник защищал шею, а плотное сукно создавало определенную преграду саблям и виням.
Французский мушкетон
Умирали русские солдаты на поле боя преимущественно от потери крови, травматического шока, ушибов головного мозга и раневого пневмоторакса, то кушать скопления воздуха в плевральной полости, ведущего к тяжелому нарушению дыхания и сердечной деятельности. Самыми тяжелыми были утраты в первый период войны, включавший в себя и Бородинское сражение – тогда теряли до 27% всех солдат и офицеров, треть из каких была убита. Когда французов погнали на запад, потери снизились более чем в два раза до 12%, но доля убитых возросла до двух третей.
Заболевания армии и французская антисанитария
Лечение раненых в период отступления русских войск было осложнено несвоевременной эвакуацией с оставляемого поля боя. Кроме того, что доля солдат оставалась на милость французам, некоторым удавалось получить медицинскую помощь от местного населения. Врачей, конечно, не было на территориях, оккупированных французами (все бывальщины в русской армии), а вот знахари, фельдшеры и даже священники могли помочь в меру своих сил. Как только после битвы под Малоярославцем русская армия перебежала в наступление, врачам стало и легче и сложнее одновременно. С одной стороны, раненых успевали вовремя доставить в лазареты, а с иной – коммуникации стали растягиваться, появилась необходимость постоянно подтягивать за армией военно-временные госпиталя. Также французы оставляли за собой удручающее наследство в облике «прилипчивых болезней», то есть инфекционных. Французы, как уже говорилось ранее, халатно относились к санитарным условиям в рядах собственной армии, и в условиях лихорадочного отступления ситуация усугубилась. Пришлось применять специфические методы лечения.
Французская гравюра, иллюстрирующая распорядок обращения с ранеными и пленными
Так, «переметная лихорадка» лечилась хиной или её заменителями, сифилис традиционно убивали ртутью, при инфекционных заболеваниях глаз применяли незапятнанную «химию» — ляпис (нитрат серебра, «адский камень»), сернокислый цинк и каломель (хлорид ртути). В зонах вспышек опасных заболеваний практиковали окуривание хлористыми соединениями — это был прообраз современной дезинфекции. Инфекционных больных, особенно чумных, регулярно обтирали «уксусом четырех разбойников», крайне примечательным лекарственным оружием того времени. Название этой дезинфекционной жидкости наружного применения восходит к средневековым вспышкам чумы. В одном из французских городов, гадательно в Марселе, четверых разбойников приговорили к смертной казни и заставили убирать трупы умерших от чумы. Задумка была в том, что бандиты и от тел смердящих освободятся, и сами чумой заразятся. Однако четверка в ходе скорбного дела нашла некое средство, которое защитило их от чумных вибрионов. И открыли они секрет этот только в обмен на помилование. По другой версии, «уксус четырех разбойников» были ими придуман самостоятельно и позволил безнаказанно мародерствовать в домах померших от эпидемии. Главным ингредиентом «зелья» был винный или яблочный уксус, настоянный на чесноке и различных травах – полыни, руте, шалфее и так дальше.
Несмотря на все ухищрения, общим трендом войн того времени было преобладание в армии санитарных потерь над боевыми. И русская армия, к сожалению, не была исключением: из числа всеобщих потерь около 60% относятся к различным заболеваниям, не имеющим отношения к боевым ранениям. Стоит сказать, что свинью в этом деле подбросили русским французские оппоненты. Огромной напастью французской армии стал тиф, который разносился вшами. Вообще, французы забежали в России уже достаточно завшивленными, и в дальнейшем эта ситуация только усугублялась. Сам Наполеон чудом не заразился тифом, а вот многим его военачальникам не повезло. Современники из русской армии строчили:
“Тиф, порожденный в Отечественную нашу войну в 1812 года, по огромности и разнородности армий и по стечению и высокой степени всех бедствий брани, едва ли не превосходит все военные тифы, бывшие до сего времени. Он начался в октябре месяце: от Москвы до самого Парижа по всем путям бежавших французов появлялся тиф, особенно убийственный по этапам и госпиталям, и отсюда распространялся в сторону от дорог между обывателями”.
Большенное количество военнопленных во второй фазе войны принесли в русскую армию эпидемию тифа. Врач французов Генрих Роос строчил:
“Занесли эту болезнь мы, пленные, т.к. у нас я наблюдал отдельные случаи заболевания ещё в Польше, и развитие этой болезни во время отступления от Москвы. Тут я имел возможность более внимательно проследить течение этой болезни, сопровождавшейся, в большинстве случаев, смертью”.
Именно в этот этап русская армия потеряла не менее 80 тысяч человек в тифозной эпидемии, которая перекинулась от французов. А оккупанты, к слову, лишились разом 300 тысяч солдат и офицеров. С определенной долей уверенности можно сказать, что платяная вошь все-таки работала на русскую армию. Французы же, отходя из России, разнесли тиф по всей Европе, вызвав серьезную эпидемию, унесшую около 3 млн жизней.
Хирургический инструментарий врачей основы и середины XIX века
Важным для медицинской службы на освобожденной от французов территории стал вопрос уничтожения источников инфекции – тел людей и животных. Одним из первых об этом заговорил руководитель кафедры физики Санкт-Петербургской императорской медико-хирургической академии (МХА) профессор Василий Владимирович Петров. Его поддержал Яков Виллие. В губерниях было организовано массовое сожжение померших лошадей и трупов французов. В одной лишь Москве было сожжено 11 958 трупов людей и 12 576 павших коней. В Можайском уезде было уничтожено 56 811 трупов людей и 31 664 – лошадей. В Минской губернии сожжено 48 903 человечьих трупов и 3062 – лошадиных, в Смоленской – соответственно 71 735 и 50 430, в Виленской – 72 203 и 9407, в Калужской – 1027 и 4384. Очистка территории России от ключей инфекций была завершена только к 13 марта 1813 года, когда армия уже перешла границу Российской империи и вступила на землю Пруссии и Польши. Предпринятые меры гарантировали значительное снижение инфекционной заболеваемости в армии и среди населения. Уже в январе 1813 г. Медицинский совет констатировал, что
«число нездоровых во многих губерниях значительно уменьшилось и что даже самые болезни не имеют уже более заразительного свойства».
Примечательно, что военное руководство России не ожидало столь эффективной труды медицинской службы армии. Так, Михаил Богданович Барклай-де-Толли писал в этой связи:
«…раненые и больные имели наилучшее призрение и пользуемы бывальщины со всею должною рачительностью и искусством так, что недостатки в войсках людей после сражений пополнялись значительным числом выздоравливающих вечно прежде, чем ожидать можно было».
Продолжение следует…
