<p>Что желал выразить художник Гелий Коржев своей неразгаданной "Беседой"</p>
Все права на фотографии и текст в данной статье принадлежат их непосредственному автору. Данная фотография свзята из открытого источника Яндекс Картинки

<p>Что желал выразить художник Гелий Коржев своей неразгаданной "Беседой"</p>

Что желал выразить художник Гелий Коржев своей неразгаданной “Беседой”?

Что хотел выразить художник Гелий Коржев своей неразгаданной "Беседой"?

Да не проведёт нас умиротворённое название коржевского полотна: смысл этой беседы трагичен, полон горечи и памяти невыносимой.

Темы вроде бы официально ожидаемые, а резон – ранит. Он именно такой – живописец Гелий Коржев.

И жизнь его, внешне счастливая, полна глубинных раздумий о цене счастья.

между метим, за живописный триптих "Коммунисты"… Впечатляющий перечень высоких званий: народный художник РСФСР и СССР, действительный член Академии художеств, лауреат Государственной премии СССР, а до того – лауреат премии РСФСР имени Репина… Премии, награды… Художественный институт имени Сурикова; по завершенье – живопись и преподавание.

А рядом – боль. "Следы войны"… "В дни войны"… "Опалённые пламенем войны"… "Заложники войны"…

Никакого официоза – кровавая печать только что прогремевшей общенародной беды – на всех этих сериалах: вроде бы вписываются в социалистический реализм, но внутренне абсолютно от него не зависят. А зависят – вот от той самой кровавой стоимости истории.

Это – на всех полотнах.

Знамя – красное, выпало – из рук убитого соратника. "Поднимающий знамя"…

"Интернационал"… Ноги в обмотках, рядышком – ноги убитого солдата.

Алая петлица на гимнастёрке мобилизованного – цвета крови. "Проводы"…

Но и они обложены лентой краски крови. Советские символы – твёрдой рукой реалиста. "Серп и молот"…

И никакого марша миллионов к ясному будущему?! Кровь, смерть… И никакого намёка на победоносных вождей? И никаких жестов с трибун: вперёд к победе?…

Да. На трафаретном портрете, перед каким художник от промозглого холода кутается в шинель. А Сталин? Как?

Ленин – есть хоть где-нибудь (до той самой "Беседы", к какой мы скоро подойдём)? Да. Бюст, брошенный на свалку, в куче рваных красных плакатов.

И такое же непреходящее ощущение трагической стоимости и расплаты – в облике героев мировой истории.

Рука ещё сжимает рукоять меча, и голова перевязана, а глаза мучительно распахнуты в бесконечность… Дон-Кихот – поверженный.

Гомер, изваянный на столетия, – закрывает глаза, загадочно осмысляя смысл происходящего…

Адам с Евой на руках – "Лишённые рая" – она прячет лик, он глядит вперёд с отчаянной решимостью…

Аккордеон, конечно, 1945 года… И "Слепой певец" с аккордеоном.

Российская, советская история – в контексте тысячелетних испытаний, оставляющих кровавые отпечатки.

Вот теперь всмотримся в "Беседу", которую иные историки нашей живописи склонны считать чуть не запрещенной при советской воли.

Завершена – в 1987-м, через два года после награждения живописца орденом Ленина.

Руки, покореженные многолетней работой, уложены на посохе. Этот – молчит, надвинув на глаза знаменитую кепку. "Молчит" и фон: каменная кладка стены, окно, забранное решёткой. И собеседник Ленина тоже молчит. Седина обрамляет лицо, на котором застыло пережитое. Глаза – не видят. Ленин с орденского аверса устремлен вперед. Или видят своё – погасшие для внешнего вселенной, который лучше бы не видеть.

Вспомнивший Христа в разгар атеистического безумия. Готовый к новым смертельным испытаниям после очередных передышек. Вот он, русский человек, переживший революционную жуть. Ослепший от гор. Опомнившийся после гражданского братоубийства.

Раздумий о том, что произошло с Россией. Это и есть тема "Беседы". Тема раздумий, подсказанных Коржевым вождю.

Не лишь Россия воскресает в этих раздумьях. И наш родной Иван, которому хочется крикнуть: Загадочный Гомер воскресает. Отчаянный Дон-Кихот воскресает.

Ничто не утеряно! Вставай же!.. Всё поправимо! – Вставай!

Ода революции

Тебе,
освистанная,
осмеянная батареями,
тебе,
изъязвленная злословием штыков,
восторженно возношу
над руганью реемой
оды торжественное
"О"!

О, звериная!
О, ребяческая!
О, копеечная!
О, великая!
Каким названьем тебя ещё звали?
Как обернешься ещё, двуликая?
Стройной постройкой,
грудой развалин?

Машинисту,
пылью угля овеянному,
шахтёру, пробивающему толщи руд,
кадишь,
кадишь благоговейно,
славишь человечий труд.
А завтра
Блаженный
стропила соборовы
тщетно возносит, пощаду моля,
твоих шестидюймовок тупорылые боровы
взрывают тысячелетия Кремля.

"Слава".
Хрипит в смертельном рейсе.
Визг сирен придушенно тонок.
Ты шлешь моряков
на тонущий крейсер,
туда,
где забытый
мяукал котенок.
А после!
Нетрезвой толпой орала.
Ус залихватский закручен в форсе.
Прикладами гонишь седых адмиралов
вниз головой
с моста в Гельсингфорсе.

Вчерашние раны лижет и лижет,
и опять вижу вскрытые вены я.
Тебе обывательское
– о, будь ты проклята трижды! –
и моё,
поэтово
– о, четырежды славься, благословенная!

Владимир Маяковский

918

>