Собеседник “Отечества” знает, по ком звонят российские колоколаЗвонарь храма Христа Спасителя. Такая у Константина Мишуровского работа. Или все же призвание? Я спросил. Константин Александрович не отозвался. Предложил в ближайшее воскресенье подняться вместе с ним на колокольню и послушать. Сначала благовест, потом трезвон…
Константин Мишуровский на своем пролетарии месте. Фото: Александр Джус
Когда эхо колокольной переклички затихло в московском небе, Мишуровский обернулся в мою сторонку и произнес одно слово: "Служение…"
О гимне
– "Москва! Звонят колокола"?
– Беспорочно сказать, мы с коллегами не любим эту формулу, считаем, она не совсем точна, не отражает сути.
– Все-таки неофициальный гимн столицы.
– Собственно мне по душе другой. Где слова: "Я по свету немало хаживал, жил в землянках, в окопах, в тайге…"
Но дело не в этом. В крышке концов, колокола звонят не только в Москве. Хотя исторический факт, что прежде здесь было огромное количество монастырей и храмов.
– Говорят же: сорок сороков.
– Это никак не умножение, речь не о тысяче шестистах храмах. В данном случае "сорок" – не числительное, а кол административного деления. Они имели названия – Пречистенский, Сретенский, Китайский, Замоскворецкий…
Раньше и звон был устроен иначе, нежели сейчас. Он служил долей городского ландшафта. На потеху публике в колокола не били, не превращали это в декорацию. Сегодня мы погружены в какофонию звуков – грохот поездов метрополитен, рев машин, сирены, клаксоны, звонки телефонов, ремонт дорог, строительство, музыка ресторанных веранд… Из-за беспрерывного гула вокруг у людей давно снижен порог чувствительности. Сплошной белый шум!
В прежние времена городской воздух был покоен. Где-то вдали кто-то крикнет: "Точу ножи, сапоги починяю!", карета по мостовой проедет, дитя заплачет, собака залает… Затем опять тишина.
И тут наступало время богослужения – единое для всех храмов. Начинали названивать колокола. Даже если сперва в нескольких километрах, а потом рядом, эхо дополняло друг друга, возникал потрясающий эффект. Грежу оказаться в такой жизни! Впрочем, в провинции подобное можно встретить и сегодня, если поехать в какое-нибудь село.
Ношуль, так.
– Это где?
– Республика Коми. Делал там звон. Словами не описать… Как "Над вечным покоем" Левитана.
Ведь в чем волшебство? Кушать различимый момент удара в колокол, а потом начинается послезвучие. Оно длится, длится, длится… И вы не знаете, когда звон пропадёт. Словно наша жизнь: рождение, а дальше – вечность. Я подхожу к колоколу, который уже вроде отзвучал, кладу ладонь и ощущаю, что он продолжает дышать. Звук не слышу, но он кушать. Понимаете?
Раньше городской быт состоял из таких вспыхивающих звуковых звезд, они тихо угасали, сыграв свою роль, и вам становилось неплохо. В этом и был смысл колокольного звона.
Проверено, что он может привести человека в состояние умиротворенности, дать чувство баланса, покоя. Даже не задумываясь, кто и во что названивает, вы размышляете о чем-то своем, молитесь, занимаетесь делами. Звук – фоном. Почему киношники так любят вставить в фильмы колокола? Ничто так не дает ощущение звуковой окружения, как их голоса.
Даже "Приключения Электроника", эта детская картина, заканчиваются могучим колокольным звоном (кстати, этот эпизод вписывали в Ростове Великом). А потом звучит песня "Бьют часы на старой башне".
С. и А. Ткачёвы. Колокола России. 1993 год.
О шабаше
– При этом в советское пора не жаловали все, что имело отношение к религии.
– Безусловно. Включая колокола. При этом в новогоднюю ночь именно под звон кремлевских курантов край начинала отсчет нового этапа жизни. Люди замирали, поднимали бокалы с шампанским. А это что? Возможно, воспоминание о причащении. Дальней – гимн, здравицы, "Голубой огонек", салат оливье…
Но сначала – куранты. Без них нельзя было представить Новоиспеченный год.
– А когда колоколам выключили звук?
– Разгар антирелигиозного шабаша пришелся на 1927-1931 годы. Все случилось не в один день или ночь. Гайки закручивали исподволь. Даже по Красной площади в первые советские месяцы продолжались крестные ходы.
