Фрагменты из книги Командующего 40-й армией “Три жизни одного человека”*В этой книге нет вымысла и догадок. Она основана на том, что я видел и слышал собственными глазами и ушами в ДРА в течение пяти с половиной лет моей службы там, – из девяти лет и двух месяцев афганской брани; что прочитал в архивных документах из Особой Папки и материалах заседаний Политбюро ЦК КПСС; что вынес из встреч с людьми, занимавшими в то пора высокие государственные должности.

Борис Всеволодович Громов.

Без преувеличения считаю, что имею моральное право давать оценки многим событиям в Афганистане. Фрагменты из книги хочу предложить давно почитаемому мной журналу “Родина”.

Борис ГРОМОВ

Из строя – в бой. Фото: ТАСС

Месяц после ввода

Вот что разом после ввода войск в ДРА в январе 1980 г. написал в своем дневнике А.Л. Адамишин (в будущем заместитель Министра иностранных дел, Чрезмерный и Полномочный Посол) под впечатлением совещания у Министра иностранных дел А.А. Громыко:

“… Ввели мы войска в Афганистан. На редкость неудачное решение. О чем они размышляют? Видимо, друг перед другом упражняются в твердости. Мол, мускулы показываем. На деле же – акт слабости, отчаяния. Гори он синим пламенем, Афганистан, на кой хрен ввязываться в совсем проигрышную ситуацию? Бросаться своим моральным капиталом, перестанут нам верить совсем.

Со времен Крымской войны прошлого столетия (XIX века) не были мы в такой замазке: все враги, союзники слабые и ненадежные. Если они сами не могут управлять своей краем, то не научим мы их ничему, с нашей дырявой экономикой, неумением вести политические дела, организовывать и т.д. Тем более что ввязываемся, судя по всему, в штатскую войну, хотя и питаемую извне. Неужели урок Вьетнама ничему не научил?”

Высказывание Адамишина – не в бровь, а в глаз!

Из построения – в бой. Фото: РИА Новости

Первый бой

Первые бои с “духами” наших ребят, только что прибывших из Союза в этот богом забытый кромка, – какими они были? Что чувствовали парни, с чем столкнулись? Ведь жили в мирной и спокойной обстановке, а здесь придется убивать людей, что для нормального человека противоестественно и весьма непросто. Никто из этих пацанов вражды к афганцам не испытывал. Это потом, когда появились потери, стала появляться и нарастать ненависть, пришагало чувство мести. Но разве об этом думали члены Политбюро, направившие их туда – в чужую страну и на войну, для Советского Альянса абсолютно ненужную. Наши тогдашние руководители жили в другом измерении.

…Нам необходимо было очистить район, откуда душманы всегда вели обстрел расположения нашей 108-й дивизии, штаба армии и аэропорта Кабула. Я получил распоряжение Командующего армией генерал-лейтенанта Юрия Владимировича Тухаринова собственно возглавить операцию. Поначалу выдвижение в район было спокойным, приблизились к первому перевалу через средней высоты горный хребет. Разом за ним – небольшой кишлак, где, как мы предполагали, и находились душманы. Я выслал вперед разведку, а вслед за ней с небольшим прикрытием на машине управления двинулся сам.

Возле перевала машина была обстреляна.

Такое в моей жития случилось впервые, когда стреляли не холостыми, а боевыми патронами и стреляли именно в меня! Морально я к этому был готов, соображал, что участвую в реальном бою. Однако ощущение было ошеломляющим. Обстрел деморализует человека, при первых ударах пуль по хилой панцирю БТР в душе возникает паника. Это растягивается на десяток секунд, которые кажутся вечностью.

Когда из оцепенения удалось вырваться, оно сменилось суетнёй, не было сил даже выругаться по-русски. Во время обстрела я увидел глаза сидящего напротив меня молоденького лейтенанта-радиста: в них отпечатлелись и недоумение, и паника, и страх.

Хорошо, что в этот момент он не видел мои глаза.

Огонь на себя

В ходе боев в районе горного массива Луркох, недалеко от иранской рубежи, произошел случай, который я запомнил на всю жизнь. Мы должны были разгромить хорошо укрепленную во всех отношениях базу духов, откуда они мастерили внезапные, дерзкие набеги на наши гарнизоны и колонны техники. Подойдя к горам, остановились на равнине, начали изучать обстановку. На третий день, когда начали сгущаться сумерки, я вдруг увидал в жарком мареве какие-то фигуры. Спрашиваю артиллерийского наблюдателя: “Смотри, что это там, почему нет доклада?” Сам уже прекрасно понимаю, что это духи. Чалмы, шаровары – перепутать невозможно. Идут не куда-то, а именно к нам. Смотрю налево, направо, назад… то же самое!

