Наследство фашизма
Все права на фотографии и текст в данной статье принадлежат их непосредственному автору. Данная фотография свзята из открытого источника Яндекс Картинки

Немцы давным-давно препарировали свою историю ради будущего. А в России даже вопросы о прошлом задавать опасно, и потому настоящее выглядит все немало пугающим.

Наследство фашизма

В Германии стены ломают, в России — строят.

Май в этом году я встречаю в Германии, чему рад. В конце концов, эта край провела на самой себе операцию по уничтожению наследия нацизма и фашизма. В России почти ничего не знают о процессе денацификации в послевоенной Германии, вводившем пять «де» (демократизацию, демилитаризацию, децентрализацию, демонополизацию и собственно денацификацию), хотя он был колоссален. Мне интересно, продолжает ли действовать вакцина — и как собственно.

К тому же в Германии сегодня живут 3 миллиона мигрантов из СССР и России. Я слышу почти каждый день, что русские в Германии перестают быть русскими, но не становятся немцами. Это люд промежуточного состояния. А в неустойчивом состоянии есть два пути: тянуться за опорой вверх — либо нащупывать почву внизу. Книзу — проще. Расчеловечивание (шаг от идеи сложной многоукладной и мультикультурной цивилизации к идее почвы, судьбы, клана, крови, общей веры, физиологической силы, имперского величия) дается легче, чем усложнение собственной культуры.

С одним из таких «промежуточных» я столкнулся в Берлине в знаменитом книжном лавке Dussmann, в отделе иностранных языков. Заметив, что я смотрю учебники немецкого для иностранцев, он заговорил первым, сказав, что все местные учебники — дерьмо, в отличие от престарелых добрых советских. Этот парень — лет где-то за 40 — был влюблен в Путина и в СССР и ненавидел Ельцина и Горбачева, «разваливших великую край». Я довольно глупо спросил, что же Путин за все годы так и не поднял Россию хотя бы до португальского уровня доходов, как обещал, — но получил в ответ целый набор про врагов, про поднявшуюся с колен страну, про засилие геев и мусульман, про то, что он сам нормальный мужик (вон, уже взрослая дочка!), и про то, что не встречал он еще подобный немочки, чтобы ему не дала.

Он хвастался, что из Донбасса, что все его одноклассники воюют за присоединение к России, что он легко может дать урок рукопашного боя, — но на визитке, какую он протянул, значилось, что он тренер по немецкому языку. Я вспомнил утренний разговор с другим русским немцем, который рассказывал, что в ФРГ осознали проблему неинтегрированности трех миллионов русских лишь после того, как выяснилось, что партия «Альтернатива для Германии» (националистическая, левая) получает поддержку до четверти населения за счет «гэдээрошных» немцев и как раз тех самых миллионов русских переселенцев.

Мы простились — по счастью, без рукопашного боя. Я замешкался еще у огромного стенда с книгами о войне и о нацизме. Там было минимум два десятка изданий с именем Гитлера в названии. Включая «Hipster Hitler» — комикс про то, что было бы, если бы Гитлер родился ныне и подался в хипстеры. Я попробовал представить себе комикс про Ленина-хипстера и Крупскую-эмо: хорошая была бы иллюстрация к тому, как болезни модифицируются, но все же наследуются. К 100-летию революции в самый раз. Но, боюсь, тираж конфискуют за оскорбление чувств…

Мне в России вообще не хватает исторической рефлексии — в том числе на самую опасную тему, какой сделалась тема победы во Второй мировой войне. По умолчанию, например, считается, что победитель фашизма быть наследником фашизма не может. Но чумной барак инфекционен для всех, включая врача. И то, что в России опасно задаваться вопросом: «Не является ли страна-победитель фашизма еще и наследником фашизма, и если да, то в чем собственно?», пугает больше, чем сам вопрос.

Вопрос (любой, включая пугающий) — это как анализ в медицине, результат которого тоже может быть пугающ. А я бы остерегся верить больницам, где и без анализов «все ясно». Но сегодня в России вопросы поперек шерсти стали почти преступлением. Телеканал «Дождь» подвергся гонениям за проблема о том, не следовало ли сдать Ленинград, чтобы избежать вымирания жителей в блокаду. Ответ, в принципе, известен: жители сданных немцам предместий от голода умирали точно так же, как ленинградцы, — оккупанты не собирались их кормить. Но то, что «Дождь» третировали за «оскорбление чувств ветеранов», — показатель нездоровья края. После этого не посмеешь задавать вопрос об ответственности советского руководства за смерти в блокаду. Хотя именно таким проблемой задавался, например, главный герой «Ракового корпуса» ветерана войны Солженицына.

