Стройка ДнепроГЭСа 1927-1932
Отрывок из романа «Вчера»
Как детские забавы, так и развлечения взрослых во время двухгодичной немецкой оккупации бывальщины очень скудными. Обыкновенно длинными зимними вечерами бабоньки собирались по очереди друг у дружки на посиделки.
Особенно нередко собирались у моей гостеприимной бабуси Петровны. Сходилось тёток пять-семь. Зажигали коптилку из гильзы от небольшого снаряда, забранную постным маслом (с керосином – туго, даже никак) усаживались на тёплой кухне у неостывшей плиты поудобнее, кто где.
Каждая приносила с собой тряпошный узелок с жареным подсолнухом (“насиння“, “семечки”, “украинский шоколад”), у любой бабоньки при приготовлении этого деликатеса был свой фамильный, выверенный поколениями, рецепт. Одни, поджаривая семечки на сковороде, припудривали их сольцой, иные, напротив, томили подсолнух в печи, время от времени сбрызгивая противень водой, третьи строго следили за тем, чтобы зажаривать только тонкокорые сорта семечек, словом, в это дело непростое, а целая наука.
Когда все усаживались как бы в круг и каждая товарка начинала заниматься каким-либо рукодельем (то ли прядением, то ли шитьем ручной иглой, то ли вязаньем), все притом ещё начинали согласно и семечки щелкать. Особым шиком считалось кожуру не сплевывать, а спихивать языком на нижнюю губу. Шелуха на губе накапливалась, прилипая и образуя как бы бороду. Состязались, у кого “борода”, до того, как под собственной тяжестью оборвется, отрастет длиннее.
Во время этих посиделок говорилось многое, – выходил обмен, как мы бы сегодня сказали, разнообразными данными, то были некие устные народные журналы. В первом разделе такого устного бюллетеня значительнейшее место, конечно, занимала тема войны и мира.
Обсуждались вести с фронтов, откатившихся далеко на восток. Подробно перечислялись города, покинутые нашими (с географией у тёток был напряг, поэтому поминутно, краснея за свою невежественность, переспрашивали, где, допустим, эта самая Мерефа и вдали ли от нашего хутора будет), негромко, почти шопотом, поругивали немцев, проклятого Гитлера, но и Сталину доставалось.
Пробиравшиеся в сторонку фронта красноармейцы из разгромленных частей, оставаясь у солдаток на ночлег до рассвета, рассказывали страшные истории. Как пришлось драпать под напором сильно вооруженных немецких войск, а в морду дать фрицу оказалось, из-за чьего-то головотяпства, нечем. Одна винтовка на семерых, да и то итого с десятком патронов.
“А он, гад, прёт на танках, у каждого автомат и прочее…”
Не раз рассказывали о зверствах НКВД при нашем отступлении из Запорожья. Якобы узники из подвалов нового здания запорожского НКВД на Малом Базаре вывезены не были. Уходя, всех, кто там оставался в камерах, якобы обкатили бензином и сожгли. Говорили о предательстве некоторых наркомов и тэпэ.
Часто в эти беседы включался деда, или ещё и один-два мужика из ближних соседей закатывались.
Во второй части устной политинформации звучали страшные россказни о всяких поверьях, небылицах, легендах. Бабушка Петровна была в этих трёпах заводила. Она нередко рассказывала были-небыли, слышанные ещё в детстве, о том славном времени, когда её прадеды вольно жили в днепровских плавнях под Никополем.
Про то, как отдельные храбрые дядьки лунными ночами ходили искать клады на древние могилы, – в тех местах разбросано в степи (и до сего времени) масса старинных курганов. А то место – Чертомлык.
Как один раз такой искатель по ночным фосфорным огонькам определил, что облюбованный им курган кормит “что-то”, как этот храбрый предок много дней по утрам раскапывал курган, отрыл на большой глубине в нем две погребальные вакуумы. В одной из них останки нескольких коней, богатая сбруя, украшенная золотыми цацками, дорогое оружие, а в другой – несколько бочек с мёдом и вином и кости прислуги, уложенной по случаю похорон хозяина. Самого главного, кому был насыпан курган, не нашли. Возможно, его могильное место давно некто раскопал и не осталось и следа.
На дне бочек сохранились остатки загустевшего, как патока, вина и окаменевший, усохший мёд. Селяне, кто смелее, отведали того вина, разведя водой. Говорили, что много силы прибавилось у тех, кто тысячелетнего вина откушал…
В устье речки Каменки, там, где она вливается в Днепр, часто в давние времена после весеннего разлива находили бочонки с золотом. Это вымывало грузы с казацких чаек, потерпевших при прапрадедах (за царя Панька…) крушение в зоне Никополя.
Ещё одна бабушкина легенда повествовала о том, как в стародавние времена после похода на Царьград (Стамбул, Константинополь) наш далёкий предок вольный козацюга в качестве сувенира привез красавицу-турчанку, женился на ней, удалившись на хутор (по-нашему, в отставку или на пенсию), поставил хату и стал землю пахать, а полонянка ему детей рожать…
А то ещё вроде бы бабуля слышала от своей мамы, что когда померла молодой одна из её бабушек, то несчастную, как водится, обрядили и положили в светлице на дубовый стол. Пригласили батюшку, соборовали и святой папа помазал покойнице губы церковным вином и мирром. Всю ночь горели свечи, а самая старая бабулька читала молитвы. Вдруг среди ночи оглушительно треснула толстенная доска столешницы и покойница внезапно вздохнула и села на столе. Все чуть ума не лишились. Сбежались мужики в подштанниках, остолбенели. Но случилось чудо, и воскресшая из мёртвых прожила ещё сорок лет…
Часто в сотый раз пересказывались были-небыли довоенные, то, как и что было при большевиках. Вот, например, бабушкин рассказ о том, как она в 1927-28-м годах куховарила на стройке ДнепроГЭСа. Да не просто так, а для начальства. Более того, ей как-то поручили кормить американских спецов. Ну, так она исправно готовила им супы и борщи.
Для престижа края хозяйственники привозили ей любые редкостные тогда продукты. Петухи и куры поступали прямо гигантские, в несколько кило. Бабка, не скупясь, готовила в большущем котле первое блюдо, пекла пироги и ещё какую-то сдобу. Но когда она подавала на стол, то основным украшением стола по её хохляцкому разумению был отварной петух, целиком вытащенный из супового котла.
Но американцы оказались ужасными варварами. Один из них подходил к блюду, хватал петуха и выкидывал его в открытое по случаю жаркого лета окно.
За окном тотчас слышался победный рык передовиков стройки – десятки вечно голодных бетонщиков, плотников и лиц других пролетарских профессий дежурили в американское обеденное пора под волшебным окном в ожидании вылета отварной птицы и плотной стаей накидывались на добычу, раздирая её на куски ещё в полёте.
Янки с огромным интересом и удивлением наблюдали из окна за небывалым энтузиазмом строителей светлого будущего. Сами они, ввиду отсталости, применяли один лишь пустой бульон…
…Расходились поздно, заполночь. Часто в насторожённой тишине хуторка, заброшенного в запорожской степи, над застывшими в тревоге и страхе хатами сердитыми шмелями гудели на непостигаемой простым разумом высоте фашистские бомбардировщики, спешившие на Восход добивать наших.
Кто мог знать тогда, в зиму с 1941-го на 1942-й, что уже в следующую зиму, с 42-го на 43-й, роли поменяются и в кромешной темноте зимних ночей загудят в сторонку немцев, на Запад, бомбардировщики наши, родные, загудят мажорно и победно?..
