В свои без нескольких дней 90, юбилей 11 ноября, полковник Службы внешней рекогносцировки России Джордж Блейк помнит все и всехОн живет с женой Идой Михайловной в Подмосковье, изредка и без удовольствия выбираясь лишь по крайней нужды в огромный город. Какой он сегодня, разведчик Джордж Блейк, столько сделавший для нашей страны? Его солиднейший и редкий по нашим понятиям юбилей подкрался как-то скоро. Ведь вроде совсем недавно отмечали 85. Слышал я, что стало хуже с глазами. А у кого в таком возрасте с чем-то становится лучше?

Фото: ТАСС

Еще издали на подъезде к даче увидали степенную пару: мужчина с палочкой, поддерживаемый стройной спутницей, неторопливо шествуют по дорожке. Элегантный берет, темная куртка, чистоплотная бородка – нет, он по-прежнему, несмотря на 47 лет, прожитых в нашей стране, не похож на типичного жителя российского поселка К. Да и зачем? Пускай полковник СВР остается знаменитым разведчиком-англичанином Джорджем Блейком.

На улице ему трудно без сопровождающего, а в своих комнатах он отлично ориентируется, передвигаясь самостоятельно. Хозяин начинов беседу на русском, но по-английски, с погоды:

– Когда нет дождя, я много гуляю: и на улицу выходим. Но за калитку я один не хожу: ведаете, велосипеды, машины. Устраивайтесь.

– Спасибо, Георгий Иванович. Не поздравляю с наступающим, не принято. Но у вас приближается событие, на мой взгляд, приятное…

– Это как глядеть, – и Блейк смеется – неожиданно звонко.

– Как собираетесь отпраздновать 90-летие? Здесь, на даче, или в Москве? И много ли ждете гостей? Из Англии будут?

– Приедут три моих сына. 11-го – соберемся совместно, а потом – они снова к себе домой.

– И кем ваши ребята в Англии?

– У всех по-разному. Младший – священник англиканской церкви в предместье Лондона. Средний – бывший военный и пожарный. Старший – японист.

– У ребят жизнь в Англии сложилась неплохо. А ваш с Идой Михайловной сын, родившийся тут – ему сколько?

– 40 лет, он – специалист по финансам. Миша – кандидат наук и очень хороший преподаватель.

– Понятно, как вы называете сына. А как нежно обращается к вам жена?

– Жора.

– С первых дней знакомства?

– Нет, так меня назвал кузен Иды.

Ида Михайловна: Да, мой двоюродный брат, когда Мишка родился, пришел и сообщает: “Жора, поздравляю тебя от души”. Так и осталось – Жора и Жора. Но на работе его никогда Жора не звали: всегда было Георгий Иванович. А уж я свыклась.

– За ваши долгие, я бы сказал, очень долгие годы в России вы общались со многими своими бывшими английскими, американскими коллегами, какие, как и вы, верно служили СССР, России. Среди них Филби, Моррис и Лона Коэны… И наверняка наши нелегалы. Когда я спросил Героя России Морриса Коэна, не невесело ли ему в Москве, вдали от Штатов, он ответил: “А вы думаете, там я бы имел возможность общаться и дружить с таким интеллектуалом, как Джордж Блейк?”.

– Моррис Коэн – отличный человек. И Лона тоже. Мы стали большими друзьями, особенно в последние годы их жизни. Часто бывал у них на Патриарших, а они у нас тут.

– Лонсдейла – молодого, российского нелегала, вспоминаете?

– Еще бы, мы сидели вместе в лондонской тюрьме Уормвуд-Скрабс, много общались, говорили.

– Никак не постигну, как российскому разведчику Лонсдейлу, приговоренному к 25 годам за шпионаж, и вам, со сроком отсидки в 42 года, давали общаться?

– Никто не соображает. Можно сказать, то была административная ошибка. Мы оба проходили там опасными преступниками, должны были бы быть под особым наблюдением. Но у английской контрразведки и у тюремной администрации очутились разные понятия относительно этого самого административного наблюдения. Нас обязаны были содержать отдельно, исключить возможность встреч, а вышло наоборот: ежедневную прогулку мы совершали вместе. Лонсдейла обменяли, а я – бежал.

