Как мы уже выяснили в предыдущей статье («Герои былин и их вероятные прототипы»), образ былинного князя Владимира Красно Солнышко – синтетический. Наиболее вероятными прототипами данного князя являются Владимир Святославич и Владимир Всеволодович Мономах. А его отчеством, по суждению многих сказителей и неизвестного автора южно-немецкой поэмы «Ортнит», было Всеславич.

Князь Владимир. Кадр из фильма «Илья Муромец», 1956 г.

Многоликий князь Владимир

Князь Владимир в былинах присутствует почти вечно, но неизменно как второстепенный или даже эпизодический персонаж. И видим мы его исключительно на пиру, даже если Киев осажден либо захвачен неприятелями. Характер Владимира в русских былинах меняется в соответствии с требованиями сюжета. Сказители почему-то не сочли нужным придумывать антипода этому, в общем-то, позитивному персонажу – какого-нибудь, условного Святополка или Изяслава. То есть, в русских былинах есть свой «король Артур», но нет «Мордреда». Если необходим князь справедливый и ласковый – пожалуйста, вот пирует Владимир в окружении бояр и богатырей, не отказывая в гостеприимстве даже незнакомцу.

Пир у князя Владимира. Цветной литографический лубок, 1902 г.

Необходим завистливый и корыстолюбивый – таковым Владимир предстает в былинах о Дюке Степановиче и Ставре Годиновиче (Гордятиновиче).

Богатырь Дюк Степанович – состоятельный гость князя Владимира, иллюстрация И. Билибина

Требуется проиллюстрировать коллаборационизм правителя, который предает интересы народа, отдавая страна во власть чужеземным захватчикам – читайте былины о Тугарине Змеевиче и Идолище Поганом: завоеватели весело пируют за столом всячески угождающего и прислуживающего им князя (какой терпит даже заигрывания «гостя» с его супругой – княгиней Апраксой).

Тугарин Змеевич пирует в княжеском дворце в Киеве, иллюстрация к былине об Алеше Поповиче, 1975 г. художник В. Лукьянец

Сластолюбие и коварство сваливает князю Владимиру былина о Даниле Ловчанине. Вероломство и неблагодарность мы видим в былинах о его ссоре с Ильей Муромцем.

В результате манер былинного князя получился весьма неоднозначный.

Мнения историков

Историк-медиевист и исследователь русского фольклора А.В. Марков высказал гипотеза, что былины ранее подразделялись на «богатырские» и «княжеские». Для княжеских былин, по его мнению, была характерна идеализация образа Владимира. А в богатырских былинах могли проявляться нерасположение и даже антагонизм между незнатными дружинниками и аристократическим окружением князя.

Итак, у былинного князя Владимира, который традиционно почитается воплощением общенародных представлений об идеальном князе – защитнике родной земли, имеются и темные стороны.

Известный российский этнограф В.Ф. Миллер строчил:
«Владимиру придаются эпитеты пресветлый, славный, ласковый; он отличается ненаглядною красотой, именуется красным солнышком, великим князем, но, совместно с этим, былина нередко рисует его корыстолюбивым, завистливым, праздным, вероломным, неблагодарным, коварным и жестоким».

Такую двойственность в характеристиках князя В. Миллер объяснял восточным воздействием на русский эпос:
«Черты самодурства, подозрительности, гневливости, жестокости — и рядом с этим комический облик труса, бесславного и предательского интригана, над которыми иногда издевается герой-богатырь, угрожая убить его и сесть на его место, — все эти черты, должны быть навеяны извне, должны быть заметены с Востока, из области сказочных царей — деспотов и трусов, и не могли органически возникнуть на русской почве как эпические отголоски личностей каких-либо исторических русских властителей».

В.Ф. Миллер, 1848-1913 г.г.