Авиацию я отпустил, уже темнело. На КП лишь несколько офицеров, солдат-водителей и связистов, из оружия – пистолеты и несколько автоматов. Все мы уже хорошо знали, что бывает с теми, кого духи захватывали в плен. Лучше уж погибнуть. Духи начали сходиться, ведя умалишенный обстрел. Вот тут я увидел в новом, неожиданном свете многих своих людей. Кто-то начал со страху палить куда угодило, кто-то молился. Особенно меня поразил один парень. Рыжий, здоровый, и я увидел, как человек мгновенно впадает в панику и становится неуправляемым. Он начинов орать, просто дико орать, мол, надо что-то делать, нас сейчас всех перебьют! Пришлось этому рыжему буквально дать по башке, чтобы он замолк и других не заводил.

Я приказал наблюдателю, чтобы немедленно вызывал огонь на себя – у артиллеристов всегда были координаты КП, и я ему произнёс: проси, чтобы обработали площади с недолетом и перелетом метров на триста – “на шаг”, так это у артиллеристов называется. Тогда мы зависели только от наших ребят, от их труды. Они сделали всё ювелирно. Это нас спасло!

Позже мы все-таки овладели этим районом и базой Луркох, нападения оттуда на нас прекратились.

Третий здравица по-кремлевски

Уже в начальные годы было абсолютно очевидно, что эта война для СССР не нужна. Тогда же проявилось и отношение руководства края к 40-й Армии. Характерным в этом отношении было одно из заседаний Политбюро ЦК КПСС 30 июля 1981 года:

СУСЛОВ. Хотелось бы посоветоваться. Товарищ Тихонов представил писульку в ЦК КПСС относительно увековечения памяти воинов, погибших в Афганистане. Причем предлагается выделять каждой семье по тысяче рублей для установления надгробий на могилах. Дело, разумеется, не в деньгах, а в том, что если сейчас мы будем увековечивать память, будем об этом писать на надгробиях могил, а на некоторых кладбищах таких могил будет несколько, то с политической точки зрения это не совершенно правильно.

АНДРОПОВ. Конечно, хоронить воинов нужно с почестями, но увековечивать их память пока что рановато.

КИРИЛЕНКО. Нецелесообразно устанавливать сейчас надгробные плиты.

ТИХОНОВ. Вообще, разумеется, хоронить нужно, другое дело, следует ли делать надписи.

СУСЛОВ. Следовало бы подумать и об ответах родителям, дети каких погибли в Афганистане. Здесь не должно быть вольностей. Ответы должны быть лаконичными и более стандартными…

Какие отыскать слова, чтобы прокомментировать ЭТО? Нашим погибшим ребятам отказывали даже в последних человеческих почестях.

Я мечтал о том, чтобы в 40-ю Армию приехал желая бы один из членов Политбюро ЦК КПСС, повстречался с солдатами и офицерами, принял участие в боевых действиях, а потом в Москве поделился впечатлениями со своими коллегами и с генсеком. Тщетно грезил, конечно…

Скоро домой. Фото: РИА Новости

Зубная боль

Как бы ни было тяжело на войне, но случаются и курьезные случаи. Одинешенек из них произошел со мной.

Разболелся у меня зуб. Рядом госпиталь, только что прибывший из Союза. Но я с детства, как многие, старался избегать зубных докторов. Комдиву В.И. Миронову надоело смотреть на мои мучения, и однажды вечером он приказал (именно так): “Садись в машину, поехали лечиться!” Мы, три полковника – я, комдив и комиссар Серебров (они как бы конвой, чтобы я не сбежал), приехали в лазарет. Нам показали палатку зубного врача (на улице минус 20 градусов), куда мы и вошли. Меня, конечно, затолкали туда первым.

Молоденький старший лейтенант осмотрел меня и сообщает: зуб можно вылечить, но мы только приехали, ни аппаратуры, ни лекарств, одним словом, сейчас возможность есть только для удаления. Я согласился, сообщаю – рви! Он спрашивает, что будем делать: обезболивающий укол или выпьете сто граммов медицинского спирта. Ответ был быстрым и ожидаемым.