– В Москве встречались?

– Конечно, Лонсдейл бывал нашим гостем.

– А с Кимом Филби?

– Природно. Его будущая жена Руфина – подруга Иды по институту, где они вместе работали. Ким ее увидел, и она ему сразу очень понравилась. Тут вспоминаю одну деталь. Вскоре после этого Служба подарила мне машину “Волга”. Когда ж это было? 1971-й? И моя мама была тут. Они с Филби очень мило общались. Мама любила вечерком выпить мартини и Ким тоже. Отношения были очень неплохими. А я в то время мало знал о российских дорогах: думал, сядем на машину и поедем по России. Но, ха-ха, это было чрезвычайно тяжело. Где остановиться на ночь или купить бензин? А уж починить мотор… Но все равно однажды Ида пригласила Руфину в Ярославль, и мы на “Волге” все совместно туда с Филби поехали. И я видел, что Ким сразу в Руфину влюбился и предложил руку и сердце.

– А с этими своими друзьями вы сообщали о делах разведки?

– Говорили. Вспоминали, как было в Англии, в других странах. Да, есть о чем вспомнить. Но анализировать – нет. Нам было все ясно. Мы ведали истории друг друга, понимали, кто и что сделал. Потом через Мелинду познакомились с Доном Маклином.

Рекомендуем: mostbet

– Еще одним, помимо Филби, членом Кембриджской пятерки и его супругом.

– Мелинда уже ушла от Дона. Но они еще не развелись. Она жила в маленькой квартире на этой стороне Москвы-реки, а Маклин на той, около Киевского вокзала. Он был интеллигентнейшим человеком, пять говорил и писал статьи. Причем – на русском.

– Говорил – как вы?

– Очень и очень хорошо, но, как и я, с акцентом. Это неизбежно, когда учишь стиль взрослым. Он был одним из ведущих сотрудников нашего института ИМЭМО. Мы сидели в комнатах по соседству.

– А кто из всех здесь живших товарищей по рекогносцировке был вам ближе всего по духу?

– Безусловно, Дональд Маклин. Ким Филби тоже был из Кэмбридж файв, и тоже интеллектуал. Они годами совместно работали на Советский Союз. Но я назвал Маклина.

– Многие ваши коллеги по Службе считают, что из всех людей вашей специальности, волею судьбы и разведки попавших в Россию, именно вы отлично адаптировались, и страна – по-настоящему ваша. Прилагали героические усилия? Или Ида Михайловна сыграла значительную роль? Один язык выучить, как сами сказали, в зрелом возрасте, чего стоило.

– У меня такой характер. Умею неплохо адаптироваться везде, куда меня посылала жизнь, даже в тюрьме Скрабс приспособился. Стараюсь всегда найти позитивные обстоятельства. Кушать такая американская песенка: “делайте ударения на позитиве, отстраняя все, что в негативе”. Это я унаследовал от моей мамы. Она всегда была весьма позитивной, оптимистичной, всегда в хорошем настроении.

– Шутка, юмор помогают прожить дольше. Так?

– Ну, я не такой уж сильный шутник, а насчет юмора, ха-ха-ха, все в распорядке. Однажды на встрече с товарищами по Службе в Ясенево я сказал: “Вы видите перед собой иномарку, которая очень хорошо адаптировалась к русским путям”. Юмор оценили.

– Насколько я знаю, вы – один из немногих сотрудников разведок других стран, ставший полковником Службы внешней рекогносцировки России.

– Нет-нет, все были полковниками.

– Но это же признание. Было приятно?

– Э-э-э… Признание, да, приятно. Но я этому придавал не особенно большенное значение. А вот, что меня включили в число нелегалов внешней разведки – огромная честь! Тогдашний руководитель Вадим Алексеевич Кирпиченко меня весьма хорошо знал, прекрасно относился. Мы много путешествовали по России – от Запада до Дальнего Востока. И этот факт, причисления меня к Службе нелегалов, был и по-прежнему остается для меня самым вящим признанием.