А вот его однофамилец, Орест Миллер, профессор истории русской литературы (остзейский немец и славянофил) находил некоторые отрицательные черты былинного Владимира отголоском «германской дружинности во Владимире как князе-варяге». Отсюда, по его мнению, проистекает корыстолюбие этого князя. С этим аргументом невозможно согласиться, так как скупость норманнами почиталась одним из самых страшных недостатков любого конунга. Именно из-за неё не сделался идеальным героем саг Ярицлейв из Хольмгарда (Ярослав Мудрый): все скандинавские авторы отмечали, что конунг был хорошим правителем, но скупым, и это звучало почти как вердикт. Норманны Эпохи викингов считали, что каждый свободный человек должен владеть только тем, что добыл сам. Всё, что отец не отдавал сыновьям в награду за их деяния, надлежит было уйти с ним в могилу. При этом не возбранялось раскапывать курганы, а оружие даже специально заворачивалось в промасленную ткань – чтобы герой, не убоявшийся ярости могильного жителя, мог извлечь его. Воспоминания о таких поисках легли в основу русских сказок о мечах-кладенцах (то есть из клада).

А. Никитин строчил:
«Даже королевское достоинство не спасало викинга от презрения окружающих, если он был жадным и расчётливым. Самым тяжким грехом сыновей Эйрика Кровавой Секиры было то, что они, по вестям, закапывали драгоценности в землю, вместо того чтобы раздаривать их».

Еще один филолог и историк литературы, Ф. Буслаев (XIX век), обратив внимание на «тусклость и бесцветность» былинного Владимира, находил причиной этого сохранявшуюся в народе память о варяжском происхождении киевских князей, их чужеродность для основной массы населения Руси:
«Государственное начин, скрепленное пришлыми варягами, охватывало русскую жизнь только снаружи, одними внешними формами покорения и налогов… князь и дружина, набранная из чужаков, авантюристов, сделались особняком от низменного, коренного населения Руси… исторический идеал самого князя Владимира в народном эпосе мало выработался, не развился разнообразностью подвигов и очертаний характера… Ласковый князь только пирует со своими богатырями да посылает их на разные подвиги, а сам не принимает участия ни в какой опасности и сидит дома с супругой Апраксеевной».

Этот же автор находил, что былинный эпос является отражением дохристианской Руси, а Владимир, по его мнению, лишь у поздних сказителей приобретает некоторые намывные черты христианского государя.

Теперь рассмотрим былины, в которых Владимир оказывается не таким уж «светлым» и совсем не ласковым «Солнышком».

Князь Владимир и Илья Муромец

Самая популярная из них – «Илья Муромец в ссоре с князем Владимиром». Эту былину часто неправомерно объединяют либо путают с другой песней, какая называется «Илья и голи кабацкие», в которой Владимир не позвал на свой пир постаревшего Муромца. Существуют два варианта этой былины. В первом, Илья сам идет было на княжеский пир, но уходит, оставшись недовольным предложенным ему пунктом. Во втором, обиженный Илья даже и не заходит в княжеский терем. В обоих вариантах он сшибает стрелами золотые «маковки» киевских храмов и на вырученные деньги устраивает свой собственный пир, на который приглашает всех бедняков, а потом – уходит из Киева.

Илья Муромец сшибает золотые маковки с киевских храмов, иллюстрация к былине

В былине «Илья Муромец в ссоре с князем Владимиром» конфликт богатыря с князем гораздо более бездонный и имеет весьма серьезные последствия. В тексте данной былины гости разделяются на две категории: бояре и купцы, за столом похваляющиеся «серебром, золотом, жемчугом, казной», и богатыри, «святорусские бойцы», которым в этом отношении похвастаться нечем. Далее следует традиционный ритуал княжеского награждения. Владимир заявляет гостям:
Сделаюсь я вас дарити, жаловать.
Кого буду дарить чистым серебром,
Кого буду дарить красным золотом,
Кого жаловать скатным жемчугом.

При этом он торовато одаривает именно бояр, богатырям достаются буквально крохи, а про Илью Владимир и вовсе забывает. Ситуация настолько скандальна, что даже супруга князя – Апракса (или Евпраксия) вмешивается и напоминает мужу о богатыре. Владимир отвечает:
Ты гой еси, княгиня неразумная!
Подарю я удала добросердечна молодца
Теми дарами, которые мне пришли
От татарина от бусурманова:
Подарю его тою шубою соболиною.

