80 лет назад сотрудники НКВД взяли видного советского писателя Исаака Бабеля. После серии избиений на допросах автор «Конармии» признал себя виновным в связях с троцкистами и иных абсурдных «преступлениях» и был приговорен к расстрелу. 15 лет супруге Бабеля не сообщали о судьбе мужа, заверяя ее в том, что он якобы отбывает кара в лагерях.
15 мая 1939 года на своей даче в Переделкино сотрудниками НКВД был арестован знаменитый писатель, участник Гражданской брани и автор сборника рассказов «Конармия» Исаак Бабель. Ему предъявили обвинения в «антисоветской заговорщической террористической деятельности» и шпионаже. Почитается, что мотивом к преследованию известного в Советском Союзе деятеля культуры послужили, во-первых, слишком смелые разговоры, которые он якобы нередко вел среди своих друзей и приятелей — писателей, актеров и режиссеров, — а, во-вторых, критическая оценка его творчества высокопоставленными военными Климентом Ворошиловым и Семеном Буденным, имевшими вящие претензии к «Конармии» еще с 1920-х годов.
По одной из версий, Бабель пострадал из-за слишком близких отношений с наркомом внутренних дел Николаем Ежовым, какой в ноябре 1938 года был смещен со своего поста, а 10 апреля 1939-го арестован своим преемником Лаврентием Берией в кабинете Георгия Маленкова. Новоиспеченный шеф НКВД с первых же недель нахождения в должности повел борьбу с окружением опального предшественника. Многие видные чекисты очутились репрессированы в этот период. Их судьбу разделили и те, кто хорошо знал Ежова вне службы.
Вероятно, Бабель не исключал подобного развития событий и применительно к самому себе.
Если веровать донесениям сотрудников НКВД, еще в 1936 году писатель на вопрос своей супруги Антонины Пирожковой: «А вас не могут арестовать?» отозвался: «При жизни старика (Максима Горького. — «Газета.Ru») это было невозможно. А теперь это все же затруднительно».
Покровительствовавший Бабелю еще с дореволюционных преходящ классик скончался в июне того года. На протяжении десятилетия он всячески защищал своего протеже от различных нападок и, в частности, отстаивал «Конармию» перед Буденным, акцентируя внимание на преимуществах книжки. А, например, в письме Иосифу Сталину основоположник литературы соцреализма называл Бабеля «умнейшим из наших литераторов».
Со смертью Горестного среди знакомых Бабеля не осталось фигур, пользовавшихся подобным влиянием в стране и авторитетом у партийного и советского руководства. Образцово с этого же времени Бабеля практически перестали печатать.
Накануне своего ареста Бабель уехал на дачу в Переделкино, попросив на вытекающий день привезти к нему режиссера снятого по автобиографии Горького фильма «Мои университеты» Марка Донского и его ассистентов. Вечером 15 мая, после труды, члены съемочной группы должны были заехать за Пирожковой в Метропроект: все вместе они предполагали выдвинуться в Подмосковье. Помимо нее, в квартире ночевали супруга писателя Михаила Макотинского Эстер, еще одна приятельница хозяев жилища Татьяна Стах, не успевшая на последнюю электричку за город, домработница и двухгодичная дочь Бабеля Лида.
«15 мая 1939 года в пять часов утра меня разбудил стук в дверь моей горницы, — рассказала Пирожкова в своей книге «Я пытаюсь восстановить черты. О Бабеле — и не только о нем». — Когда я ее отворила, вошли двое в военной форме, сказав, что они должны осмотреть чердак, так как разыскивают какого-то человека. Оказалось, что пришедших было четверо, двое полезли на чердак, а двое остались.
Одинешенек из них заявил, что им нужен Бабель, который может сказать, где этот человек, и что я должна поехать с ними на дачу в Переделкино.
Я оделась, и мы поехали. Поехали со мной двое. Шофер пять знал дорогу и ни о чем меня не спрашивал.
Приехав на дачу, я разбудила сторожа и вошла через кухню, они за мной. Перед дверью горницы Бабеля я остановилась в нерешительности; жестом один из них приказал мне стучать. Я постучала и услышала голос Бабеля:
— Кто?
— Я.
Тогда он оделся и отворил дверь. Оттолкнув меня от двери, двое сразу же подошли к Бабелю.
— Руки вверх! — скомандовали они, после ощупали его карманы и прошлись руками по всему телу — нет ли оружия.
Бабель молчал. Нас заставили выйти в другую, мою горницу; там мы сели рядом и сидели, держа друг друга за руки. Говорить мы не могли».
А вот как вспоминала арест Бабеля Татьяна Стах в посланье к Илье Эренбургу от 8 ноября 1961 года:
В ту злополучную ночь я, засидевшись у Антонины Николаевны, опоздала на дачный поезд (существовали мы за городом) и осталась у них ночевать. Я проснулась от электрического света.