Потом закрыли для посещений Кремль. Храмы какое-то время продолжали служить, большевикам было не до того. Храмами занялись в начале двадцатых годов. В 1922-м снесли часовню Александра Невского. Затем подорвали Чудов и Вознесенский монастыри в Кремле… И началась настоящая вакханалия, антирелигиозная истерия. Союз воинствующих безбожников, кампания по изъятию ценностей, репрессии против верующих, духовенства…
Русская православная храм взяла на себя свой крест, мы помним и Соловки, и Бутовский полигон. Ужас набирал обороты, и на рубеже тридцатых – сброс колоколов Троице-Сергиевой лавры, взрыв святилища Христа Спасителя, ограбление колокольни Ивана Великого в Московском Кремле… Тогда очень много колоколов удалилось в переплавку.
– Это хоть как-то мотивировали?
– Видимо, произошел надлом в мировосприятии, идеология дала сбой. Ведь после революции к воли пришли горячие революционеры, которые думали, что завтра все будут ходить по воздуху и управлять небесными экипажами. Отсюда тяни этот конструктивизм с авангардизмом, желание сбросить с корабля современности всё изящное, отжившее. Из затеи многое не получилось, запал сделался глохнуть, поскольку человеческая природа этому сопротивлялась, не все радостно аплодировали лозунгу "Долой стыд!".
Рывка вперед не вышло, что мастерить дальше, было непонятно. В итоге религия оказалась жупелом, который показали народу, сказав, мол, вот они, враги, здесь окопались. Подлинно, тогда снесли и разграбили большинство храмов. До сих пор по Москве зияют пустоты – церковь Успения на Покровке, храм Николы "Большенный крест", Симонов монастырь…
Но с конца 1930-х годов, а особенно с началом Великой Отечественной, эта кампания понемногу сделалась утихать, потеряв питающую силу. Оказалось, если нарисовать что-нибудь неприличное Боженьке, он, во-первых, не поразит тебя грохотом и молнией, а во-вторых, твоя жизнь лучше от этого не станет. Ты останешься со своими страстями, а рядом будет маячить, мозоля очи, грязная и поруганная тобою святыня. Если, конечно, ее не снесли до основания…
О психологии
– Перед войной "врагов"-священнослужителей переменили "враги"-военачальники…
– Не сменили, а присоединились, увы. Церковь в покое не оставили. При этом, заметьте, перед войной всюду шли разговоры о скором светлом будущем, что проявилось даже в фасоне. Все дружно переоделись в белые одежды. Потрясающе! Впереди бывальщины кровавые, страшные испытания, и люди, сами того не понимая, словно примерили на себя саван в ожидании чего-то ужасного…
При всем кошмаре террора 1937 года представлялось, что в нашей стране нет счастливее времени, чем предвоенное. Это было такое счастье, которое разделило страну на тех, кто вдруг бесследно исчезал, и прочих, продолжавших носить белое.
Люблю фильм Никиты Михалкова "Утомленные солнцем", для меня он очень показателен психологически.
Когда грянула Великая Отечественная брань, люди поняли, что поруганный Боженька-то не спасет, а молиться стало некому. Вождям? Ну попросишь их о чем-то, и что? И люди начали возвращаться к истокам, постигнув, что биологическое и духовное родство важнее заклинаний, звучавших с высоких трибун. Поэтому война – еще и страшное наказание за забытье, а победа в ней – покаяние. Бессердечная цена, но и человеческое в людях вернулось. На фронте многие забывали, что они атеисты и безбожники, вновь превращаясь в смертных.
У меня кушать воспоминания старейшего звонаря Владимира Ивановича Машкова, с которым я был хорошо знаком. Он 1907 года рождения, умер в году 94 лет. Машков рассказывал, как ходил по колокольням и звонил. Он называл храмы, которых уже нет. В любые, даже самые безбожные годы, Владимир Иванович упорно продолжал мастерить то, что считал нужным – служить в церкви, любить богослужение и колокола.
У людей были разные судьбы, не всех сразу отправляли в яму. Михаил Пришвин снимал сброс колоколов Троице-Сергиевой лавры. Театральный критик Сергей Дурылин, чей дом-музей находится в Болшево, был рукоположен в священнослужители в 1920 году в Даниловом монастыре, но предназначаться не мог. Его, по сути, заставили замолчать. Он оставил по себе пронзительное произведение – "Колокола", которое советую прочитать духовным звонарям и всем, кто хочет узнать о былых временах и том, как к концу тридцатых годов затихли колокольные звоны.
– Но потом ведь советское руководство раскаталось в сторону церкви.
