Брестский мир для Польши: с аннексиями и с контрибуциями
Все права на фотографии и текст в данной статье принадлежат их непосредственному автору. Данная фотография свзята из открытого источника Яндекс Картинки

Остаток дней, остаток вьюг,
Суждённых башням в восемнадцатом.
Б. Пастернак, “Кремль в буран 1918 года”

То, что победители Октября бывальщины наперёд готовы к сепаратным переговорам с Германией и Австрией, – отнюдь не доказанный раз и навсегда факт. Для самих большевиков все знаменитые лозунги вроде “обратим империалистическую войну в гражданскую” были актуальны исключительно ради взятия и удержания власти. Ведь и “Декрет о мире” подлежал безусловному исполнению лишь в результате мировой революции.

Придя к власти, большевики сразу проявили готовность к дипломатическим контактам с союзниками. Как только Алая гвардия ликвидировала Гатчинскую авантюру войск Керенского, Лев Троцкий после короткой дискуссии в ЦК партии предложил британцам и французам восстановить нормальные взаимоотношения. Но, в отличие от прагматичных американцев, старым союзникам России не хватило понимания того факта, что русские при любой власти продолжать воевать уже не смогут. Даже попросту ради удержания фронта – хотя от него до исконной Великороссии было слишком далеко.

Брестский мир для Польши: с аннексиями и с контрибуциями

В конце 1917 г. подавляющее большинство политических группировок в России, будь они в альянсе с большевиками или против них, так или иначе принимали как факт, что продолжать войну значило обречь страну на гибель. И никого из серьёзных политиков в тот момент нисколько не волновала перспектива “отличиться” в глазах Заката, выступив за продолжение войны.

А ведь почти сразу после свержения монархии, и ещё до возвращения в Петроград Ленина, вывод о неспособности русских воевать дальней сделал для себя, и вполне однозначно, французский посол Морис Палеолог. 1 апреля (19 марта ст. ст.) 1917 г. он присутствовал на параде благонадёжных армий, специально отобранных комиссарами Временного правительства. Палеолог отметил в дневнике, что и эти наименее революционно настроенные части совсем не желали шагать в бой.

Брестский мир для Польши: с аннексиями и с контрибуциями

Брестский мир для Польши: с аннексиями и с контрибуциями

На параде 19 марта 1917 года лозунги были такими, как надо, но…

Неслучайно уже в марте 1917 г. Палеолог безапелляционно рапортовал министру иноземных дел Франции Рибо, только что сменившему Бриана: “На настоящем этапе революции Россия не может ни заключить мир, ни воевать” (1). Опять ирония истории — французский посол почти на год раньше Троцкого озвучил его знаменитую формулу “ни мира, ни войны”.

На это в Петрограде отреагировали жёстко, вплоть до знаменитой “ноты Милюкова”, а в Париже и Лондоне точку зрения Палеолога и других скептиков фактически игнорировали. Зато в Берлине и Вене состояние России и её армии поздней осенью 1917 г. оценили на изумление точно, очевидно потому, что противнику это куда нужнее, чем союзнику.

Дипломатический зондаж в адрес Совета народных комиссаров был на раритет оперативным, особенно с учётом того, что идея перемирия с русскими нашла полную поддержку у военных. Генерал Гофман строчил в мемуарах: “Русский колосс в течение 100 лет оказывал слишком тяжёлое давление на Германию, и мы с чувством известного облегчения наблюдали за тем, как под воздействием революции и хозяйственной разрухи рушится былая мощь России” (2).

Брестский мир для Польши: с аннексиями и с контрибуциями

Генерал Макс Гофман готов был подписать с Россией любой мир, но лишь с позиции силы

Гофман оказался, наиболее агрессивно настроенным участником переговоров в Бресте, если не считать, конечно, болгарского и турецкого представителей с их безотносительно неумеренными территориальными претензиями. Но и он считал самым благоразумным для Германии “иметь в тылу мирную Россию, из которой мы могли бы получать продовольствие и сырьё, не предпринимать наступления на Западном фронте, а выжидать наступления Антанты. Однако у нас не было предпосылок для реализации подобный тактики… Для того чтобы держаться на Западе выжидательной тактики, получая все необходимое с Востока, нужно было владеть в России необходимые для этого условия” (3).

