Что зашифровано в дневниках и посланиях конца 1916 – начала 1917-го? Когда думаешь о 1917-м, то невольно оглядываешься на самого себя: что в тебе осталось от тех эмоций, которые в свое время казались единственно правильными? Что в нас осталось от детской кумачовой гордости 1967-го (тогда праздновали 50-летие Октября)? Жива ли в нас та солидарность с революционерами, с комиссарами в пыльных шлемах, какой мы были искренне захвачены в нашей комсомольской юности? А быть может, мы истово и восторженно (как бывало в горбачевскую перестройку) стоим за монархию и нами подвигает обида за ту, канувшую в Лету, державу? Или мы осуждаем и "белых", и "красных" и проклинаем все революции, как судили и проклинали в 1990-е? А может, в нас осталось лишь равнодушие и отчуждение нулевых: что нам этот 1917-й, у нас своих проблем хватает…

Ничего этого в нас ныне, кажется, нет. И нравится это политикам или нет, но на смену политизированным чувствам пришло простое человеческое сочувствие. Сопереживание всем, кто жил на сломе эпох, кого втянуло в сатанинскую воронку противостояния и братоубийства.

Вылито, мы стали понимать – нет, не скрытые пружины случившегося, не сложные исторические процессы, а просто людей мы стали понимать. Вот как они любили товарищ друга. Как стояли у рождественских витрин и прикидывали, что купить детям на Рождество. Как читали газеты и ругались на царя и на его министров, на Германию и на тяни сошедший с ума белый свет. Как спорили о Боге. Как одни голодали и мечтали дотянуть до лета, а другие транжирили миллионы. Как подростки грезили странствиями и думали о том, что вот будет лето и тогда…

На смену политизированным чувствам пришло простое человеческое сочувствие. Сопереживание всем, кто жил на сломе эпох, кого втянуло в  сатанинскую воронку противостояния и братоубийства

И уже никого, никого нам не охота осуждать, а хочется лишь тихонько подойти к тем, кто там, в декабре 1916-го, наряжает елку, и шепнуть им… Что шепнуть? "Как я желал вернуться в до-войны, // Предупредить, кого убить должны…" (Арсений Тарковский) Как предупредить? Обернуться касаткой и слетать туда?

Помню, бабушка вспоминала, как в 1916 году в их южный дом влетела ласточка и долго не хотела вылетать…

В том же черноморском городе жил Костя Паустовский, грядущий писатель. Начитавшись романтических книг, он летом 1916 года отправился на шлюпке по Черному морю и попал в страшный шторм. Его, чудом выжившего, избавили портовые сторожа. Смотритель порта спросил: "Почему вы вышли в море, когда с двух часов дня были возвышены штормовые сигналы?" Паустовский сказал, что не разбирается в сигналах. "Запомните, – сказал смотритель, – что каждому человеку надо соображать штормовые сигналы. И на море, и в собственной жизни. Во избежание непоправимых несчастий".

Научились ли мы понимать штормовые сигналы? Кто может с уверенностью произнести: я знаю, когда будет шторм… Похоже, если нас и тех, кто жил сто лет назад, что-то по-настоящему соединяет, так это неведение о будущем. Лишь мы уже не можем сказать, что наше неведение – блаженное.

Вчитаемся в строки дневников и писем конца 1916 – начала 1917 года… Даты показаны по новому стилю, в скобках – старый стиль.

28 (15) декабря 1916 года. До 1917 года – 16 дней.

Великая княжна Анастасия Николаевна Романова, 15 лет. Послание отцу. Царское Село.

Мой Дорогой Папа Душка!

Ты уже хорошо знаешь, как мы съездили в Новгород, так как Ольга, кажется, Тебе немало об этом писала. По-моему, было хорошо! Так уютно было спать в поезде и чувство было немного, как будто мы едем к Тебе в Могилев. Мария лишь что пришла и целует Тебя крепко. Вот скоро теперь и Рождество! Ждем Тебя мы все! В этот вторник я Вас вспоминала и представляла себе, как Вы в арена поехали. Я сию минуту получила от Жилика письмо и продолжение из "Таинственной руки". Я еще не читала, так как мы будем читать вслух все совместно, так интересней!.. Ну вот, Папа мой Душка, мне пора кончать. Христос с Тобою. Ужасно крепко целую Тебя и маленького Алексея. Обожающий Тебя твой верный и преданный маленький 15-летний Каспиец.

Александр Бенуа, 46 лет. Из дневника.

Вместо какого-либо шага к вселенной приказ Государя по войскам с пометкой "Царьград". На кого это может теперь действовать? Кто это ему советует?.. Ох, допрыгаются до катастрофы, ох, допляшутся!