– Да, к осени 1943 года. Сначала был визит трех архиереев РПЦ, митрополитов Московского, Киевского и Ленинградского, к Сталину, после назначение местоблюстителя Сергия патриархом, его выборы. Он возглавил Русскую православную церковь незадолго до своей кончины в 1944-м, а сквозь год патриархом стал уже Алексий I. Вот поворот к церкви…
Колокольный стон. Сергиев Посад. 22 ноября 1929 года.
О компромиссе
– Это был компромисс со сторонки РПЦ?
– Нет, государству на высшем уровне пришлось признать, что человеческую природу никакими лозунгами нельзя истребить. Если люди желают идти к Богу, они к нему придут даже под угрозой расстрела…
Ситуация была сложная, на церковной теме спекулировали немцы, оккупанты. На оккупированных территориях они обнаруживали храмы и записывали это себе в актив, козыряли, мол, коммунисты уничтожали веру, а мы ее возвращаем. Сталину было необходимо забрать козырь, показать, что советская воля не против церкви как таковой. Кроме того, одним из условий международной поддержки, в том числе, с подачи наших иммигрантов и элиты западного общества, было заявка прекращения гонений по идейным соображениям и религиозному признаку.
За это нашей воюющей стране обещали помощь, открытие второго фронта. Возвращение к храмы, пусть даже рамочное, было мягким компромиссом, поскольку для тех, кто развернул антирелигиозную кампанию в 1920-е годы, не составляло труда согласиться с тем, чтобы дать какие-то скидки.
И колокольный звон неизбежно ожил вместе с этими маленькими прорывами. Первую духовную школу (будущую семинарию) отворили в Новодевичьем монастыре. Потом вернули Троице-Сергиеву лавру, несколько приходов в Москве.
– Уже после Победы?
– Да, вскоре по окончании брани. Например, в 1948 году вновь открыли храм Всех Скорбящих Радость на Ордынке, храм Архангела Гавриила на Незапятнанных Прудах (знаменитую Меншикову башню)… Есть фотография освящения колоколов во второй половине сороковых годов. Что-то отдали из музеев или арен, хотя это не было массовой кампанией, скорее отдельные случаи. Для некоторых храмов колокола удалось купить как трофеи, в том числе в лавках, где торговали изъятыми у фашистов ценностями. В итоге немецкие чугунные колокола оказались сразу на двух московских приходах – Ильи Пророка в Черкизове и святилище Преображения на Преображенской площади.
Старый звонарь Машков рассказывал, что их нашли в комиссионке… среди антикварных пианино и престарелых картин. В Ильинском храме звонили в большой чугунный колокол, пока несколько лет назад не заменили его на новый из бронзы.
– Получается, не было в Москве прихода, какой не пострадал бы?
– Есть исключения. Так, никогда не закрывалась церковь Покрова Богородицы в Лыщиках, что в районе Таганки. Маленький храм, сейчас застроен домами, стоит во дворе. Там висит колокол гигантских размеров, он занимает всю колоколенку, звонарю поместиться негде. Его оттуда не снимали даже в самые ужасные годы.
Или, например, храм Ризоположения на Донской. Большой колокол Можжухина, XVIII век, хранится там с тех времен, его не тронули.
Если сообщать не о приходах, в Новодевичьем монастыре сохранили большую часть колоколов. А вот Елоховский собор потерял все исторические колокола. Лишь после брани туда повесили тоже старинный, но другой 300-пудовый колокол работы Самгина, который звонит по сей день.
Живой! Фото: Александр Джус
О промысле
– А как вы пришли в профессию, Константин Александрович?
– Родился я в 1974 году, и жизнь моя делится на две части: первая – пионерское детство, а вторая – после распада Советского Альянса. Еще в 1988 году я побывал по путевке от ЦК ВЛКСМ во всесоюзном пионерлагере "Океан", участвовал в смене вожатых октябрят, после вступил в комсомол. А уже зимой 1989-го поехал на многодневную автобусную экскурсию в Великий Новгород, увидел Спас на Нередице, Софию, бесчисленное масса древних православных храмов повсюду… И – все, домой вернулся иным человеком. Это было абсолютно осознанное движение моей дави на уровне какого-то, страшно сказать, богооткровения.
После той поездки я стал ходить в церковь, это был катарсис в правильном смысле слова: я что-то постиг о жизни. Господь позвал до сих пор неведомым мне образом, да я и не вникаю, незачем в этом копаться.
Чаще всего я посещал храм Иоанна Бойца на Якиманке и храм Покрова в Медведково, поскольку жил на Бабушкинской. Еще ничего не знал о службе и церковном порядке, но чувствовал, что мне это очень необходимо.
