Чем не мог поступиться даже под ужасом смерти выдающийся судья и великий гражданинУченый-экономист Яков Миркин известен своими блестящими аналитическими статьями о текущем моменте. А еще он строчит неожиданные исторические эссе. Герои его рубрики “Большая родня” – императоры и крестьяне, писатели и банкиры, художники и воины – связаны неразрывными, почти семейными узами. Все они живые, даже если давным-давно ушли. Все они любят Родину.

Анатолий Федорович Кони.

Чем не мог поступиться даже под страхом смерти выдающийся судья и великий гражданин

Обожаемый народом судья. Всеми излюбленный прокурор. Ничем не опороченный чиновник высшего ранга в распадающемся государстве. Разве это может быть? Да, может. Анатолий Федорович Кони, миновав три царствования, достигнув первого в России чина действительного тайного советника, очнулся в нэпе, обласканный диктатурой пролетариата.

Блаженный человек!

Выстрел по карьере

Счастливый? Карьерный! Многообещающий. Всего лишь в 33 года был назначен председателем Петербургского окружного корабля – столица! – и незамедлительно, в 1878 году попал в процесс Веры Засулич как судья, как тот, кто ведет присяжных к приговору.

И кто же это? Никто в Российской империи. Сын литератора и актрисы, выпускник юрфака Московского университета, прокрутившийся на прокурорских местах в Сумах, Харькове, Москве и Петербурге и – приглянувшийся на курорте в Карлсбаде министру юстиции.

Толя Кони с отцом.

Засулич – дело выступающее (его фабулу “Родина” подробно анализировала в N 2, 2016). И простое. Террористка, стреляла в петербургского градоначальника Трепова, схвачена на месте, виновна, кара неотвратимо. “Револьвер уже в руке, нажала собачку… Осечка! Екнуло сердце, опять, выстрел, крик… Посыпались удары, меня повалили и продолжали колотить… – Вы убьете ее? – Уже убили, кажется”1.

По твердому мнению властей, Кони намеренно провалил процесс Засулич, подведя присяжных, якобы подогнутых им, в самой тонкой манере к тому, чтобы они решили: “Не виновна!”. И немедленно освободил Засулич (она бежала за границу), до новоиспеченного приказа об аресте.

Его никогда больше не подпустят к политическим процессам. Только уголовные и гражданские дела. “Когда, после 9-летней опалы за то, что по делу Засулич я был слугою правосудия, а не лакеем правительства, я был, наконец, назначен обер-прокурором, Александр III в зале Аничкина дворца… в топорных и резких выражениях высказал мне о “тягостном воспоминании о неприятном впечатлении, произведенном на него моим образом действий по делу Засулич”2.

Он сломал себе карьеру. Зачем? Можно хохотать, но ответ – идеализм, твердая приверженность нравственности, вера в права человека. Не гибкая спина. Неспособность наклониться в угоду, сделать против совести. И еще – влюбленность. Любовь к человеку попранному, человеку независимому, человеку, отстаивающему свое право на честное, самостоятельное существование. Любовь к народу, имеющему такое право.

Дело Веры Засулич сразило Россию.

Теория и практика права

В 21 год, выпускаясь из Московского университета, он написал диссертацию “О праве необходимой обороны” (1865). Это сочинение потребовало возмущение в цензуре. В нем признавалась возможность обороны против государства: “В справедливости и целесообразности… необходимой обороны в случае противозаконных действий общественной власти нельзя сомневаться”3. “Вопрос о праве необходимой обороны народа против незаконно работающего правительства в виде восстания, революции… есть вопрос государственного права”. Далее – разбор признания этого права “в сочинениях средневековых публицистов и беллетристов XVIII века”4.

Спустя 13 лет после защиты диссертации – выстрел в Трепова. Теория права сошлась в смертельной схватке с практикой.

По противозаконному приказу Трепова был высечен розгами (не снял перед ним шапку) политический арестант в доме предварительного заключения – с его одиночками, “душными, лишенными света камерами”5, кончинами, самоубийствами и сумасшествием заключенных. Здесь четыре года содержалось до двухсот человек политических. На их глазах позорнейшее наказание одного из них, 25 ударов. “Отвратительная подмостки насилия, ничем не оправдываемого и безусловно запрещаемого законом” среди тюремного, “болезненно чувствительного, нервно расстроенного населения” немедля довела его “до крайнего предела”6. Последовали новые расправы над заключенными.

Реакция общества? Молчание, забвение, безнаказанность.