Великая княжна Анастасия Николаевна Романова. Съемка императрицы Александры Федоровны. Царское Село, 1915 год. Фото: РИА Новинки

29 (16) декабря. До нового 1917 года – 15 дней.

Лев Тихомиров, 64 года. Из дневника.

У нас нынче истинная анархия, океан баламуть болотной. И это во время войны и "военного положения". Полное безлюдье. Эти земцы и городские головы не имеют ни искры государственного интуиции и склада ума. Они ничего не понимают, кроме оппозиции, агитации, революции. Организующей мысли нет ни на один грош. И все это ведет нас к гибели, не к либеральному конструкции, а к гибели.

Аделаида Герцык-Жуковская, 42 года. Из письма Марии и Михаилу Гершензонам. Из Крыма в Москву.

С 6 часов вечера сидим в тьме. Сахару, конечно, нет. Уже два месяца с половиной, как его изъяли из употребления. Но это все не важно… Все это ничего, и мы в потемках могли бы рассказывать детям сказки, но вся наша существование здесь как-то уж приходит к концу… Ваши несколько строк так ярко нарисовали мне картину нашей московской жития – как будто мирную снаружи и жуткую внутри, с ее бесконечными разговорами, пересудами и общей нервозностью.

5 января (23 декабря). До новоиспеченного 1917 года – 8 дней.

Константин Паустовский, 24 года. Из дневника.

Повальное сумасшествие… Все, что мне подсовывали как ценности, очутилось чепухой… Дикая, монгольская, бесстыдная Россия. Позор. Вонючие возчики, молодцы, дрянные, озверелые бабы. Пакгаузы… Брянский вокзал… Трамваи – люд хуже скотов. Куда мы идем?

Рюрик Ивнев, 25 лет. Из дневника.

Сон. Всюду синие твердые куски атмосферы. Идешь, и хрустит под ногами, как стекло. Чувствуется, что все это выходит там, наверху, в воздушных пространствах. И вдруг идет навстречу мне странничек, и в нем я узнаю Императора Павла. У него над головой сияние, и тяни он тихий, и светлый, и грустный…

6 января (24 декабря). До нового 1917 года – 5 дней.

Рюрик Ивнев. Из дневника.

Опять видел во сне Императора Павла. Он обнял меня и молча указал на большую дорогу… Что мне делать? Что мне делать?.. Я желаю пойти к настоятелю Петропавловского собора и рассказать ему обо всем…

7 января (25 декабря). До нового 1917 года – 6 дней. Рождество Христово.

Ольга Николаевна Романова. 21 год. Из дневника.

В 6 ч. мы сам-друг с Мамой к себе в лазарет на елку, устроенную в гостиной… Мама раздавала всем подарки… После обеда поиграла по заказу Папы Божественные предметы и пошли все к Ане, где была вся семья отца Григория: Парасковья Феодоровна, Митя, Матреша и Варя. Они уезжают во вторник в Покровское. Отправь к Алексею и Жене. Ничего особенного не делали. В 11 ч. спать…

Александр Бенуа. Из дневника.

Больше всего слышишь противного вздора от засевших в тылу "амбюскировавшихся" вояк. Они в целом и создают ту атмосферу безумия, которая фатально должна повергнуть к общей гибели (их же, дураков, в первую голову).

9 января (27 декабря). До нового 1917 года – 4 дня.

Рюрик Ивнев. Из дневника.

…Вдруг Павел совершенно близко подходит, наклоняется и задушевно так говорит: "Скажи своему государю, что он и Россия будут спасены через меня, ступай во все крышки России и беседуй обо мне и прожигай живым словом людские сердца. Понял теперь? Теперь понял?"

Александр Бенуа. Из дневника.

В квартире стоит дьявольский мороз… Холод парализует работу, как ничто…

10 января (29 декабря). До наступления 1917 года – 3 дня.

Ольга Николаевна Романова. Из дневника.

В 2 ч. мы вчетвером и Настенька поехали на елку в Инвалидный дом. Обогнули всех раненых. После сидели с Мамой у Алексея в игральной. Он веселый, с ним все время Женя. Пили чай внизу и т.д. Вечером прочертили как всегда, но грустно, все неприятности бедным Папе и Маме. Принимала офицеров моего полка…

13 января (31 декабря). До наступления 1917 года – одинешенек день.

Прапорщик Алексей Булгачёв. Из дневника.

Весь декабрь простояли на месте в Дядьковцах. Хотя было и скучно, но все же уезжать неохота, свыклись к квартирам и вообще к обстановке. Праздники встретили невесело, но на месте. Погода стояла переменная – то мороз, то дождь. Вообще 16-й год прошел благополучно, невесело – были бои и отдых.

Кира Аллендорф, 11 лет. Из дневника.