Первые же намёки на то, что немцы готовы к диалогу, СНК посылает 20 ноября Верховному главнокомандующему генералу Духонину радиотелеграмму с распоряжением предложить германскому командованию перемирие. Через день, поздним вечером 21 ноября нарком иностранных дел Лев Троцкий направляет в союзные посольства в Петрограде ноту с предложением заключить перемирие с Германией и приступить переговоры о мире.

Стойкий Бьюкенен советовал оставить её без ответа, предлагая заявить в палате общин, что правительство будет обсуждать обстоятельства мира только с законно образованным русским правительством. Уже 25 ноября 1917 г. генералу Духонину, который, скрепя сердце, выполнил распоряжение СНК, пришлось зачислить в Ставке официальный протест союзных военных представителей. Они предупреждали: нарушение союзнических обязательств может иметь самые положительные последствия.

Брестский мир для Польши: с аннексиями и с контрибуциями

Сэр Джордж Уильям Бьюкенен, английский посол в России

Бьюкенен впоследствии признал, что “скрытая угроза, содержавшаяся в этих словах”, была промахом – в Петрограде это истолковали, как намерение союзников “предложить Японии напасть на Россию” (4). Троцкий мгновенно выступил в ответ со горячим обращением к солдатам, крестьянам и рабочим, направленным против вмешательства союзников в русские дела. Мощная радиостанция Балтфлота разнесла из Кронштадта по вселенной, что империалистические правительства “пытаются загнать их (рабочих и крестьян) кнутом обратно в окопы и превратить в пушечное мясо”.

Брестский мир для Польши: с аннексиями и с контрибуциями

Троцкий не ведал доподлинно, но не упускал случая публично выражать уверенность в том, что союзники лукавят, утверждая, будто не прибегают к тайным дипломатическим контактам. Утилитарны одновременно с переговорами в Бресте, английские представители зондировали почву о сепаратном мире и в Австрии, и в Турции.

Так, 18 декабря 1917 г. на встрече в предместье Женевы с бывшим австрийским послом в Лондоне графом Менсдорфом, генерал Сметс, с санкции Ллойд Джорджа, предложил в мена на сепаратный мир, ни много ни мало — сохранение Австро-Венгерской империи. Секретарь Ллойд Джорджа Филип Керр встретился в Берне с турецким политиком доктором Гумбертом Пароди, прощупывая возможности турецкого сепаратизма.

Однако и Австро-Венгрия, и Оттоманская империя, так ни на что и не решились, опасаясь мощного немецкого политического прессинга. На турках мощно сказалось и влияние успешного хода конференции в Бресте, где они осмелились сделать решающий шаг. Британский дипломат сэр Хорэс Рамболд, беседовавший со Сметсом и Керром в Швейцарии, отметил этот ужас и одновременные надежды поделить Европу, а заодно с ней и весь мир: “Переговоры с турками находятся под воздействием конференции в Брест-Литовске, которая преисполнила турок экстравагантными чаяниями на будущее их империи. Они надеются сохранить не только Месопотамию, Палестину и прочее с помощью немцев, но ожидают получения части Кавказа и альянса с такими государствами, как Грузия. Они верят в возможности туранизма в Центральной Азии” (5).

Брестский мир для Польши: с аннексиями и с контрибуциями

[i]На переговорах в Бресте турецкие представители не могли ведать о планах Антанты разделить Османскую империю

Дипломатические неудачи подтолкнули союзников к более решительной военной пропаганде. Британский премьер Ллойд Джордж 14 декабря 1917 г. заявляет, что “не есть промежуточной дистанции между победой и поражением”, а Франция объявила, что отказывается от дипломатии как от инструмента достижения мира. Ответ не замедлил себя ожидать — 15 декабря Троцкий заявил союзным правительствам (бывшим, по словам самого красного наркома), что, если они не согласятся вести переговоры о вселенной, большевики приступят к переговорам с социалистическими партиями всех стран.

Но до этого взявшие власть большевики должны были хоть как-то разобраться с немцами. Русские предложили перемирие и поставили Берлин перед альтернативой: прорывать немощный Восточный фронт, оккупируя богатую ресурсами Украину или же путём мирных переговоров высвободить сотни тысяч солдат для Западного фронта. Для наступления необходимы были слишком большие силы, уже просто потому, что оккупируемые русские территории огромны и в любом случае будут бедствовать в жёстком контроле.