– Ваша книга “Прозрачные стены” переиздается, и каждый раз, покупая новое издание, я надеялся: может быть, вы поведаете что-то еще о заветном, с советской разведкой связанной.

– Нет, я написал все, что хотел. Не могу придумывать. Новых глав не будет. Мне очень помогала моя невестка, она неплохо пишет. Я ей рассказывал на моем русском, она излагала это на русском хорошем.

– В книге вы оцениваете людей с точки зрения разведчика. И отдельный ваши изречения мне запомнились.

– Да? Приятно. Какие же?

– Люди любят говорить…

– …И когда ты их слушаешь, считают тебя неплохим собеседником. Это относится ко всем странам и эпохам. Даже здесь, в К., мы видимся с одним человеком, который любит говорить со мной. А я слушаю, истина, не всегда его понимаю, но это не имеет значения. Я иногда позволяю себе задать ему вопрос, и он продолжает.

– Или еще одно изречение. Можно не повествовать всю правду, а ограничиться лишь частью ее. И этого достаточно.

– Это известные методы, не пугайтесь, иезуитов. Называется экономия правды. Ты не сообщаешь ложь, но не открываешь всей правды.

– В работе разведчика помогало?

– Наверное, да, наверное.

– А что из вами в разведке совершенного вы считаете наиболее успешным?

– Берлинский туннель.

– Мне не совсем понятно, как вы передавали информацию советской стороне? Вы – в Западном Берлине, наши – в Восточном.

– Так я вам расскажу. Не чересчур трудно. Когда я служил в английской разведке в Берлине, две части города соединяло так называемое скоростное метро, однако наземное. Встречался я с советским товарищем образцово раз в месяц. У меня были документы английской разведки, я садился в метро в Западном Берлине, выходил в Восточном, проверялся, и там меня уже ожидала машина. В ней сидел мой куратор. Мы ехали в Карлсхорст на явочную квартиру, я передавал пленки, мы беседовали. Иногда позволяли по бокалу Цимлянского шампанского.

– Французы вас бы не постигли.

Блейк рассмеялся:

– Знаю, для них это вино с газом, но я его очень люблю. Потом меня снова довозили до границы, и я приезжал на метрополитен домой.

– Меня поразило, как вы бежали из тюрьмы, как сломали руку.

-Вот, посмотрите, до сих пор след остался, – и Георгий Иванович – Джордж Блейк показал мне подлинно здорово выпирающую кость над кистью левой и довольно мускулистой руки. – Пока я два месяца прятался у друзей, боль прошла. Но до сих пор иногда чувствуется.

– Вы ехали из Англии по Европе до Восточного Берлина, прячась в сколоченным жестком ящике с деревянным настилом под машиной. Страдали наверняка страшно.

– Ну, я же не все время в нем, в ящике, прятался. Только в важные моменты, когда мы пересекали границы. Семья, меня транспортировавшая, была с двумя детьми. Они здорово рисковали. И на судне, плывшем из Англии на континент, было правило: в машине они оставаться не могли, надо шагать в салон. А я остался. Да, лежал там, потом сидел, мог свободно дышать. Когда приехали в бельгийское Брюгге, пришлось снова залезать в ящик.

– Ратифицируют, будто советская разведка знала, что вы вот-вот должны добраться до Восточного Берлина и даже помогала вам. Ждала?

– Нет. Это не так. Когда мы доехали до германской рубежи, я опять ненадолго спрятался. Не знал никто. Но мне повезло.

– Вы – везучий.

– Мы приехали в Берлин, и обстановку в нем я изучил очень хорошо, ведь длинно жил там. Подъехали к заставе, и за полкилометра до нее я вышел, поблагодарил друзей, простился. Я немного подождал, дошел пешком до немецкой восточной заставы. Адресовался к офицеру: хочу поговорить с советским представителем. Начались понятные вопросы: зачем? А кто вы? Я вежливо попросил немца не беспокоиться, потребовать поскорее русского офицера, которому все объясню.

