Намечается, что в ставку великого хана Ярослав отправился с двумя целями: для подтверждения своих владельческих прав и как личный представитель хана Бату на великий курултае, организованном ради выборов нового хана взамен умершего Угедея. Во всяком случае кого-то иного вместо себя на курултай, куда по закону должны бывальщины собираться все чингисиды, Бату, сказавшийся больным, не послал. Его родной брат Берке и другие родственники-чингисиды, подданные улуса Джучи, воображали на курултае собственные персоны.
Возможно, была еще и третья цель, которую преследовал Бату, направляя Ярослава в Каракорум. Бату желал, чтобы Ярослав лично проследовал через всю территорию монгольской империи, увидел, как она устроена, ознакомился с ее достижениями и убедился, как в тщетности любого сопротивления подобный огромной и отлаженной государственной машине, так и в почетности служения ей.
Так или иначе, Ярослав отправился в долгий путь через евразийский континент. Ему предстояло победить около 5000 км. от низовьев Волги до «голубого Керулена» и «золотого Онона». Ему было пятьдесят пять лет, он не жаловался на здоровье, всю сознательную существование о провел в походах, дальняя дорога была ему не страшна.
Путь до монгольской столицы из ставки Бату занимал около четырех месяцев. Ярослав выехал в крышке апреля и прибыл в ставку великого хана в начале августа 1246 г.
Четыре месяца беспрерывного пути через степи, горы, пустыни… О чем размышлял русский великий князь, проезжая разрушенные города и селения, целыми днями, а может быть неделями, не видя никаких иных людей, кроме собственной свиты, сопровождающих его монголов с непроницаемыми лицами и сотрудников почтовых станций – ямов – мест, где можно переменить уставших лошадей и отдохнуть? Может быть, вспоминал свой первый поход во главе собственной дружины, когда он, четырнадцатилетний отрок, в альянсе с бывалыми воинами Романом Мстиславичем Галицким, отцом его нынешнего союзника Даниила, и Рюриком Ростиславичем Киевским, вышли в степь против половцев, разгромили их, а его после отец женил на пловецкой княжне, которая умерла молодой, так и не родив ему первенца… Тогда он не думал, что через сорок лет, подобный же степной дорогой, как тогда, он поедет не на бой, а на поклон к степному хану, а тот отправит его еще дальше, за сотню дней пути в далекую «землю мунгальскую» где и реки и горы и муравы уже не те, что на Руси… Вспомнил он, наверное и то, что возвращаясь из того давнего похода Роман и Рюрик рассорились, Роман пленил Рюрика и насильно постриг его в монахи, а сам, не прошло и года, погиб в незначительной стычке с польским отрядом. А сын Рюрика Владимир, тоже участвовавший в том походе, плененный тогда же Романом и увезенный в Галич, сквозь десять лет после того похода выйдет против него, Ярослава на липицкое поле и Ярослав бежит оттуда, разгромленный и униженный, загоняя коней… А после, еще через двадцать лет тот же Владимир, уставший, после десятилетней междукняжеской резни на юге Руси, от бесконечной и бесполезной борьбы за власть, предложит ему, Ярославу, взять золотой киевский стол, который до этого занимал сам.
Много чего можно было вспомнить за долгие дни однообразного линии, хорошего и плохого. И о многом подумать, многое понять.
О чем, например, можно думать, и что понять, глядя на бескрайние просторы степей, с облику безлюдные, но поделенные невидимыми границами, прочерченными разными народами, племенами, кланами, где каждый куст, каждый колодец, ручей, соленое озеро или река кому-то относятся и в любой момент, стоит немного отвлечься, из-за бугра, гребня холма или из неприметной лощины, как из-под земли возникнет отряд конников на приземистых конях. В остроконечных шапках, со скуластыми плоскими лицами и готовыми к полету стрелами, лежащими на тетивах коротких гнутых луков, они, увидав ханскую пайцзу, и услышав гневный гортанный окрик командира сопровождающего отряд монгола, выделенного ханом Бату в провожатые, не сообщая ни слова, разворачиваются и исчезают в клубах пыли, как будто и не было их вовсе. И снова долгий путь по бескрайней степи…
О чем можно размышлять, видя безупречную организацию почтового дела на этой огромной территории, когда приказы хана могут доходить до адресата со скоростью 200 км в сутки, когда, видая у приближающегося всадника табличку с изображением сокола на груди, даже самые знатные вельможи-чигисиды уступают ему дорогу – едет гонец императорской ямской службы.
