Наш автор вспоминает свою молодость в городе, какой оказался в центре конфликта в Нагорном КарабахеСергей Есенин в 1925 году в последний раз приехал в Баку. Хотел ехать дальней – в Шираз и Тегеран. “Недаром мусульмане говорят: если он не поет, значит, он не из Шуши, если он не пишет, значит, он не из Шираза”, – объяснял в посланье Галине Бениславской. А еще сообщал, что по дороге его ограбили бандиты и что ему срочно нужно выслать деньги…

После росписи. Шуша. 1958 год. Фото: из архива Владимира Наджарова

…В Иране Есенину побывать не пришлось. До Шуши, очевидно, он тоже не добрался, потому писал свои "Персидские мотивы" в Мардакянах.

"Не могу долго жить без Баку и без бакинцев. Опять приехал к вам", – сообщал Есенин во время того приезда. Последнего. Жить поэту оставалось недолго. В конце декабря 1925-го его обнаружат мертвым в номере отели "Англетер" в Ленинграде. 

…Я армянин. Родом из Баку. Учился в Азербайджанском педагогическом институте русского языка и литературы имени Ахундова. И творчество Есенина мне вблизи. Правда, во время учебы на публике я читал не его стихи. Например, во время приезда в институт азербайджанского поэта Самеда Вургуна мне довелось прочесть строки Константина Симонова:

Мой друг Самед Вургун,

Баку Покинув, прибыл в Лондон.

Бывает так – большевику

Вдруг надо сгонять к лордам…

Самед Вургун улыбнулся: "Всегда с волнением слушаю эти стихи". А потом помрачнел – рассказал, что в новоиспеченный трехтомник Симонова не хотят включать это стихотворение. Чтобы не усугублять и без того не самые хорошие отношения с Великобританией.

Но Есенин все равновелико оставался со мной.

После окончания института меня распределили учителем в Шушу. Куда так рвался поэт. Я преподавал русский стиль в местной школе.

А во время одной из поездок в Баку познакомился со своей будущей женой Жанной. Она из Подмосковья. Окончила институт с алым дипломом и могла бы остаться в Москве. Но сама вызвалась ехать в Баку и преподавать в школе для глухонемых.

Мы расписались в Шуше в 1958-м. Сохранилось несколько снимков, в том числе, возле монумента Татевосу Тамирянцу, который в начале ХХ века на свои деньги построил водопровод для города. Памятник ему никогда не трогали, под чьей волей бы ни находился город.

Шуша – удивительное место. Прекрасная погода. Замечательные люди. Как-то мы пошли в кино. Новые полотна привозили редко, но тут на объявлении было написано про премьеру. Набился полный зал. Такого в Шуше и правда еще не показывали. Это был… скрипичный концерт литовского оркестра!

– Дядя Мамед! Куда мы угоди?! – народ начал смеяться и кричать, призывая билетера.

– Вы над чем смеетесь? Вы над фильмом, снятым советской властью смеетесь! – объявил показавшийся в зале дядя Мамед.

Картину досмотрели все.

Из Шуши мы переехали в Баку, а через десять лет – в Подмосковье, на родину Жанны. Я устроился в Москве на подшипниковый завод – надо было получать. Но продолжал писать стихи. Когда в Нагорном Карабахе вновь началась война, достал свои записи. Там тоже про кино. И про Шушу:

Все это было так давным-давно,

Что больно вспоминать.

Как будто старое кино

Прокручиваешь вспять.

Хоть это было далеко,

Сегодня без труда

Я в мыслях мог бы так легковесно

Вернуться в те года.

И даже кажется порой,

Не только б в мыслях мог:

Вот я, учитель молодой,

Спешу на свой урок.

Покой царит в родимый стране.

Еще неведом страх,

Что я увижу лишь во сне

Нагорный Карабах.

Зачем я время торопил,

Куда-то все спешил?!

О, если б жажду утолил

Я атмосферой Шуши.

…Да, я снова вспоминаю Есенина, который хотел увидеть и ощутить Шушу. Ему так и не пришлось. И мне хотя бы еще раз – тоже.