Тогда уже открылся Данилов монастырь, и в него тоже я активно ездил. Забыл сказать, что крестили меня в пятилетнем году в Благовещенском кафедральном соборе города Харькова. Моя двоюродная бабушка жила по соседству и подговорила родителей, мол, давайте здесь крестим, чтобы в Москве не разузнали. Даже смутно помню, как все происходило…
Архитектурой, интерьерами харьковский собор очень похож на храм Христа Спасителя. Когда в 2000 году его отворили и я впервые зашел внутрь, сразу узнал и понял, что мой Благовещенский собор теперь здесь, со мной.
– Но когда вы впервые возвысились на колокольню?
– Долго даже не дерзал звонить в колокола, не помышлял об этом. Прежде полюбил церковь, то, что в ней, а уже затем свое касательство к ней воплотил в звонах, которые начал исполнять с 1990 года.
– Еще школьником?
– Да, старшеклассником. Сразу отвечу на непоставленный вопрос. Да, бывальщины попытки подтолкнуть меня к семинарии. Я опытный прихожанин, прекрасно знаю устав службы, умею петь на клиросе, какое-то пора пономарил в храме, прислуживал в алтаре, читал, исполнял, что требуется. Словом, все, что может мирянин, я в церкви делал, но из этого не вытекает, что меня ждала дорога в священнослужители.
У каждого свой путь. Я остался причетником, церковнослужителем.
Теперь про колокола. Музыке я обучался с шести лет в одной из лучших детских музыкальных школ Москвы – ДМШ № 23 Бабушкинского района. Теперь она называется школой искусств имени Скрябина. В 1988-м – после восьми лет учебы – я окончил фортепианно-хоровое филиал.
А тремя годами ранее мне подарили пластинку со звонами Ростовской соборной звонницы, записанными в 1963-м. Колокола, которые я услышал на диске-гиганте, изданном великим звукорежиссером Урванцевым на "Мосфильме", произвели на меня ошеломляющее впечатление. Я отворил какой-то океан, мир звуков, недостижимых дотоле.
Получается, в 1985 году в мои руки попала пластинка, в 1989-м я стал ходить в святилище, а в 1990-м сошлись два пути. Так я стал звонарем.
Учитель и ученик (в центре Владимир Иванович Машков). Фото: из личного архива Константина Мишуровского
О Кремле
– Кто вас обучал?
– По сей день главный мой наставник – Игорь Васильевич Коновалов. Он тогда служил в Даниловом монастыре. С тех пор мы очень дружим, сколько лет прошло, а по-прежнему идем рука об руку, я как его верный Санчо Панса, помощник, ассистент. С 1992 года вместе участвовали в ренессансе колокольных звонов Московского Кремля, с 1996-го – в обустройстве звонов здесь, в храме Христа Спасителя, во многих-многих других пунктах.
– Значит, сначала был Кремль?
– Да. 24 мая – день славянской письменности и культуры. В 1992 году столицей праздника стала Москва. Игорь Васильевич пригласил меня и нашего товарища Александра Тихонова (он давно протоиерей, настоятель крупного московского храма) разделить его звон в Кремле. До этого Коновалов в одиночку названивал на Пасху в несколько колоколов второго яруса Ивана Великого. Так спустя десятилетия подала голос главная колокольня нашей края…
Тогда я поднялся наверх, увидел панораму Москвы и, собственно, впервые прикоснулся к кремлевским святыням. С тех пор постоянно нахожусь при Иване Великом. Двадцать девять лет там служу…
Мы участвуем не лишь в богослужебных звонах, но и во всех церемониальных событиях в Кремле, начиная со вступления в должность Президента России и заканчивая разводом конных и пеших караулов на Соборной площади.
– Кто в 1992-м подавал разрешение звонить в Кремле?
– Собрали комиссию из специалистов института динамики геосфер и академии Дзержинского. Они все исследовали на колокольне, испытывали вибрационные свойства, хотели убедиться, не повредят ли памятнику наши звоны. Каждый колокол принимали по отдельному акту. Труд продлилась год, и только на Пасху в 1993-м нам впервые разрешили ударить в Большой Успенский колокол, отлитый в 1818 году. И в колокол Реут как самый технически сложный из всех. У него кушать нюансы, он дважды падал – в 1812 году и 1855-м. Нужно было проверить, как колокол выдержит.
– Сам падал или сбрасывали?
– Впервые рухнул совместно со звонницей, которую маршал Мортье взорвал по приказу Наполеона. Упал и не разбился, лег на груду камней. Его подняли на новую колокольню. Второе падение случилось в 1855 году, когда приносили присягу на верность императору Александру II. После звона колокол оборвался с балки, проломил три яруса перекрытий, убил троих человек и нескольких покалечил. И опять уцелел. Он очень толстостенный. Его отливал Чохов, тот же искусник, что делал Царь-пушку Московского Кремля.