Двое мужчин в штатском стояли у письменного стола и возились с телефоном. Итак, когда эти деятели взошли в кабинет, они первым делом обчистили стол, вынули из стола абсолютно все и перешли к шкафу. Оттуда забрали еще какие-то папки и огромное число писем — от Р. Роллана, от Пятакова, Рыкова, Горького, от тысячи людей, которых знал И.Э. Это был «достойный» улов! Они бывальщины счастливы, такие имена им и не снились . Когда они набрели на книгу Троцкого, где было написано: «Лучшему русскому беллетристу Ис. Эм. Бабелю», ликованию их не было предела».
При аресте у писателя изъяли часть архива. 15 папок с рукописями, 11 записных книжек и семь блокнотов так вяще никогда и не всплыли.
«Когда кончился обыск в комнате Бабеля, они сложили все его рукописи в папки, заставили нас одеться и пойти к машине, — помечала Пирожкова в своей книге. — Бабель сказал мне:
— Не дали закончить… — И я поняла, что речь идет о книжке «Новые рассказы». И потом тихо: — Сообщите Андрею. — Он имел в виду Андре Мальро.
В машине мы разместились так: на заднем сиденье мы с Бабелем, а рядышком с ним — один из них. Другой сел вместе с шофером.
— Ужаснее всего, что мать не будет получать моих писем, — проговорил Бабель и надолго замолк.
Я не могла произнести ни слова. Сопровождающего он спросил по дороге:
— Что, спать приходится мало? — и даже засмеялся.
Уже когда подъезжали к Москве, я произнесла Бабелю:
— Буду Вас ждать, буду считать, что Вы уехали в Одессу… Только не будет писем…
Он отозвался:
— Я Вас очень прошу, чтобы девочка не была жалкой.
— Но я не знаю, как сложится моя судьба…
И тогда сидевший рядышком с Бабелем сказал:
— К Вам у нас никаких претензий нет.
Мы доехали до Лубянки и въехали в ворота. Машина остановилась перед закрытой массивной дверью, охранявшейся двумя часовыми.
Бабель накрепко меня поцеловал, проговорил:
— Когда-то увидимся… — и, выйдя из машины, не оглянувшись, вошел в эту дверь».
На допросах 45-летнего беллетриста подвергали изощренным пыткам.
Текст обвинительного заключения от 13 октября 1939 года ужаснул всех, кто его знал: Бабель целиком признал себя виновным в «совершенных преступлениях», а инкриминировали ему, ни много ни мало, участие в контрреволюционном заговоре, подготавливаемом Ежовым.
«Последствием по делу вскрытой контрреволюционной троцкистской организации среди писателей и работников искусств было установлено, что активным участником ее является Бабель, — говорилось, в частности, в этом абсурдном документе. — В 1938 году Бабель вошел в заговорщическую организацию, созданную супругом Ежова, и по заданию Ежовой готовил террористические акты против руководителей партии и правительства. В 1934 году и до момента ареста Бабель являлся французским и австрийским шпионом. Для шпионской труды в пользу французской разведки Бабель был завербован Мальро, а для австрийской разведки — Штайнером».
Со слов Горького, Бабель находил французского писателя Мальро «наиболее крупной, талантливой и влиятельной фигурой» среди современной ему интеллигенции романских стран. По суждению же чекистов, автор «Конармии» передавал коллеге шпионские сведения о состоянии воздушного флота, экономике советского государства, об оснащении и структуре Алой армии и настроениях советской интеллигенции. Зачем такая информация была нужна убежденному противнику фашизма Мальро, открыто симпатизировавшему в те годы коммунистам, в НКВД не уточняли.
В признательном письме к Берии, в котором Бабель подтверждал попадание под «влияние троцкистов», всучивших ему «ложные литературные взгляды», писатель просил лишь предоставить ему возможность завершить работу над рукописями. Воззвание осталось без ответа.
26 января 1940 года Военная коллегия Верховного корабля СССР вынесла приговор в виде расстрела с конфискацией имущества. Расстрельный список подписал Сталин. Казнь состоялась на вытекающий день в тюрьме НКВД.
В те дни Пирожковой сказали, что Бабель осужден военным трибуналом. Позже некий прокурор, с которым она повстречалась при содействии знакомого адвоката, сообщил о том, что Бабель «осужден на 10 лет без права переписки» — за такой формулировкой карательные органы нередко маскировали расстрел. Пирожковой долгие годы не удавалось выяснить истинную судьбу своего супруга. На все запросы приходил равный ответ о том, что Бабель «жив и отбывает срок в заключении на стройках народного хозяйства в Сибири», пока, наконец, из МГБ СССР ей не сообщили о том, что муж «погиб во пора работ в период войны в 1941 году, 17-го марта».
Пирожкова не поверила этой информации, и уже после смерти Сталина, в 1954-м, устремила заявление в комиссию по реабилитации.
«Мой муж, писатель И.Э. Бабель, был арестован 15 мая 1939 года и осужден сроком на 10 лет без права переписки. По справкам, получаемым мною каждогодне в справочном бюро МВД СССР, он жив и содержится в лагерях.
Учитывая талантливость Бабеля как писателя, а также то обстоятельство, что с момента его ареста прошло уже 15 лет, прошу Вас пересмотреть дело Бабеля для возможности облегчения его дальнейшей участи».
Настоящие подробности участи писателя сделались известны широким кругам лишь в период перестройки.