Казалось бы, ситуация благополучно разрешилась, но, как говорится дальше в былине, «Илье-то шуба не в честь пришла».

Во-первых, это подарок по остаточному принципу, во-вторых – шуба татарская, в-третьих, в печорском варианте былины Владимир подносит Илье шубу, которая ранее была подарена им богатырю Дунаю, и осталась бесхозной после его смерти, то есть, обноски. На этом основании можно сделать вывод, что, на самом деле, Илья Муромец, вовсе не излюблен Владимиром и его ближайшим окружением: в княжеском тереме этого богатыря, несмотря на все его заслуги, по-прежнему считают «выскочкой» и «деревенщиной».

Добавочный повод для недовольства Ильи состоит в том, что его, опять-таки, даже и не позвали на этот пир, а когда он пришел сам, посадили в конце стола – «с детьми боярскими». Отдельный сказители пытаются смягчить ситуацию и объясняют это тем, что Илья слишком долго отсутствовал в Киеве: когда богатырь явился к князю, его попросту не узнали. Любимому народом и авторитетному в военных кругах Илье Муромцу невозможно сесть на такое место, и потому он таит имя, называя себя «Никитой Залешанином, пришедшим из-за леса», то есть рядовым дружинником (в былине о заставе богатырской упоминаются служившие на ней «мужики Залашаньи»). В знак протеста, он, якобы неумышленно, ломает перегородки на скамье, и «прижимает сидящих на другом конце бояр и купцов.

Ссора Ильи Муромца и князя Владимира, иллюстрация С.Гилева к былине

Увидав это, Владимир «стемнел, как темна ночь», «сревел, как будто лев то зверь» и приказал вывести невежу вон – на улицу. Но Илья легковесно разбрасывает дружинников, и, лишь продемонстрировав свою силу, выходит из княжеских палат. Здесь повторяются события былины про «голей кабацких»: Илья бьёт по золотым маковкам княжеского двора и церквей, и устраивает пир с беднотой. При этом он угрожает Владимиру:
Пейте вы, голи, не сумляйтеся,
Я заутра буду во Киеве князем предназначаться,
А у меня вы будете предводителями.

А подаренную Владимиром шубу он «таскает по земле» со словами, что будет так же таскать и князя, топчет её ногами, заливает вином.

Владимир уже соображает, кто приходил в его терем. Тем выше его страх: он приказывает посадить Илью:
В глубок погреб да сорока сажен,
Не дать ему ни пить, ни кушать да ровно сорок дней,
Да пусть он помрет, собака, и с голоду.

Захмелевшего Илью обманом заманивают в погреб, который закрывают решеткой и засыпают песком. Возмущенные богатыри во главе с Добрыней покидают Киев, какой теперь остается беззащитным перед татарским вторжением. Дальнейшее всем известно: от голода Илья не умер потому, что еду в погреб приказала приносить супруга (либо дочь) Владимира.

Илья Муромец в заточении. Иллюстрация С. Гилева

Примирился богатырь с Владимиром, только когда Киев едва-едва не был взят осадившими его татарами.

Сухман-богатырь

Другая былина, в которой князь Владимир оказывается отрицательным героем –песня о богатыре Сухмане Одихмантьевиче (обратим внимание, что у этого богатыря такое же отчество, что и у Соловья-разбойника).

Посланный князем за живой лебедью, Сухман встречает на берегу реки Непры татарское войско и в одиночку разбивает его.

Сухман Одихмантьевич, иллюстрация к сказке Л.Н. Тучного

Но Владимир не верит ему и, разгневанный невыполнением приказа, заточает в погреб. Чуть поостыв, он все же отправляет Добрыню проверить сообщение Сухмана. Уверившись в правдивости рассказа, выпускает богатыря, но тот отказывается от встречи, срывает повязки и умирает от кровотечения. Из его крови, по легенде, и образовалась река Сухман.