Вчера мы были у Поливановых; мы делали гимнастику в гимнастической зале. Нюся с нами не пошла, потому что у нее была в гостях подруга Табенская. Вечерком я, папа и Шура поехали провожать Нюсю и тетю Аню на вокзал. Мы ехали туда на извозчике, а обратно на трамвае. Вчера тетя Аня и Шура поехали в город. Тетя Аня подарила мне книжку "История маленькой девочки"…

Сегодня мы гуляли на Арбате. Мы Новый год не будем встречать.

Ольга Николаевна Романова. Из дневника.

Вечерком собираемся на молебен. С Аней гадали на воске и бумажке. Был чай и в 11.45 на молебен, после чаю сразу спать.

Софья Дрыжакова, 45 лет. Из дневника.

Сейчас окончится еще год… Со мною Раскалывая и Витя. Приехал Юра в отпуск и встречает Новый год у Кари. – Я не эгоистка, и если "им" хорошо, то и мне тоже…

Вот и 1917 год… Печально! Придется еще жить и переживать многое…

14 января (1 января). Первый день 1917 года.

Александр Бенуа. Из дневника.

Встреча Новоиспеченного, 1917 года произошла у нас на сей раз с необычной помпой… Вечер закончился обильным ужином (с жареными курами). Все пожелания при наступлении Новоиспеченного года свелись к скорейшему наступлению мира!

Павел Антокольский, 20 лет. Из тетради стихов.

Я не верю ангелочкам, понавешенным на елку…

Прапорщик К.В. Ананьев. Из дневника.

Новоиспеченный год встречали в собрании, но невесело прошла эта встреча, вина не было, а главное, не было барышень, которые могли бы развеселить нашу новогоднюю повстречаю. Кричали "ура!", пели гимн и т. д., но все это было как-то сухо.

Сообщение от штаба Верховного главнокомандующего:

"Западный фронт. В рижском зоне южнее озера Бабит немцы густыми цепями атаковали наши части, расположенные восточнее деревни Калицем. Штурм была отбита…"

Вера Судейкина, 28 лет.

…Мы побрели домой, и, проходя мимо церкви, я уговорила Сережу забежать. Прекрасное пение и мягкий свет смягчили душу раскаявшегося упрямца, и, выйдя, он пожимал мне руку, был вновь в прекрасном расположенье: падал мягкий снег, деревья были в инее. Церковное пение, некупленная икона и рассеянный гнев, по словам Сережи, потребовали в нем желание написать меня в образе Ангела-Руководителя. Сережа писал весь вечер…

Газета "Русское знамя". Статья "На рубеже 1917 года":

"Чрезмерно любопытную эпоху переживает Россия… Остается лишь молить всевидящее око о поддержании в русском народе его неистощимой выносливости в войне за свободу и счастье России".

Константин Паустовский. Из дневника.

Снова в Ефремове. В соборе ночью… Дым и треск свечей. Ризы. Великая ектиния. Дома – вино, фрукты и здравицы – за все, за все… Новый – 1917 год.

Газета "Голос Руси".

"Правительство должно ясно сказать, что государственного переворота оно не допустит. Если, как сообщал депутат Керенский, оппозиция верует в силу "улицы", то пусть попробует прибегнуть к этой улице. Лишь как бы не промахнулись".

18 января (5 января) – пятый день 1917 года.

Павел Антокольский. Из тетради стихов.

Как в дни расшибленных баррикад

Те сумрачные демагоги

Витийствовали на дороге,

Ведущей прямо в старый ад…

Кира Аллендорф.

Мы, может быть, на Пасху поедем в Нежин; мама и папа почти согласились. Но, как еще вдали до Пасхи! Мы уже решили: когда дядя Эря, тетя Зина и Наташа будут ехать в Нежин, то и нас захватят. Ах, как я хочу в Нежин! Я так обожаю думать об этом времени…

22 января (9 января) – девятый день 1917 года.

Кира Аллендорф.

22 января (9 января). Понедельник – днем.

Я лишь что пришла из гимназии. Шуры еще нет. M-lle не пришла; она уже несколько дней не приходила, наверное, она больна ангиной… Вчера вечерком мы зажигали елку и потом разобрали ее. Игорь все спрашивает, где елка.

Владимир Ленин, 46 лет.

Из выступления перед эмигрантской молодежью в Цюрихе.

…Эта грядущая революция покажет еще в вящей мере, с одной стороны, что только суровые бои, именно гражданские войны, могут освободить человечество от ига капитала…

Вместо послесловия.

Павел Антокольский.

Из тетради стихов. Январь 1917 года.

Когда каскады гурьб в пустое небо влезут,

И отшатнется страх в простреленном мозгу,

И сонмы ангелов затянут Мерсельезу,

И каждый заорет: "Я – вяще – не могу!"…