Тогда и последовал выстрел.

Вот суждение защиты: Засулич совершила акт самопожертвования – не только мести, но еще и протеста “против поругания над человеческим достоинством политического преступника”7.

Кони ожидал от присяжных признания ее вины “со снисхождением”. “Я… желал, чтобы разум присяжных возобладал над чувством и подсказал им решение, в каком признание вины Засулич соединялось бы со всеми смягчениями…”8. Его заключительное слово как председателя суда – это призыв тщательно разобраться в обстоятельствах дела. “Пускай в приговоре вашем скажется… “дух правды”9.

Присяжным был задан вопрос – виновна ли Засулич в том, что, “решившись отомстить”, нанесла с “взвешенным заранее намерением” “рану… пулею большого калибра”? Ответ: нет, не виновна! Такой ответ – не отрицание самого выстрела. “Сообщая “не виновна”, присяжные вовсе не отрицали того, что она сделала, а лишь не вменяли ей этого в вину”10.

Действие этого вердикта на общество было ошеломляющим. Он может толковаться как признание возможности необходимой самообороны народа. “Если к человеку врывается банда разбойников, то, по всеми признанному естественному праву, он может защищаться с оружием в руках… Чем лучше разбойников жандармы, вламывающиеся в чью-то квартиру?”11 И, разумеется, у Засулич нашлись последователи. Только в 1894 – 1916 гг. были убиты тысячи чиновников, около 17 тысяч жертв “революционного террора”12.

Никаких вяще присяжных. Око за око! Только военные суды!

А что же Кони, вызвавший мощные потрясения в обществе? Раскаялся?

Кони считал, что дело Засулич его избавило. “Если… я не оказался бы в опале… я бы продолжал взбираться по иерархической лестнице и, наверное… в один день очутился бы на министерском кресле. И передо мною очутилась бы альтернатива – или же с первых шагов сломать себе шею… или же… пойти на компромисс, на сделку со своею совестью: сперва уступить в одном деле, собираясь уже зато в другом настоять на своем, но мало-помалу покатиться по этой наклонной плоскости, пока совершенно не потерять своего лики”13.

Н.Каразин. Александр III с семьей на месте железнодорожной катастрофы. 1888 год.

Чужой среди своих

Дальше – чересполосица. Он не любим, в опале, все помнят о деле Засулич. Но еще и весьма ценим, как профессионал, честный, нравственный, умный, известный всей России. “Я 50 лет работал на большой сцене уголовного корабля и правосудия”14. Навскидку – сверхсложный случай, крушение царского поезда в Борках в 1888 году, чудом не повлекшее кончина императора и его семьи. Следствием руководит Кони.

С 1907 года член Госсовета и сенатор. Достиг высших чиновничьих рангов. Предложено министерство юстиции при Столыпине (отказался). Все вероятные, по восходящей ордена: Св. Станислав II степ.(1868); Св. Владимир IV степ. (1874); Св. Владимир III степ. (1886); Св. Станислав I степ.(1889); Св. Анна I степ.(1895); Св. Владимир II степ. (1898); Белоснежного Орла (1906); Св. Александра Невского (1915). Не достиг только высшего – с бриллиантовыми украшениями Св. Александра Невского (революция).

Так неужели бывает? Как можно успешно служить, покрываясь орденами – и быть в оппозиции?

“Как опротивел мне Петербург, какую непрерывную цепь страданий я в нем пережил собственно за себя и за близких людей и за дорогое дело… Какие еще несчастья готовит мне судьба в этом Молохе?.. Человек посредственных, умеренных убеждений, одинаково негодующий на насилие, откуда бы оно ни шло, сверху или снизу… в котором ошибки правительства не могут заглушить влюбленности к отечеству и пред которым Петербург не заслоняет России, не находит здесь места, удовлетворения, признания, справедливости”15.

“Мне до того опостылел этот громадный дом сумасшедших, называемый Петербургом… А еще бы лучше умереть- и не видать, и не слыхать ничего. Тяжело жить среди поголовного и бессердечного безумия цельного общества”16.

Как это возможно? Служить – и быть чужим? К тому же всю жизнь приготовляясь к смерти?

1868 г. – горловые кровотечения (ему всего лишь двадцать два). 1879 г. – “преходящий паралич языка и верхней части тела”17, 1888 г. – “никак не могу добиться ладу с сердцем”. 1906 г. – “у меня случаются дни, когда случается по два припадка”, 1909 г. – “я испытываю такие боли, что кажется, что из сердца мне выдергивают зуб”18.