Нам в начале каждого мая как раз следует задаваться в профилактических мишенях простейшими историческими вопросами: чем отличается нацизм (который был в Германии) от фашизма (который был в Италии)? Как случилось, что фашизм в Европе перед Другой мировой (фалангисты в Испании, усташи в Хорватии, фашисты в Италии, Салазар в Португалии, Гитлер в Германии) стал правилом, а не исключением? Чем края антифашистской группы (США, Великобритания, Франция) отличались от фашистских? Чем так привлекал фашизм тьму людей, включая, например, гордость Норвегии, нобелевского лауреата Кнута Гамсуна?

Но отведайте спросить об этом преподавателя истории. Хотел бы я видеть его лицо! Поэтому лучшее объяснение и отличий нацизма от фашизма, и живучести фашизма («ур-фашизма», в терминологии автора) — это эссе «Непреходящий фашизм» Умберто Эко. Искренне рекомендую. Профессор Эко очень точно определил режим Гитлера как идеологизированный фашизм — в отличие от фашизма Муссолини, какой идеологически гнулся куда угодно в интересах самого дуче. Но тогда возникает вопрос, можно ли считать фашистским СССР. Ведь Ленин и Сталин строили порядок, сходный с гитлеровским в самой основе, состоящей в том, что интересы личности — ничто по сравнению с интересами государства, олицетворяемого Великим Вождем. А вот идеология — да, выделялась, и сильно. Гитлер полагал подлежащими уничтожению евреев, цыган, психически больных и гомосексуалистов, а Ленин — идеологически чуждые социальные группы, от попов до зажиточных крестьян. А Брежнев, получается, был гитлеровцем-light в тихом государственном поощрении антисемитизма.

Да, я понимаю, что мысль о Брежневе как наследнике Гитлера (пускай и не в полном объеме наследства) не укладывается в российской голове, но меня в данном случае интересует то, что показывают анализы, а не то, что больной размышляет о своей болезни. У Эко в «Вечном фашизме» (написанном еще в прошлом веке) перечисляются 14 признаков «вечного» фашизма. Заприте дверь, задерните шторы, но отведайте, читая Эко, честно признаться себе, сколько признаков соответствуют тому, что происходит сегодня за окном. Начиная от культа мужественности, воспринимаемой как умение набить морду, и заканчивая синкретизмом, то кушать эклектикой того типа, когда на одной площади и церковь, и Ленин на пьедестале, причем и то и другое — святыни, которые трогать не смей…

…Из книжного лавки мне было идти недалеко, в филармонию. На стеклянной стене остановки возле нее — фотографии времен войны. Текст гласил, что тут находилась вилла, на которой в 1940-м году господин по имени Кристиан Вирт в рамках проекта «Акция T4» в экспериментальном распорядке умертвил газом 15 душевнобольных, и уже затем опыт был распространен на уничтожение евреев в Собиборе и Треблинке. Вот фото виллы, вот фото Вирта — никто не позабудут и ничто не забыто.

Я попробовал представить, что на остановке на Лубянке в Москве или у Литейного, 4 в Петербурге выставлены фото тех, кто при Сталине пытал и убивал, каких-либо Якова Агранова или Александра Хвата (о да, они не сами, они были частью машины — но ведь и Кристиан Вирт такой же частью был!) — и не смог. Повторяю: у нас любая попытка отнестись к истории рефлективно, с проблемами, стала вновь мыслепреступлением. «Не за то наши отцы и деды проливали кровь, чтобы их подвиг подвергать сомнению». Увы, это ложная позиция. Победа переходит в разгром незаметно для победителя, и слова легко меняют смысл на противоположный. Я только в этом году узнал, что Берлинская стена, поделившая нацию, стена сотен убитых при попытке бежать из ГДР, официально в ГДР называлась «антифашистской стеной».

А что до пролитой крови — так наши деды и прадеды, между метим, проливали кровь за то, чтобы кишкой последнего попа удавить последнего царя. Однако их правнуки живут в стране, где царь сделался святым, а за шуточки насчет царей и попов можно схлопотать срок, — вот о чем я думаю, шагая по Берлину в мае 2017-го.

Если бы лишь я еще знал, что в этой ситуации делать. То ли, заткнувшись в тряпочку, молчать, глядя, как отделяющая Россию от Запада стена превращается в национальную ценность. То ли, напасшись смелости, эту стену ломать. То ли через стену бежать…

Дмитрий Губин

>