Между тем, Гинденбург и Людендорф не сомневались, что решения в войне нужно искать на Западе – там десятки дивизий, плотно зависшие на Восходе, вполне могли внести перелом. Германское главное командование не только пошло на переговоры, но и в определённой мере гарантировало карт-бланш возглавившему немецкую делегацию государственному секретарю по иноземным делам Кюльману. Кайзер не без оснований ожидал от него установления с новой властью в России долгосрочных отношений.

Положение дел в стане австрийцев было на тот момент куда сложнее – любое острое движение грозило внутренним взрывом. Граф Чернин писал: “Удовлетворить Россию как можно скорее, а затем убедить Антанту в невозможности сокрушить нас и заключить мир, даже если придется от чего-то отказаться… Брест-Литовск подаёт шанс выйти из войны с меньшими потерями” (6).

Вовсе не из стремления “сохранить лицо” (такие буржуазные пережитки народные комиссары гордо презирали), а из незапятнанно прагматического стремления удержаться у власти, большевики за считанные дни до начала переговоров в Бресте ещё раз попытались “втянуть” в мирный процесс Англию и Францию. Безуспешно, желая именно после этого прозвучали знаменитые «14 пунктов» президента Вильсона. В итоге 15 декабря Троцкий и заявил о готовности к переговорам с соцпартиями всех краёв. Фактически с обращения к союзникам и начались конкретные переговоры о мире в Брест-Литовске.

Германскую делегацию возглавил Кюльман, в её составе значился и генерал Гофман, но Кюльману он впрямую не подчинялся. Австрийцы послали графа Чернина, болгары — министра юстиции, турки — основного визиря и министра иностранных дел. В переговорах участвовали и украинцы, но представителей Польши или иных стран, которые могли претендовать на самостоятельность после революции в России, не было.

Брестский мир для Польши: с аннексиями и с контрибуциями

Эту фотографию почти во всех источниках называют «Троцкий в Бресте», но это не подтверждено документально

Троцкий строчил впоследствии: “Поистине, Брест-Литовская конференция была самой причудливой комбинацией, какую могла создать история: по одну сторонку стола — представители могущественного тогда милитаризма, насквозь проникнутого победоносным солдафонством, кастовой надменностью и величайшим презрением ко всему не истинно гогенцоллернско-прусско-немецкому; по иную сторону — представители пролетарской революции, вчерашние эмигранты, которые в Берлин Гогенцоллерна въезжали не иначе, как с фальшивым паспортом в кармане” (7).

Самого Троцкого во главе советской делегации ещё не было, возглавлявший ею Адольф Иоффе, похоже, должен был подготовить почву к его приезду. Однако рука Троцкого в энергичных декларациях русских представителей открыто чувствовалась. Примечательно, с какой лёгкостью Кюльман и Чернин, возглавлявшие немецкую и австрийскую делегации, приняли предложение русских вести выговор о мире без аннексий и контрибуций, исходя из принципа самоопределения народов.

С таких позиций два дипломата явно рассчитывали добиться желая бы предварительного мира из условий “при своих”, или же, как грустно признавал Чернин, “лишь с синяком под глазом” (8) . Мало того, что они сумели умерить аппетиты болгарского и турецкого представителей, Кюльману и Чернину удалось сломить железную волю фронте-генерала Гофмана, какой всерьёз рассчитывал промаршировать по Дворцовой площади Петербурга.

В начальной стадии переговоров никто даже не заикнулся об участии в них польской делегации, желая со стороны Четверного союза такое предложение выглядело бы вполне последовательным. Русские делегаты в частных беседах признавали также, что украинская делегация им, скорее помешивает, чем помогает, хотя с разгромом Рады ситуация сразу развернулась на 180 градусов.

В отношении участия в заключении многостороннего вселенной поляков перемены в позиции русских были ничуть не менее поразительными. Но это – позже, пока же дело ограничилось принятием с небольшими обмолвками советского предложения о самоопределении национальных групп. Страны Четверного союза лишь предложили решать этот вопрос не в интернациональном плане, а каждым государством в отдельности вместе с соответствующими национальными группами и путём, который установлен его конституцией. Такой подход в касательстве Польши довольно трудно расценить иначе, как отказ от собственного решения о предоставлении ей независимости.

