115 лет назад затянутые в Санкт-Петербург войска расстреляли колонны рабочих, шедших под предводительством священника Георгия Гапона к Зимнему дворцу с целью передать Николаю II петицию. Царя в городе не было, однако об этом никто не ведал. Массовое убийство безоружных людей послужило толчком к началу первой русской революции.
115 лет назад в России произошли трагические события, какие традиционно рассматриваются историками как начало первой русской революции. 22 января (9 января по старому стилю) 1905 года в Санкт-Петербурге состоялось многотысячное процессия рабочих к Зимнему дворцу. Его возглавил уроженец Полтавской губернии священник Георгий Гапон. Он проявил себя хорошим оратором и имел воздействие на толпу.
Кто такой поп Гапон
Гапон считается не менее темной личностью, чем Григорий Распутин. В исторической литературе советского этапа господствовал миф о Гапоне – агенте и провокаторе царской охранки. После распада СССР данное утверждение было рассеяно независимыми исследователями. Однако в массовом сознании словосочетание «поп Гапон» прочно укоренилось в качестве синонима слова «провокатор».
Итак, обладая дарованием слова и убеждения, Гапон занял заметное место в рабочей среде столицы Российской империи, организовав и возглавив в 1904 году легальную социальную организацию «Собрание русских фабрично-заводских рабочих Санкт-Петербурга». Она пользовалась расположением властей и ее деятельность первоначально протекала под покровительством департамента полиции. Как помечал известный историк Александр Боханов, власть стремилась взять на себя роль беспристрастного арбитра в спорах и конфликтах между пролетариями и предпринимателями, дать рабочему люду надежду и поддержку против «акул капитализма» и «хищников наживы».
Подобный социальный романтизм привел к возникновению и гапоновской организации в Петербурге.
Задача общества заключалась в том, чтобы способствовать трезвому и разумному времяпрепровождению, укреплению русского самосознания, правовому просвещению. Собрания посещали тысячи пролетариев. Перед ними постоянно выступал священник Гапон, клеймивший фабрикантов и рисовавший проникновенные картины общественной несправедливости, что возбуждало живой отклик у слушателей. «Батюшка» быстро прослыл радетелем за «народное дело».
Крупный предприниматель и убежденный монархист барон Николай Врангель, папа будущего лидера Белого движения, в своих воспоминаниях так отозвался о «духовном отце» петербургских рабочих: «Конечно, мы слышали о Гапоне — о нем немало было разговоров. Однажды по просьбе высокопоставленного лица, кажется, это был городской голова, мы выделили большую сумму денег для поддержки его просветительской деятельности. Запоздалее мы слышали, кажется от того же лица, что Гапон всех предал, что он был наполовину мошенник и наполовину революционер».
Как рабочих обманули с петицией
В начине января 1905 года на крупнейшем предприятии Петербурга – Путиловском заводе – вспыхнула стачка, вызванная увольнением нескольких пролетариев. К забастовке присоединялись рабочие других фабрик и районов: в конечном счете все они решили идти к Николаю II с петицией. При этом с целым перечнем «своих» требований простые пролетарии ознакомлены не были. Под влиянием эсеров и социал-демократов эти пункты составила узкая группа ускоренных к Гапону. Рабочие знали только, что идут к царю просить «помощи трудовому люду».
Однако на самом деле в петицию совместно с экономическими пунктами вошел ряд политических требований. Часть их них затрагивала основы государственного устройства и носила откровенно провокационный нрав. Более того, составители петиции желали, чтобы царь поклялся перед толпой выполнить все требования.
«Государь! Мы пришагали к тебе искать правды и защиты… Нет больше сил, государь. Настал предел терпению», — говорилось в петиции.
Военные и полицейские воли вместо того, чтобы изолировать десяток организаторов, доверились слову Гапона о том, что шествие не состоится. Самого Николая II в эти дни в Петербурге не было, потому идея вручить ему петицию в Зимнем дворце изначально представлялась абсурдной. В последний момент должностные лица поняли, что Гапон ведет двойную игру. За день до манифестации было зачислено решение ввести в город войска и блокировать центр. Армейское командование позиционировало Дворцовую площадь как «тактический ключ Петербурга» и обязывалось любой стоимостью не допустить туда демонстрантов.