Да, они не строят храмов и городов (зато отлично их разрушают!), не сеют и не пашут (за них это делают другие), их ремесло, в основном, примитивно и ограничено выделкой простейших изделий. Они не строчат и не читают книг (давно ли этому научились сами русские?), не производят изысканной керамики и ярких тканей, они даже не существуют на одном месте, путешествуя по своей стране за стадами коней и баранов. У многих из них нет даже металлического оружия и доспехов, желая у всех есть луки, которыми они владеют виртуозно, арканы которыми они могут выхватить любого конника из седла или пехотинца из построения, палицы, удар которой, нанесенный с коня на скаку может смять самый крепкий шлем.
В каждом кочевье любой взрослый мужчина – воин. Их может быть немного, но в случае необходимости они очень быстро смогут выставить огромную армию, у какой будет сформированный обученный командный состав от десятников до тысячников, где каждый воин будет знать свое место в построению, понимать и беспрекословно исполнять команды. Скорости, с которыми они перемещаются русским, да и европейцам в принципе, недоступны совершенно, а значит даже там, где их в всеобщем меньше, в нужном месте и в нужное время их будет больше.
Но больше всего Ярослава должен был впечатлить их закон, а буквальнее так – Закон. И даже, наверное, не сам закон, а отношение к этому закону самих монголов. Закон написан для всех, он освящен и зачислен, все, от царевича-чингисида до пастуха в безвестном кочевье обязаны беспрекословно его исполнять, так как за нарушением неизбежно последует кара, вне зависимости от происхождения и заслуг. И пока этот закон соблюдается, империя непобедима.
Все это должен был видать русский великий князь Ярослав Всеволодович, ехавший на поклон к великому монгольскому хану, еще не избранному, императору великой империи.
Бывальщины у него, конечно, и другие мысли, более насущные и приземленные. Неизвестно, какими инструкциями снабдил его Бату на эту поездку, отдал ли он Ярослава в какие-либо политические расклады империи, частью которой Ярослав теперь являлся, однако, к моменту прибытия в Каракорум, отдельный, самые основные вопросы Ярослав, безусловно, должен был для себя прояснить. Наверняка он уже знал, хотя бы частично, генеалогию монгольских ханов, их личностные характеристики и политический вес в масштабе империи, ведал также о конфликте Гуюка и Бату, притязания которого на трон императора юридически были более обоснованы. Скорее итого, понимал он и то, что, являясь представителем улуса Бату в ставке великого хана, он, тем не менее, не был наделен иммунитетом посланника, жизнь какого, по монгольским законам, неприкосновенна.
Формально цель его поездки была проста – подтвердить у избранного великого хана свои владельческие права в западном улусе империи и утвердить свое старшинство над всеми русскими князьями…
С детальным описанием курултая можно ознакомиться в труде францисканского монаха Джованни Плано Карпини «История Монгалов, именуемых нами Татарами». Тут отметим только то, что после избрания Гуюка великим ханом, Ярослав был принят, как им самим, так и его матерью Туракиной, осуществлявшей, до избрания новоиспеченного хана функции регента. В ходе этих приемов Ярослав подтвердил у нового великого хана все пожалования Бату и отбыл на Отечество. Через неделю, после начала пути, 30 сентября 1246 г. где-то в степях Монголии, Ярослав умер.