Ну, выпили и сделались ожидать, когда я дойду до кондиции. Наконец операция началась, и зуб мне удалили. Выпили еще за успешную операцию и отправились к себе. Всю ночь я не находил себе пункты от боли. С утра опять к нему. Испуганный старлей сразу всё понял – зуб вырвал здоровый! Ну что оставалось делать? Тепло обругал я этого молодого специалиста (неплохо, что не попался начальник госпиталя) и дал вырвать еще один, но теперь больной зуб.

История эта имела колоссальный успех в войсках.

Вывод армий…

Когда Наджибулла и его окружение убедились в том, что мы больше не намерены воевать вместо них, они в совершенстве использовали свои старые приемы. То кушать любым способом, вплоть до личного обращения к В.А. Крючкову (в то время Председателю КГБ СССР) или М.С. Горбачёву, руководители этой страны влеклись привлечь советский контингент к тем задачам, выполнение которых было жизненно необходимо их режиму.

Политбюро ЦК КПСС несколько раз возвращалось к афганскому проблеме. Почти четыре года длилась эта волокита. Только 24 января 1989 года на заседании Политбюро был рассмотрен проблема об окончательном выводе советских войск из Афганистана. Несмотря на лоббирование Шеварднадзе своего варианта, все-таки возобладал здравый резон.

Положительную роль в этом сыграл А.С. Черняев, помощник М.С. Горбачёва, накануне написавший генсеку:

“Михаил Сергеевич! Не впервой мне нарываться на Ваш ярость по поводу афганских дел… Но совесть не позволяет мне сдержаться. Что же мы делаем? Нет ли тут личных эмоций и личной “повязки” Э.А! Ну как можно жертвовать еще десятками, а может быть, и сотнями существований наших ребят на совершенно дохлое дело?! Ведь ясно как божий день, чем кончится все это наше афганское предприятие! Извините. Ваш А.Черняев. 17.1.89 г.”

А вот повстречать войска при выводе и сказать им спасибо из Москвы не приехал НИКТО! Ни из ЦК КПСС, ни из правительства, ни даже из родного Минобороны. Никто даже не позвонил в тот день, кроме Министра обороны маршала Д.Т. Язова. Никто не прислал приветственную депешу. Получилось, 140-тысячная Армия – это не их армия. Получилось очень неприлично и стыдно.

…и выводы

До сих пор не утихают споры о том, выиграла или продула 40-я Армия войну в Афганистане. А предмета для спора нет, ибо у 40-й Армии не было задачи победить военным путем. Такой задачи не было ни в приказах Министра обороны, ни в директивах начальника Генерального штаба, ни тем более в указаниях ЦК КПСС или советского правительства. Именно потому и была подобрана соответствующая структура и численность Ограниченного контингента советских войск в Афганистане.

А если бы такая задача (не дай бог) стояла, то будьте уверены: она была бы выполнена, но при этом принесла море крови.

Поставленные же перед ОКСВ задачи бывальщины решены полностью. За все годы войны мы не позволили ни одной армии мира не то чтобы нарушить границу Афганистана, но и попытаться ворваться на ее территорию. Не допустить этого – вот была главная для 40-й Армии официальная задача, выполняя которую мы перемололи огромное количество боевиков и террористов. А вот стоявшие перед партией политические задачи бывальщины провалены. За миф о социалистическом будущем Афганистана отдали жизни около 15 тысяч лучших граждан нашего Отечества.

Когда я пересек афгано-советскую рубеж, из штаб-квартиры ЦРУ в Исламабаде от Милта Бердена ушла в Ленгли телеграмма всего из двух слов, покрывавших весь лист: “Мы победили”.

Папа и сын. Фото: ТАСС

Встреча на мосту

На мосту через Амударью неожиданно встретил меня мой старший сын Максим (это для меня было сюрпризом). Когда обнялись, я чуть не разревелся от нахлынувших на меня эмоций, и мы вместе с ним пошли к месту, где был готов митинг. Дальше прошла короткая встреча, короткие поздравления и короткий прием и… всё! Мой доклад Министру обороны СССР по телефону “ВЧ” был тоже коротким. Все буднично и коротко. Эмоций “через край” не было. После этого у меня на душе совсем стало пусто. Было ощущение, будто бы мы в чем-то проштрафились…

*Книга Бориса Громова “Три жизни одного человека” выйдет в этом году в издательстве “Планета”.