Как можно выдержать это без семьи? “Судьбина, серьезный взгляд на супружеские отношения, раннее знакомство с жизнью, вечный труд, не оставлявший досуга, создало то, что я лично одинок”19.

Н.Каразин. Александр III с семьей на пункте железнодорожной катастрофы. 1888 год.

Лед и пламень

Кажется, он сделан из крайностей. Быть либералом, “красным” – и верно служить, достигая высших чинов и наград. Всю житье провести в кровотечениях и сердечных припадках – и пережить большинство сверстников (ушел в 83 года). Любить, быть окруженным дамами – и остаться в одиночестве и без детей. Быть юристом, с мышлением формальным – и страстным в письме и речах. Толкователь Пушкина, общеизвестный критик, беллетрист и публицист, доктор права, почетный академик по разряду изящной словесности Императорской академии наук, избранный 8 января 1900 г. совместно с Львом Толстым, Чеховым, Короленко, Вл. Соловьевым.

Как это соединить?

Есть ответ: труд. Вечная работа. Служение не государству – обществу. Влюбленность не к государству – к отечеству. Любовь к своему народу. Любовь к человеку. Безукоризненная нравственность и чувство долга – в помощи, чтобы хоть как-то умиротворить государственную машину. И сделать все вероятное – лично, всем, чем можешь – чтобы внести в общество нравственность, рациональность, должное чувство свободы и самоуважения. Чтобы суд был третьей волей в России, независимой, не безличной, не имеющей обвинительного уклона. “Нравственные начала в уголовном процессе (общие черты судебной этики)” – это ведь его труд20.

“Порой приходишь домой из заседания совсем с измученным сердцем – и редки случаи радости по поводу спасения какого-нибудь несчастливца”21.

Его тексты захватывают. Десятки очерков и статей, стенограммы выговоров в суде, письма, редкие по искренности – и сегодня, спустя сто с лишним лет чувствуются образцом стиля, ума и – лучше еще раз сказать – нравственности, добросердечия. Золотой русский язык. И еще – острые сюжеты. Его “Судебными речами” (1888) “все зачитывались”22. Следы его расследований у Достоевского и Тучного.

Он был чудесным рассказчиком и, как бы сказали сегодня, “умел дружить”.

Может быть, внешность? Верх обаяния? “На мне от рождения лица нет”23. Хромоногий, ковыляющий (последствия случайного происшествия). “Тяжело было наблюдать за старым маленьким человеком, который на костылях передвигался по улице, нередко останавливаясь для отдыха”. А потом “мы забывали, что перед нами старик… Глядя на него и слушая его образную речь, нередко перемежающуюся шутками, острым словом, изображением рассказываемого в лицах (он был прекрасным лицедеем), мы готовы были слушать оратора до бесконечности”24.

“Обаяние ума – вот в чем заключалась мочь Кони”25.

И добавим – в соединении того, что соединить нельзя.

Перезахоронение праха А.Ф. Кони на Литераторские мостки Волковского кладбища Санкт-Петербурга. Половина 1930-х годов.

Урок Дон Кихота

Как жить высокому чиновнику – чужому среди своих – в эпоху погромов и смертных казней? “Независимость совести русского человека по-прежнему опутана кандалами, и по-прежнему смертная казнь раскинула свое окровавленное крыло над всеми, даже и некровавыми, попытками негодующей дави добиться лучшей участи для своей несчастной родины”26. “Во второй половине XIX века ежегодно казнили от 10 до 50 человек. Число приговоренных к смертной казни увеличилось в 5 – 10 раз в начале XX века”27.

А как жить при красном терроре – человеку, судье, признанному Дон Кихотом?

Кони отозвался “хождением в народ”. Публичным просвещением (больше 1000 лекций в 1918 – 1927 гг.). Честной попыткой нести то, что спасет – цивилизацию, искусство мышления, нравственность, высокую юридическую технику. Власти ему даже помогали (Луначарский). Правда, обыскан ЧК, арестован – но лишь единожды и на ночь. “Рабом ни отдельных лиц, ни толпы я никогда не был, работаю не покладая рук и не давая отдыха своему живому слову и в восемьдесят лет” (1924)28.

Это задание. Как в самую жестокую пору уйти от вертикалей, работая ради тех, кто сохранит культуру. Удерживать свет. Делать единственно вероятное во времена жестокостей – публично говорить об этике, о суде – о третьей власти, которая все равно, рано или поздно, возникнет.

