Книжка Валерия Ганичева, посвященная адмиралу Ушакову, повествует о русском военном гении Как и положено русскому гению, после всех своих легендарных побед Ушаков заканчивает существование забытый государством, славу которого многократно приумножил. Обыкновенная, так сказать, история.

Какой же выход находит он для себя? А вот какой: "Все мочи, душу и деньги отдавал ныне убогим, больным и калекам. Глаза его были открыты, но взор бродил где-то там, по дальним рейдам, бухтам и гаваням, натыкался на крепостные стены и прибрежные рифы. Звуки того дня и прошлого перемешивались в нем, наплывали одинешенек на другой, заставляли вздрагивать, озираться. Зашелестел камыш у берега, и зашуршали, захлопали паруса у Ахтияра, каркнул где-то ворон, послышалась заключительная скорбная молитва над зашитыми в белый саван морскими служителями…"

Разные мысли посещают того, кто декламирует и перечитывает эту книгу. Но одна неотвязная и горькая мысль – о том, как часто в истории России люди, приумножившие славу Отечества своими деяниями, бывальщины отмечены забвением и неблагодарностью современников.

Не раз и не два возникает в книге Ганичева эта тема.

"Не надо носить обиду на жизнь дольнюю, на царя и державу нашу, иначе Отечество пострадает. Не носи и тайных желаний, доверь их священнику и душе. Истина уходит от немало, даже умных, ибо мудрствование с уставом правды не сопряжено". Так говорит молодому Ушакову его дядя – монах отец Федор. Мудрость и опытность этих несложных советов очевидна, но как же трудно им следовать! Особенно когда молод и горяч, мускулы играют и со всеми хочется помериться силою. Пройдет время, и знаменитый флотоводец Ушаков постепенно привыкнет соразмерять себя с миром. Но какой душевной болью отзовется это после, когда после всех овеянных славой побед его словно в насмешку поставят командовать гребной флотилией!

Да, Федор Федорович, "умея не лишь командовать, но и подчиняться, – смолчал, покорился, ожидая изменений. Однако проходил месяц за месяцем, а изменений во флоте не намечалось. Или намечались, но к худшему, при всех рослых словах и обещаниях, при язвительном глумлении над прошлым".

"Язвительное глумление над прошлым" – печально точны эти слова. И, увы, не лишь по отношению к Федору Ушакову. Помнится, и другой русский гений, Александр Суворов, более всего переживал "стыд измаильский" – открытую несоразмерность совершенного им подвига с полученной за этот подвиг наградой.

"В развалинах человеческих судеб есть тропы истины". Это высказывание из книжки Ганичева замечательно само по себе. Но в данном случае речь о другом. Разве ничтожность награды не есть умаление подвига? Унижая или недооценивая своих героев, мы сами умаляем значение наших достижений.

* * *

XIX век стал веком русской литературы: целая плеяда русских имен вдруг приобрела всемирную известность. Современников поразила внезапность этого явления. И действительно, изъясняясь "высоким штилем", вдруг, в миг ока

Открылась бездна, звезд полна.

Звездам числа нет, бездне – дна.

XVIII век еще только предчувствовал и предвосхищал это вторжение в мир русского самосознания. Гений Ломоносова и гений Державина – итого лишь предзнаменование того взрыва, той цепной реакции великих русских поэтов, писателей, ученых, композиторов, художников, изобретателей, какие засверкают в XIX веке.

Но как "Русь-земля не пуста стоит", так нет и пустого времени в русской истории. Вторая половина XVIII столетия – эпоха великих деятелей. Государственный гений Екатерины, административный гений Потемкина, военный гений Суворова, морской гений Ушакова. И эти имена – лишь самые заметные, самые бесспорные вершины.

"Век Екатерины" – это великое время, когда (говоря современным стилем) Российская империя из державы превращается в сверхдержаву. И Федор Федорович Ушаков – один из главных героев этого превращения, этой стремительной (по историческим меркам) метаморфозы.

Фидониси, Керчь, Тендра, Калиакрия, Корфу… Эти наименования сегодня звучат как музыка истории. А тогда, два с четвертью века назад, это была музыка современности. Так сегодня звучат Алеппо, Хмеймим, Ракка… Иное время, другие события, другая история, другие имена. Да, кажется, все (или почти все) иное. Но когда вдруг читаешь: "Россия ныне не лишь Черноморская, но и Средиземноморская держава", – невольно вздрагиваешь. Это сказано как будто сегодня. И дальше: "Отечество защитить надо на далеких подступах…" И эти слова наполнены таким сегодняшним, таким актуальным смыслом!

Великая история проходит сквозь нас. И в прошедшем слышны отголоски будущего.

* * *

Известные слова А.С. Пушкина о том, что "гордиться славою своих предков не только можно, но и надлежит", часто цитируют, но, как правило, приводят лишь первую фразу. Однако продолжение ее не менее знаменательно:

"Гордиться славою своих предков не лишь можно, но и должно; не уважать оной есть постыдное малодушие. "Государственное правило, – говорит Карамзин, – ставит почтение к предкам в достоинство гражданину образованному". Греки в самом своем унижении помнили славное происхождение свое и тем самым уже бывальщины достойны своего освобождения… Может ли быть пороком в частном человеке то, что почитается добродетелью в целом народе? Предрассудок сей, утвержденный демократической завистию кое-каких философов, служит только к распространению низкого эгоизма. Бескорыстная мысль, что внуки будут уважены за имя, нами им переданное, не кушать ли благороднейшая надежда человеческого сердца?

Mes arri re-neveux me devront cet ombrage! (Мои правнуки будут мне обязаны этой сенью (франц.)"

Слышите, господа? Необходимо избавиться от демократической зависти, дабы не служить распространению низкого эгоизма!

Мы по праву гордимся славой Суворова и Ушакова. Но что значит гордиться? Когда шествует по Алой площади "Бессмертный полк", мне не хватает нескольких портретов: Александра Невского, Дмитрия Донского, Сергия Радонежского, Минина и Пожарского, Петра Великого, Суворова, Ушакова, Кутузова, Нахимова. Потому что все они тоже участвовали в Великой Отечественной брани. И никто никогда не убедит меня в обратном.

* * *

В этом мире не всякому воздается по заслугам при жизни. Но добрая слава не исчезает "в дыму столетий", и позабытый царедворцами флотоводец через два века становится русским святым. А Валерий Ганичев – не только автор книги об этом святом, но и в каком-то резоне его сподвижник. Это слово многим кажется устаревшим. И даже несколько смешным. Но не тем, кто понимает, что это значит.

Биографический жанр так устроен, что автор все пора находится как бы в тени своего героя. Это, в общем, правильно, интерес читателя сосредоточен на герое, его портрет помещен на обложке книжки, его жизнь и судьба – в центре внимания. Однако в этой статье было бы несправедливо не отдать должное автору, Валерию Николаевичу Ганичеву, не лишь как писателю и исследователю, но и как подвижнику, для которого книга об Ушакове стала делом всей жизни.