Кончина Ярослава Всеволодовича. Лицевой летописный свод
Иногда, и даже очень часто, исторические источники по-разному оценивают те или другие события, противореча друг другу. В случае со смертью Ярослава все они как-то даже подозрительно единодушны, утверждая, что Ярослав был отравлен, и даже, именуя имя отравителя – хатунь Туракина, мать великого хана Гуюка. На прощальном пире, предваряющем отъезд Ярослава из Каракорума, Туракина собственно угощала Ярослава едой и питьем, что, по монгольским обычаям было великой честью, отказываться от которой значит нанести смываемое лишь смертью обидчика оскорбление. Сразу после пира Ярослав почувствовал себя плохо, несмотря на это, на следующее утро он отправился в возвратный путь домой. С каждым днем ему становилось все хуже и через неделю он умер, как отмечают практически все летописи, «нужной» кончиной. После смерти тело его в короткий срок посинело, что современники также приписали действию некоего яда.
Итак, современники единодушно находили, что Ярослав был убит – отравлен хатунью Туракиной. Однако, о причинах такого недружелюбного поступка матери великого хана есть некоторые споры.
Летописи донесли до нас скудное известие о том, что Ярослав был оклеветан перед ханом неким Федором Яруновичем: «Князь великий Ярослав Всеволодович бысть в Орде у канович и тамо обажен бысть Феодором Яруновичем». Кто таков был этот Федор Ярунович невесть. Предполагается, что он прибыл в Каракорум вместе со свитой Ярослава, не действовал там по каким-то причинам вразрез с его интересами. В целом, это может указывать о том, что Русь уже в 1246 г. была интегрирована в глобальную евроазиатскую политику монгольской империи и Федор Ярунович представлял собой некие мочи на Руси, враждебные Ярославу и, вероятно, Бату, но положительно настроенные по отношению к великому хану. Однако, возможно, что решение «обадить» русского князя перед ханом Федор Ярунович зачислил уже собственно в Каракоруме, исходя из каких-либо личных соображений. Так или иначе, летописцы усматривают непосредственную связь между действиями Федора и кончиной князя.
Однако, такое толкование событий идет вразрез с обычным поведением монголов в случаях с изобличением кого-либо из подданных в предательству или ином тяжком проступке. В таких случаях виновные подвергались публичной казни, это касалось даже вельмож-чингисидов, а уж с русскими князьями вообще особенно не церемонились. Если бы Ярослав, благодаря подтверждению Федора был уличен в каком-либо преступлении перед ханом, он был бы казнен там же, на курултае, как были казнены враги Туракины и Гуюка, обвиненные в предательству после избрания последнего. В случае же с Ярославом мы имеем дело не с казнью, а с убийством, причем убийством одновременно и тайным, и демонстративным. «Обаживание», то кушать клевета на князя перед великим ханом в этом случае вряд ли является причиной такого поступка.
Некоторые исследователи находят причиной смерти Ярослава его контакты с католическим священником Плано Карпини, находившимся в это время при дворе великого хана. Однако, такая точка зрения также представляется несколько надуманной. Карпини прибыл ко двору хана официально с дружеской посольской миссией от папского двора, не до, не после него папа никогда не проявлял к монгольской империи каких-либо враждебных намерений, потому представитель католического понтифика не мог восприниматься в ставке хана как представитель враждебной державы и контакты с ним не могли кого-либо скомпрометировать. И уж, тем немало не могли они скомпрометировать Ярослава, который большую часть жизни посвятил борьбе именно с католиками.