Б.А. Рыболовов полагал, что этот богатырь являлся представителем племени «черных клобуков». Более того, он считал прототипом героя князя торков Кунтувдея, какой был оговорен врагами перед киевским князем Святославом Всеволодовичем в 1190 г. А вождя татарского воинства, с которым сражался Сухман – Азбяка Таврульевича, Рыболовов сопоставил с половецким ханом Кобяком Карлыевичем, убитым в 1183 году.

Впрочем, в других вариантах отчеством героя именуется Дамантович, что, по мнению некоторых исследователей, может указывать на его литовское происхождение (предполагаются варианты Довмонтович и даже Гедиминович).

Отдельный исследователи обратили внимание на сходство былины с сообщениями Никоновской летописи: в 1148 г. воевода Демьян Куденевич разбил под Переяславлем союзные армии сына Юрия Долгорукого Глеба и союзных ему половцев. В следующем году Глеб снова осадил Переяславль, и Демьян вновь вышел победителем, но получил в бою масса ран, от которых и умер. Переяславский князь Мстислав Изяславович попытался наградить умирающего воеводу, но получил ответ: «Мертвому нечего желать тленных даров и преходящей власти».

Трагическая судьба Данилы Ловчанина

Ещё более неприглядно выглядит Владимир в будет редкой былине о Даниле Ловчанине («Данило Ловчанин с женой»). Некоторые исследователи предположили, что в данном случае на манер Владимира наложились черты Ивана Грозного.

Данило Ловчанин и Василиса Никулична, иллюстрация к былине

Жену Данилы, Василису Никуличну, некий подхалим по Мишатычка Путятнитин (Путятович) порекомендовал князю Владимиру в качестве невесты. Чтобы освободиться от Данилы, того отправляют добыть «льва лютого». Но это – лишь повод, не доверяя «лютости» какого-то там льва, Владимир посылает вдогонку за Данилой своих дружинников во главе с тем же Мишатычкой Путятнитным. Возмущенный Илья Муромец пытается вразумить князя («изведешь ты четкого сокола, но не поймать тебе белой лебеди»), за что его (опять!) сажают в погреб. Данила сражается с посланными убить его богатырями, и почти побеждает, но, увидав среди них родного брата Никиту и брата названного, Добрыню, он
Берет свое копье острое,
Тупым концом втыкает во сыру землю,
А на вострый крышка сам упал.

По другой версии, у Данилы кончились стрелы, и изломалось оружие, и он был убит ударом в спину, спрятавшимся в кустах Мишатычкой.

Василиса, разузнав о замысле князя, переодевшись в мужское платье, отправляется за Данилой, чтобы предупредить его, но опаздывает. А изнывающий от нетерпения Владимир выезжает из Киева, чтобы перехватить её и привезти назад. Принужденная шагать под венец, Вассилиса прячет под свадебное платье нож, и убивает себя по дороге к церкви. Устыженный Владимир, выпускает из погреба Илью Муромца и приказывает казнить Мишатычку.

Многие исследователи обращали внимание на кое-какое сходство сюжета былины с событиями, описанными в «Повести о разорении Рязани Батыем в 1237 году»: Евпраксия, жена рязанского князя Федора Юрьевича, потерянного в ставке Батыя после отказа «показать хану её красоту», также совершила самоубийство, бросившись на землю из окна своего терема. Исторический прообраз может быть и Мишатычки Путятина: такое имя носил тысяцкий князя Святополка Изяславича, которого киевляне убили в 1113 г.

Литературные совершенства былины о Даниле Ловчанине были высоко оценены многими известными литераторами (в их числе – Л.Н. Толстой, который, по словам супруга, собирался написать драму на этот сюжет) и критики. Н.Г .Чернышевский считал эту былину «лучшим образцом в народной поэзии сплоченности формы и содержания, их совершенства».