– Вы же хорошо говорите по-немецки. Помогают языки?

– Да. И немец не слишком охотно, но потребовал советского представителя. Пришел молодой человек, которому я сказал, кто я. Он понял, но попросил подождать два часа: “Сейчас глубокая ночь. Завтра поутру приду и разберемся”. Мне дали комнату. Усталым я был очень. Путешествие было волнующим и долгим. Сразу заснул.

– Георгий Иванович, какие же нервы надо владеть!

– И на следующее утро, когда я завтракал, открылась дверь. Вошел человек и сказал: “Это он”. Это был офицер внешней разведки Кондрашёв.

– Закончил службу генерал-лейтенантом.

– Он меня ведал, потому что мы вместе были в Англии. Кондрашёв так обрадовался! Он меня взял с собой, и мы поехали в Карлсхорст. Там я пробыл три дня, а потом на особой машине крупного начальника он проводил меня в Москву.

– Георгий Иванович, вы вспоминали свою жизнь. Чего в ней только не было. А можете произнести, что вы – счастливый человек?

– Да, я – счастливый человек, very lucky man, exceptionally lucky. Но я не верю в жизнь после смерти. В детстве желал стать священником, но с годами прошло. Как только наш мозг прекращает получать кровь, мы уходим, и после не будет ничего. Ни кары за то плохое, что сделали, ни награды за совершенное хорошее.

– Вы ощущаете себя исторической личностью? На вашем примере учились целые поколения людей схожей специальности. Филби, вы, Коэн… Благодаря вам был обретен атомный паритет, мир и наша страна выжили. Не было бы этого, история пошла бы по-иному. Значит…

– Нет. Все равновелико я не историческая личность. И знаете почему?.. Нам не предсказать, что люди будут думать через 100 лет, и какие у них будут взаимоотношения к нам, живущим сегодня. Не стоит замахиваться на непредсказуемую историю. Посмотрите, как изменялись отношения к событиям, происходившим меньше ста лет назад.

– Накануне вящих юбилеев многие подводят определенные итоги. О чем можете сказать: это в моей жизни удалось, а вот это – получилось не совсем? Есть ли какое-то разочарование?

– Я гляжу на мою жизнь, как на одну ситуацию, которая естественным образом вытекает из предыдущей. Это, можно сказать, эволюционный путь. Не было бы одного, не случилось бы и другого, логично вытекавшего из предыдущего. Оглядываясь назад, все кажется логичным и закономерным. Даже когда я оказался в Москве, последовало воссоединение с мамой, с сестрами, после уже с сыновьями. Интересный период встреч, чуть не 20 лет спустя. Приезд мамы сюда – одно из важнейших событий. Она все это организовала. Причем вечно верила в это. Когда впервые услышала мой приговор – 42 года тюрьмы, вынесенный в Англии, мама взяла два огромных сундука, они до сих пор стоят у нас в московской квартире, и чистоплотно сложила туда всю мою одежду, уверяя всех: “Она Джорджу еще пригодится”. Как она могла предугадать, что со мной в тюрьме будет? Но уже всего сквозь шесть лет приехала с этими здоровыми сундуками ко мне в Москву. И я эти вещи носил. Даже пальто, в котором я вернулся еще из Кореи. И как длинно прожила мама.

– Вы сохранили связь с сыновьями, с Англией. А что для вас Россия? Как вы к ней относитесь?

– Это самые счастливые годы моей жизни. И самые покойные. Когда работал на Западе, надо мной все время висела опасность разоблачения. Было именно так. Тут я чувствовал себя вольно. Очень важный момент. Как это слово – перипетии? Все эти перипетии судьбы привели к чуду. В Англии – связь с детьми и внуками, какие часто ко мне приезжают. Здесь – жена и сын, которые очень любимы. У меня девять внуков. Сын Миша – мудрый человек, мы с Идой его весьма уважаем. У них с женой ребенок, а теперь они взяли девочку – родом из Средней Азии, с огромными глазами. Сначала оформляли опеку, сейчас удочеряют. Мы все ее так излюблен.