Блаженный, в общем-то, человек, ни в чем себе не изменивший. Пример, как не запятнаться, сделав карьеру. Как быть нужным и через 100 лет, чтобы можно было отворить том и начать хотя бы с этих слов:

“Правительство всегда смотрело на меня как на только терпимого в рядах государственных слуг человека, пользуясь моими дарованиями и знаниями и моим тяжким трудом и видая во мне нечто вроде Дон Кихота, который добровольно несет иго чиновника… Оно… то думает, что наказывает меня, обходя направлениями и суетными побрякушками, то решается меня награждать, вопреки ясно выраженному мною желанию… Но общество относится ко мне по-иному. Оно понимает мое служение родине и с полным доверием обращает ко мне взоры, считая меня носителем нравственных начал. И в настоящее неясное и тревожное время оно ждет от меня слова”29.

Его слово случилось. Нам и сейчас нужно такое слово, чтобы жить.

Анатолий Кони: несколько десятков книжек и светлая память потомков.

ЗАВЕЩАНИЕ СУДЬЯМ-ПОТОМКАМ

1 ] Решение суда должно основываться на том, что “представляется логически неизбежным и нравственно непременным”30.

2 ] В решении суда должно быть проявление “той разумной человечности, которая составляет один из элементов истинной справедливости”31.

3 ] Судья вечно должен иметь “возможность сказать себе, что ни голос страсти, ни посторонние влияния, ни личные соображения, ни шум и гул общественного возбуждения – ничто не заглушало в нем заветного голоса, не изменяло его искреннего убеждения и не свело его с намеченного судейским долгом пути действительного правосудия”32.

Анатолий Кони (1844 – 1927)

1. Засулич В. Мемуары. – М.: Изд-во политкаторжан, 1931. С. 67.

2. Кони А.Ф. Собр. соч. Т.8 // М.: Юрид. литература, 1969. С. 308.

3. Кони А.Ф. О праве необходимой обороны. – М.: В Университетской типографии, 1866. С. 24.

4. Там же. С. 45.

5. Кони А.Ф. Мемуары о деле Веры Засулич. Собр. соч. Т.2 // М.: Юрид. литература, 1966. С. 49.

6. Там же. С. 49-50.

7. Там же. С. 152.

8. Там же. С. 169.

9. Там же. С. 168.

10. Там же. С. 182.

11. Кравчинский С. Смерть за смерть. В кн.: Убийство шефа жандармов генерал-адъютанта Мезенцева. – С.-Петербург: Изд. Вольной русской типографии, 1878. С. 6.

12. Гейфман А. Революционный террор в России. 1894-1917. М.: КРОН-ПРЕСС, 1997. С. 32.

13. Кони А.Ф. Мемуары о деле Веры Засулич. Собр. соч. Т. 2 // М.: Юрид. литература, 1966. С.223.

14. Кони А.Ф. Собр. соч. Т. 8 // М.: Юрид. литература, 1969. С. 333.

15. Там же. С. 64.

16. Кони А.Ф. Там же. С. 91.

17. Кони А.Ф. Собр. соч. Т. 2. С. 212.

18. Кони А.Ф. Собр. соч. Т. 8. С. 99, 244, 258.

19. Там же. С. 131.

20. Кони А.Ф. Избр. созданья. Т.1. – М.: Юрид. литература, 1958. С. 27-61.

21. Кони А.Ф. Собр. соч. Т. 8. С. 163.

22. Хин-Гольдовская Р.М. Памяти старого друга. В кн.: А.Ф.Кони. Избранное. – М.: Сов. Россия, 1989. С. 449.

23. Крыжицкий Г.К. Обаяние ума. Там же. С. 436.

24. Андреева А.П. Памяти Кони. Там же. С. 427.

25. Крыжицкий Г.К. Обаяние ума. Там же. С. 435.

26. Кони А.Ф. Избранное. Т. 2 – М.: Юрид. литература, 1959. С. 178.

27. Уголовное право России. Всеобщая часть. – М.: Статут, 2016. С. 580.

28. Кони А.Ф. Собр. соч. Т. 8 // М.: Юрид. литература, 1969. С. 320.

29. Там же. С. 234-235.

30. Кони А.Ф. Нравственные начала в судебном процессе. В кн.: Кони А.Ф. Избранное. Т.1 – М.: Юрид. литература, 1958. С. 34.

31. Там же. С. 40.

32. Там же. С. 43-44.