По завершении первой стадии переговоров, 12 декабря 1917 г. было подмахнуто предварительное соглашение о мире. Сразу после подписания глава делегации Российской Федерации Иоффе предложил десятидневный интервал… для того, чтобы дать возможность присоединиться к мирным переговорам странам Антанты. Однако, перед тем как разъехаться, русская делегация получила неожиданный удар от оппонентов.

Большевики без всяких на то оснований зачислили сговорчивость немцев и австрийцев за готовность не просто признать независимость, а вернуть России Литву, Польшу и Курляндию, но их трактовка принципа “без аннексий” была совершенно иной. Её сформулировали “мягкие” Кюльман и Чернин, а озвучил “жёсткий” Гофман. Сославшись на Декларацию прав народов России от 2 ноября 1917 г, генерал отметил, что Польша, Литва и Курляндия уже воспользовались своим правом на самоопределение, и потому Центральные державы считают себя вправе достичь понимания с этими странами напрямую, без участия России.

Короткая перепалка, буквально перед отъездом русских, повергла к тому, что крепко разругались немцы с австрийцами, от имени последних О.Чернин даже пригрозил сепаратным миром. Гофман и Кюльман отреагировали на это предельно цинично, отметив, что подобный мир высвободит сразу 25 немецких дивизий, которые приходится держать на южном фасе Восточного фронта для поддержки и укрепления боеспособности австрийской армии.

Брестский мир для Польши: с аннексиями и с контрибуциями

Ещё в 1917 году Восточный фронт даже на немецкой карте выглядел стабильным

15 декабря первоначальный этап переговоров завершился, 27 декабря переговоры возобновились. Странам Антанты предлагалось присоединиться к ним в срок до 22 декабря, но конкретной реакции от них оставшиеся в Бресте эксперты не дождались. Впрочем, “14 пунктов Вудро Вильсона” – глобальная декларация о принципах грядущего вселенной увидела свет именно в конце декабря 1917 года, но это всё же отнюдь не присоединение к мирным переговорам.

Перерывом в переговорах участники воспользовались по-разному. Болгары и турки остались при своих, а вот Кюльман получил целое одобрение собственных действий от самого кайзера. Вильгельм-II решился на то, чтобы умерить ни на чём не основанный воинственный пыл своих генералов. Чернин имел две продолжительные аудиенции у молодого императора, где фактически вышиб для себя право вести последовательную линию на скорейшее заключение мира. Вне зависимости от позиции германского союзника.

Но на обратном линии в Брест он узнал о том, что русская делегация готова к разрыву переговоров или к переносу их в нейтральный Стокгольм, считая требования германской и австро-венгерской делегации противоречащими принципу самоопределения. 3 января австрийский министр отметил в дневнике:
“…нахожу маневры русских блефом; если же они не приедут, то мы снесёмся с украинцами, которые, как говорят, уже прибыли в Брест”.
“2. По заключении мира плебисцит Польши, Курляндии и Литвы должен разрешить судьбу этих народов; система голосования подлежит дальнейшему обсуждению; она должна обеспечить русским уверенность, что голосование выходит без давления извне. Такое предложение, по-видимому, не улыбается ни одной из сторон. Положение очень ухудшается” (9).

Несмотря на то, что центральные державы не согласились на перенос переговоров в Стокгольм, скоро стало ясно, что большевики от продолжения переговоров не откажутся. Мир им был нужен не меньше, а больше, чем австрийцам и немцам, в первую очередь для того, чтобы остаться у воли. Не случайно австро-немецкие предложения по Польше, Литве и Курляндии нашли чёткое отражение в отредактированном II (втором) пункте предварительного проекта миролюбивого договора.

Примечания
1. М. Палеолог. Царская Россия накануне революции, М.: Новости, 1991, стр. 497.
2. Генерал Макс Гофман. Записки и дневники. 1914-1918. Ленинград, 1929, с. 139-140.
3. Hoffmann М. War Diaries and other Papers. London, 1929, v.2, p. 302.
4. Дж. Бьюкенен, Мемуары политика, М., Международные отношения¸1991, стр. 316.
5. Gilbert M. The First World War. N.Y., 1994, p.388-389.
6. О. Чернин. В дни Мировой войны Спб., Изд. дом СПбГУ, 2005 г., стр.245.
7. Л. Троцкий, Моя существование, М., 2001 г., стр.259.
8. О. Чернин. В дни мировой войны. СПб., Изд. дом СПбГУ, 2005 г., стр.241.
9. Там же, стр.248-249.

Источник

>