В качестве второй вероятной причины убийства Ярослава некоторые исследователи выдвигают разногласия в политике относительно улуса Джучи между Туракиной и Гуюком. В этом случае реконструкция событий делается вытекающая. Ярослав прибывает на курултай, выражает Гуюку свои верноподданнические чувства от своего имени и от имени Бату. Федор Ярунович «обаживает» Ярослава и Бату перед ханом, но Гуюк, находя преждевременным вступление в открытую конфронтацию с Бату, не предпринимает никаких враждебных действий в отношении Ярослава, отпуская его назад и начинает готовиться к тяжелым, но необходимым переговорам с самим Бату. Туракина же, являясь сторонником немедленного развязывания войны, преподносит русскому князю яд с таким расчетом, чтобы он помер вне ставки хана, не дав, с одной стороны Бату обвинить Гуюка во враждебных действиях, но с очевидностью показав ему свои враждебные намерения. Этакий «неживой посланник». Проще говоря, Гуюк пытается сохранить целостность империи, договорившись с Бату о мире, Туракина пытается, не повредив славы Гуюка, спровоцировать вооруженный конфликт улуса Джучи с империей, в ходе которого Бату будет непременно уничтожен.
Гуюк помер в 1248 г. за неделю до встречи с Бату. Считается, что он был отравлен агентами самого Бату, которому после смерти Гуюка удалось «продвинуть» на престол великого хана своего ставленника – хана Менгу (Мункэ).
Тело Ярослава спутники доставили во Владимир, где он был похоронен в Успенском соборе, рядышком с отцом и страшим братом.
Однако, есть еще одно обстоятельство из жизни Ярослава Всеволодовича в достаточной степени изученное историками, но в недостаточной степени популярное любителям истории.
Имеется в виду адресованное старшему сыну Ярослава, князю Александру Ярославичу письмо римского папы Иннокентия IV, содержание какого оказалось просто сенсационным. Впервые это письмо было опубликовано и введено в научный оборот в XX в., и подавляющее большинство исследователей признает его подлинность. Не удержусь от того, чтобы процитировать первоначальный абзац этого письма с несущественными изъятиями:
«Благородному мужу Александру, герцогу Суздальскому Иннокентий епископ, раб рабов Божиих. Папа грядущего века… Господь Иисус Христос окропил росою своего благословения дух родителя твоего, светлой памяти Ярослава… Ибо, как сделалось нам известно из сообщения возлюбленного сына, брата Иоанна де Плано Карпини из Ордена миноритов, поверенного нашего, отправленного к народу татарскому, папа твой, страстно вожделев обратиться в нового человека, смиренно и благочестиво отдал себя послушанию Римской церкви, маме своей, через этого брата, в присутствии Емера, военного советника. И вскоре бы о том проведали все люди, если бы смерть столь неожиданно и блаженно не вырвала его из жизни.»
Речь идет не более, не менее, как о принятии Ярославом Всеволодовичем католичества, ибо иначе понять написанный текст при всем жажде просто невозможно. Далее письмо содержит призывы к Александру последовать примеру отца, последний же абзац посвящен мольбе информировать Тевтонский орден о передвижениях монгольских войск, чтобы «мы смогли безотлагательно поразмыслить, каким образом, с помощью Божией, сим татарам мужественное сопротивление оказать».
Однако, учитывая уникальность известия о принятии Ярославом католичества перед кончиной, большинство исследователей, не подвергая сомнению подлинность папского послания, подвергают достаточно жесткой и, как кажется, обоснованной критике его содержание.
Во-первых, сам Плано Карпини, покинувший нам подробные мемуары о своей поездке в Каракорум, где описывает, в том числе, и свои контакты с Ярославом Всеволодовичем, ни словом не упоминает об обращении Ярослава в католичество. Имей пункт такой факт в реальности, думается о такой своей победе священнослужитель, составляя для папы отчет о своей поездке, сделавшийся основой для его «Истории монголов», не преминул бы упомянуть.
Во-вторых, с прибытием тела Ярослава на родину, над ним были произведены все необходимые православные обряды и траурен он был в православном храме, что невозможно для католика. Учитывая то, как серьезно люди относились к вопросам религии в XIII в., это может свидетельствовать лишь о принадлежности Ярослава к православной конфессии и никакой другой.