“Женская” былина “Ставр Годинович”

Еще одна былина, в которой киевский князь Владимир выглядит не лучшим манером – знаменитая песня «Ставр Годинович» (или Гордятинович). В настоящее время известны свыше 80 записей этой былины.

Истина, следует сказать, что в этой былине не только Владимир и его придворные, но и сам Ставр не вызывают ни малейшего сочувствия. Эту песню можно наименовать “былиной без героев” (мужского рода). Единственный положительный персонаж (героиня) — жена Ставра, которая вынуждена работать не по своей воле, а из-за глупого хвастовства вздорного мужа.

Ставр Годинович и Василиса Микулишна, иллюстрация из книги «Русские колдовские сказки»

Начинается былина описанием пира, на котором гости, а потом и сам князь Владимир, похваляются своим богатством – и князю, разумеется, никто перечить не смеет. Но вдруг «находит кривой на камень»: видимо, уже изрядно захмелевший Ставр начинает оспаривать первенство князя, при этом явно провоцируя его. В.Ф. Миллер строчил:
«Ставр представлен (в былине) с замашками купца, вроде новгородского Садка».

Но и этого Ставру мало – он еще и жену свою, Василису Микуличну, сюда приплетает. Разгневанный князь усаживает его в поруб, издевательски предлагая ожидать помощи от «хитрой и разумной жены». Дальнейшие события всем хорошо известны, не будем расходовать время на их описание. Поговорим лучше о возможной исторической подоплёке тех событий.

Новгородцы всегда настаивали на соблюдении киевскими князьями их старых вольностей, в частности, отказывались ехать на суд в Киев. Но Владимир Мономах чувствовал себя достаточно сильным князем, чтобы попытаться сломать эту систему. Предполагают, что основным предлогом для недовольства богатых новгородских купцов было положение «Устава» Владимира Мономаха, которое ограничивало срок уплаты процентов с длинна двумя годами, затем этот долг должен был стать беспроцентным. А в 1188 г. Владимир и его сын Мстислав вызвали в Киев и привлекли к суду новгородских бояр, обвиненных в ограблении двух торговец (называются их имена — Даньслав и Ноздрьча). Тех из них, что заявили о своей непричастности, «привели к честному кресту», после чего отпустили домой. Но отдельный отказались присягать, апеллируя к старинному праву. Таковых князь задержал у себя.

Новгородская Первая летопись сообщает:
«Томь же лете приведе Володимир сь Мьстиславомь вся бояры новгородьскыя Кыеву, и затоны я къ честьному хресту, и пусти я домовь. а иныя у себе остави; и разгневася на ты, оже то грабили Даньслава и Ноздрьчю, и на сочьскаго на Ставра, и затони я вся».

То кушать некий новгородский сотский Ставр прогневал князя и был арестован им.

Б.А. Рыбаков отождествил этого сотского Ставра с неким Ставко Гордятиничем, какой когда-то сопровождал Мономаха в Смоленск (1069-1070 гг.) а его сына Изяслава – в Берестье (в 1100 г.).

Следы этого человека есть также в новгородской берестяной грамоте № 613 (предполагаемая датировка – конец XI-начало XII в.в.), запись на которой представляет собой начин письма к Ставру. Кроме того, известен автограф некоего Ставра на стене киевского Софийского собора, который также датируется XI-XII в.в.:
«Господи, помози невольнику своему Ставрови, недостойному рабу твоему».

И далее – уже другим почерком:
«Писал Ставр Гордятинич».

Автограф Ставра, Софийский собор, Киев

В Никоновской летописи утверждается, что в Киеве, к норду от Десятинной церкви был двор отца Ставра Гордяты.

Разумеется, невозможно со стопроцентной вероятностью утверждать, что во всех случаях выговор идет об одном и том же человеке. Однако новгородское происхождение данной былины под сомнение никем не ставится.

На этом мы закончим обозрение «тёмных» сторон характера былинного князя Владимира, на всякий случай еще раз напомнив при этом, что в целом это всё же достаточно положительный персонаж.

Ключ