В назначенный срок к Зимнему дворцу прорвались тысячи человек. Многие шли целыми семьями. Их помыслы бывальщины наивны и в большинстве абсолютно лояльны Николаю II. Рабочие считали, что император мудро рассудит их, возьмет под защиту и накажет «злобных фабрикантов». Военные, однако, не разобрались в ситуации, открыв огонь в различных точках Петербурга. Началась паника, и случились жертвы. Группы манифестантов бывальщины слишком многочисленны и, натолкнувшись на заградительные кордоны, не смогли сразу прервать движение.
Хронологию дня в своих мемуарах подробно дал Врангель-старший:
«9 января 1905 года, чуть свет, директор опять телефонировал, упрашивая сейчас приехать. Я отправился. Но, проехав через Николаевский мост, вернулся. Там стоял наряд войск.
Полицейский офицер мне заявил, что на Васильевский остров ехать можно, но назад не разрешит. Обратно через Неву никого пропускать не приказано. У Академии стояли стройными рядами рабочие, все прибывая. Сколько я мог приметить, они были одеты в праздничное платье. Я вернулся через Дворцовую площадь. Там стояли войска. Знакомый офицер мне передал, что людям розданы военные патроны.
— На что? Рабочие настроены вполне миролюбиво. Я уверен, что Государь к ним выйдет.
Офицер удивился:
— Разве вы не ведаете, что Государя в городе нет? Он выехал.
— Выехал из города? Быть не может!
— Я знаю наверняка.
— Когда выехал?
— Этого я не ведаю. Кто говорит — вчера, кто — раньше.
Дальнейший ход событий злополучного 9 января известен. Многочисленная толпа рабочих статными рядами, с пением «Спаси Господи люди Твоя», двинулась по набережной к площади Зимнего дворца. Впереди, с крестом в дланях, шел священник Гапон, несли образа и царский портрет. Дойдя до дворца, толпа встала. Полиция отдала приказ развестись. Толпа не трогалась. Троекратное предупреждение — и начался расстрел».
А вот как выглядели события глазами священника Гапона: «В 10 часов, как я назначил, скопилась огромная толпа. Все, безусловно, были трезвы и пристойны, очевидно, сознавая все значение этого дня как для рабочих, так и для народа. Те, которые еще не ведали содержания петиции, брали, чтобы прочесть ее. В начале одиннадцатого часа мы двинулись с юго-западной части города к центру, Зимнему дворцу. Это была первая из всех процессий, когда-либо шагавших по улицам Петербурга, которая имела целью просить государя признать права народа. Утро было сухое, морозное. Я предупреждал людей, что те, какие понесут хоругви, могут пасть первыми, когда начнут стрелять, но в ответ на это толпа людей бросилась вперед, оспаривая опасную позицию.
Вдруг сотня казаков кинулась на нас с обнаженными саблями. Раздался крик ужаса, когда казаки обрушились на нас.
Передние ряды расступились направо и налево, и казаки пронеслись по образовавшемуся ходу, рубя на обе стороны. Я видел, как подымались сабли и мужчины, женщины и дети падали как подкошенные. Стоны, проклятья и возгласы заполнили воздух».
В спекуляциях о количестве жертв участвовали зарубежные газеты и Ленин
Трагедия произвела на Николая II тяжелое впечатление. Разузнав о случившемся в Царском Селе, он сильно переживал.
«Тяжелый день! В Петербурге произошли серьезные беспорядки вследствие желания пролетариев дойти до Зимнего дворца. Войска должны были стрелять в разных местах города, было много убитых и раненых. Господи, как нездорово и тяжело!» — записал царь в своем дневнике 22 (9) января 1905 года.