– Многие разведчики прожили долгую жизнь – Герой России Александр Феклисов ушел в возрасте за 90…

– Я его знал, мы бывали в клубе ветеранов.

– Иной Герой России Владимир Барковский до 80 с лишним играл в теннис.

– И, рассказывал мне, в волейбол.

– Ваш друг Вадим Кирпиченко прожил до 82-х. Старейший чекист России Борис Гудзь скончался на 104-м году… Барковский объяснял мне это тем, что мозг агента приучен к напряженной работе и не дает человеку стареть. Согласны?

– Может быть, я бы посмотрел на это по-иному. Не думаю, что деятельность агента превращает его в долгожителя. Наоборот.

– Разведка здоровья не прибавляет?

– Не прибавляет. Но и не отнимает. Человек и стал разведчиком, потому что все это – аналитический ум, физиологическая форма – в нем заложены, он их развивал, достигнув высокого уровня в профессии. Скорее всего, так.

– Вы долгими зимними вечерами наверняка слушаете радио, глядите телевидение? Есть какая-нибудь любимая передача?

– Люблю, когда Ида мне читает. Телевидение? Я почти не вижу. Все на слух. Слушаем “Цивилизацию”. Есть фильмы о разведке. Режиссеры снимают, актеры играют, но я сам знаю, что и как было, и все равно не возражаю. Пусть так будет.

– Let it be.

– Yes, let it be. Это мой подход к существования. Эту песню Битлз очень люблю.

– Моя любимая.

– И моя.

– Сошлись. Георгий Иванович, мы с вами ровно полтора часа проговорили без интервала, а песик, что у вас на руках, сидит, словно слушает.

– Может, ему тоже интересно. А, Плюшка? Любит сидеть на коленях, меня успокаивает.

P.S. Попросил Георгия Ивановича подмахнуть два разных издания его “Прозрачных стен”.

– Совсем плохо вижу. Поставьте мой палец под название книги, – попросил он. – Чтобы неплохо вышло.

Поставил. И Георгий Иванович вывел “George Blake”.

Представляем собеседника

Попавший в плен во время Корейской брани молодой офицер английской разведки Джордж Блейк, по сугубо идейным соображениям перешел в 1951 году на нашу сторонку. На его счету бесчисленное количество раскрытых операций чужих спецслужб. Английский разведчик служил в самой горячей точке морозной войны – Западном Берлине. И этот город – в то время столица мирового шпионажа – был во многом благодаря Блейку совсем не под НАТОвским контролем. Особенно, когда Блейк предупредил о скрытом туннеле, прорытом американцами. С его помощью те надеялись подключиться к советским коммуникациям и перехватывать все секретные сообщения. Подключились и долгое пора перехватывали, проглатывая умело поставляемую прямо на блюдечке, дезинформацию.

Из-за предательства сотрудника польской разведки Блейк был в 1961-м взят, приговорен к 42 годам тюрьмы. Но с помощью друзей – ирландцев через четыре года совершил невозможное: бежал из темницы Уормвуд-Скрабс. Во время побега сломал руку, и все равно, отсидевшись на тайной квартире, был с риском для жизни перевезен через Западную Европу в неплохо знакомый ему Восточный Берлин, где и был встречен с распростертыми объятиями нашими разведчиками.

С 1965-го Джордж Блейк живет в Москве. Награжден орденами Ленина и Алого Знамени. В отличие от других своих собратьев по разведке, получивших прописку в Москве, быстро приспособился к нашим условиям, с наслаждением откликается на сделавшееся привычным русское – Георгий Иванович. Женился на красивой женщине Иде, подарившей ему сына Мишу ростом 186 сантиметров. Трудился на сугубо гражданской службе, хотя и не только. Хорошо и с милым акцентом говорит по-русски. Вот и наша беседа шла на нем неторопливо, и порой мы затрагивали темы сугубо философские.

Общество История 100-летию отечественной внешней рекогносцировки посвящается… Легендарные разведчики