В-третьих, Ярослав, как опытный политик на шестом десятке лет, безусловно, пять понимал какие последствия может иметь его поступок, в том числе для его семьи и наследников. Принять решение о смене конфессии он мог лишь при наличии самых существенных для этого причин, лежащих в области политики, коих мы, безусловно не наблюдаем.
В-четвертых, в самом тексте послания папы есть одно обстоятельство, проверяемое по источникам, и не подтверждаемое ими, а именно указание на некоего «Емера, военного советника», якобы могущего засвидетельствовать обращение Ярослава. Однако, в мемуарах Плано Карпини Емер (или Темер) упоминается лишь как переводчик, причем перешедший на службу от Ярослава к самому Карпини. «Военным советником» он быть никак не мог, поскольку для того, чтобы занимать столь рослый пост при князе требуется знатное происхождение, а лица знатного происхождения не могли быть простыми толмачами. Такая неточность в посланье папы может свидетельствовать о его плохой осведомленности в вопросах, которым было посвящено это письмо, подрывая, таким образом доверие к ключу в целом.
Вероятно, также, что указанное письмо нужно рассматривать в общем контексте с другим письмом папы, адресованным Александру Ярославичу, в каком папа уже радуется решению самого Александра принять католичество и дозволяет ему по его просьбе построить во Пскове католический собор. Как мы ведаем, никакого католического собора во Пскове не строили, а Александр Ярославич жил и умер как православный князь и даже был причислен к лику православных святых. Ни в каких других источниках, кроме папских писем, обращение в католичество Ярослава и Александра не то, чтобы не подтверждается, но даже не упоминается. История не покинула нам никаких даже косвенных свидетельств, которые могли бы подтвердить реальность этого предположения.
Вероятно, что Иннокентий IV, бывший незаурядным политиком, энергичным и неглупым, составляя или подписывая письма к Александру Ярославичу был неверно информирован своей канцелярией о реальном положении дел на восточной окраине Европы, тем немало, что дела на Руси интересовали его далеко не в первую очередь.
* * *
Подводя итоги жизни и деятельности Ярослава Всеволодовича, хочется произнести несколько добрых слов.
Родившись во времена «золотой» Владимирской Руси, он прожил долгую и яркую жизнь, большую доля которой провел в военных походах и «дальних командировках» в Переяславль-Южный, Рязань, Новгород, Киев. Это был активный и энергичный князь, воинственный и твердый. К чести его нужно сказать, что в основном, свою активность и воинственность он демонстрировал против внешних врагов Руси, за ее пределами, поскольку открыто придерживался той точки зрения, согласно которой «лучшая защита – нападение». На его совести, в сравнении с многими другими князьями, весьма мало пролитой русской крови. Даже громя город Серенск – владение своего самого принципиального врага среди русских князей, Михаила Всеволодовича Черниговского, Ярослав перед тем, как сжечь этот город, вывел всех его обитателей за его пределы, что другими участниками усобиц делалось далеко не всегда.
Именно Ярослав определил направления той политики, что принесла невиданную славу его сыну Александру Невскому – сотрудничество и монголами и непримиримое противостояние католическому западу. Фактически, Александр в своей внешней, внутренней политике и военной деятельности попросту копировал своего отца – ледовое побоище фактически является копией битвы на Омовже 1234 г., походы Александра против Литвы в точности повторяют походы его папу, совпадают даже места битв с литовцами, как под копирку с похода Ярослава 1228 г. проведен в 1256 – 1257 гг. зимний поход сквозь финский залив против еми. Все то, что делал Александр, и что принесло ему великую посмертную славу и любовь потомков (совершенно заслуженные), все эти дела начинал мастерить его отец.
В особую заслугу Ярославу можно поставить то, что, столкнувшись с ураганом монгольского нашествия, он не растерялся, не допустил на своей земле анархии, безначалия. Его труды, направленные на восстановление и возрождение Владимиро-Суздальской земли не оценены до конца потомками, а ведь именно из этой земли запоздалее родилась и выросла современная Россия.