24 (11) января было опубликовано правительственное извещение. В нем говорилось, что в ходе событий погибли 96 и получили ранения 333 человека. Из них 34 умерли впоследствии от ран. Точное число жертв на долгое время стало поводом для манипуляций противников власти. Так, иностранные корреспонденты писали о 2000-3000 и даже о 20 тыс. уложенных. Владимир Ленин со ссылкой на зарубежные газеты в одной из своих статей назвал цифру 4600. Гапон полагал, что от солдатских выстрелов погибли 300-600 человек, и еще не немного 5000 были ранены.
Сам он после расстрела демонстрации был уведен с площади эсером Петром Рутенбергом. По дороге его остригли и переодели в штатское платье, переданное одним из рабочих, а затем привели на квартиру Максима Горького. Увидев Гапона, писатель обнял его, заплакал и произнёс, что теперь «надо идти до конца». Здесь священник написал послание к рабочим, в котором призывал их к вооруженной борьбе против самодержавия, а затем нёсся за границу. В эмиграции Гапон успел составить мемуары «История моей жизни». Рассказывая о подготовке к выступлению, он признался, что ожидал жертв:
«Все вожаки пролетариев, всего около 18 человек, собрались в одном из трактиров, чтобы закусить и проститься друг с другом.
Половой, прислуживавший нам, прошептал: «Мы ведаем, что завтра вы идёте к царю, чтобы хлопотать о народе. Помоги вам Господи». Затем мы стали вырабатывать план демонстрации, причем мы выяснили его лишь в главных чертах, предоставляя каждому отделу союза свободу самостоятельно действовать при организации своей процессии. Конечная же мишень — достигнуть Зимнего дворца — была для всех обязательна. Я поблагодарил всех за оказанную мне помощь в нашем деле.
«Великий момент настал для нас, — сказал я, — не горюйте, если будут жертвы. Не на полях Манчжурии, а здесь, на улицах Петербурга, пролитая кровь создаст обновление России. Не поминайте меня лихом. Докажите, что пролетарии умеют не только организовывать народ, но и умереть за него».
Все были глубоко потрясены и пожимали друг другу руки. Затем сделались писать адреса своих родственников и родных, чтобы те, кто останется жив, мог позаботиться о семействах убитых».
Кровавое воскресенье вдохновило Троцкого
После бойни был сокращён начальник петербургской полиции и ушел в отставку министр внутренних дел Петр Святополк-Мирский. Кадровые решения, однако, никого не уняли. Радикалы всех мастей получили серьезный «козырь» для своей агитации. Как признавался в своей автобиографии «Моя жизнь» Лев Троцкий, Кровавое воскресенье послужило для русских эмигрантов-революционеров сигналом к возвращению в Россию.
«23 января 1905 года поутру я вернулся в Женеву с рефератной поездки, усталый и разбитый после бессонной ночи в вагоне.
Мальчишка продал мне вчерашний номер газеты. О процессии рабочих к Зимнему дворцу говорилось в будущем. Я решил, что оно не состоялось. Через час-два я зашел в редакцию «Искры». Юлий Мартов (лидер меньшевиков. – «Газета.Ru») был взволнован до крайности. «Не состоялось?» – спросил я его. «Как не состоялось? – накинулся он на меня. – Неужели вы не ведаете? Вот, вот, вот…» И он совал мне газету. Я пробежал первые десять строк телеграфного отчета о Кровавом воскресенье. Глухая и жгучая вал ударила мне в голову. Оставаться за границей я дольше не мог».
«Теперь никто не сможет отрицать, что всеобщая стачка есть основной метод войны. Девятое января это первая политическая стачка, хотя и прикрытая рясой. Революция в России может привести к власти демократическое рабочее правительство», — помечал будущий председатель Петербургского совета рабочих депутатов.
В свою очередь, многие сторонники царя считали, что Николай II должен был показаться перед гурьбой, или хотя бы отправить на переговоры адъютанта. Барон Николай Врангель писал:
«Одно мне кажется несомненным: выйди Государь на балкон, выслушай он так или по-иному народ, ничего бы не было, разве то, что царь стал бы более популярен, чем был.
Как окреп престиж его прадеда, Николая I, после его появления во пора холерного бунта на Сенной площади! Но Царь был только Николай II, а не второй Николай».