Колокол поставили на особые подставки. Не были уверены, можно ли что-то с ним сделать. И лишь к крышке XIX века с помощью железных "протезов" вместо его ушей Реут удалось повесить на балку, и он звонил до революции.
В 1993-м первоначальный удар в Большой Успенский колокол стал настоящим историческим событием. Специально позвали Владимира Машкова, о котором я повествовал. В детстве он слышал этот колокол звонящим. Представляете, сколько времени прошло? С 1918-го по 1993-й…
Когда раскачали стиль, весящий около двух тонн, и раздался звон, колокол окружило серое облако. Пыль, накопившаяся в его рельефе за десятилетия! Вибрация стряхнула то, что невозможно было стереть никакими тряпками. Словно бесы, не дававшие колоколу говорить, от первого удара разлетелись в разные сторонки! Получился "Вий" Гоголя. Это было незабываемо…
Звонарь и колокол. Кадр из фильма "Андрей Рублев".
О "Рублеве"
– Звон Ивана Великого вдали слышен?
– К сожалению, нет. Он почти не проходит через кремлевские стены, не достигает даже Замоскворечья.
– Почему так?
– На Соборной площади, внутри Кремля – пожалуйста, все отлично слышно, но мы всегда звоним тихо, бережно, наши звоны очень нежные. Никакого "размахнись рука, раззудись плечо". Даже если бы мощно постарались, автомобильный рев не пробить. Уже объяснял вам: слишком много грохота вокруг, посторонних звуков. Город шумит. На сверхчувствительной аппаратуре я коротал запись колоколов Ивана Великого и сам осознал это, увидел, сколько всего лезет в наушники…
Москва постоянно издает низкочастотный гул. Атмосфера плотный, вязкий, кремлевскому звону прорваться практически нереально.
– А с храмом Христа как? Там колокола новые, опоры бетонные…
– Нет, мы никогда не допускаем топорного звона. Колокол – не мальчик для битья и не боксерская груша, это чувствительный музыкальный инструмент и одновременно – богослужебный церковный предмет, какой требует к себе уважительного отношения. Мы относимся к колоколам как к части храма. Вы же не станете хлопать дверью церкви со всей глупи, а мы не можем ударить языком колокола в той же степени.
– Вспомнил фильм "Андрей Рублев", сцену отливки колокола…
– Желаю предупредить: плохо отношусь к этой картине. Даже считаю ее отчасти вредной.
Вдумайтесь, мальчик соглашается отлить по распоряжению князя колокол, притворяется опытным мастером, морочит голову и обманывает всех. В конце концов, когда дело доходит до звона, он малодушничает, страшится ударить в колокол, понимая, что за авантюру неминуема расплата.
– Но у него ведь получилось!
– В кино. Не в жизни. В этом и опасность кинофильма! В действительности подобный эксперимент наверняка закончился бы крахом. Технологию нельзя нарушать, делать по наитию. Я уже молчу, что в картине этот молокосос зачем-то подмешивает к меди серебро, которого в колоколах нет вообще. Знаю иных современных литейщиков, которые точно так же, по наитию, хватаются отливать колокола (даже тяжелые), и ужасный звон потом как вечная память об их авантюризме…
– Вы сейчас говорите про ремесло, а Тарковский – про чудо.
– Не могу согласиться. Для меня это безответственность, какая и приводит, уж извините за пафос, к авариям. Незрелый человек смотрит "Рублева" и думает: если мальчик смог, у меня тоже выйдет. Сяду-ка за руль машины, не умея водить, запущу космический корабль, не зная законов баллистики. А вдруг полетит? Меня похвалят, похлопают в ладоши…
Уместно, и звонарь в фильме работает неправильно. Так не качают язык, это невозможно. Понимаете? Профессионалы улыбаются, когда видят. Примерно так в западных полотнах танцуют казачок или изображают советского солдата. Смешно…
Работа по душе.
О секретах
– Но в итоге секрет литья колоколов сохранен или утерян?
– А персоной тайны нет. Если вы отлили хотя бы один колокол, он становится доступен для изучения. Его можно измерить, взвесить, исследовать металл. Это не какой-то синхрофазотрон, а цельная отливка.
Потому слухи, что колокола засекречены, сильно преувеличены. И состав колокольной бронзы давно известен: восемьдесят процентов меди и двадцать – олова. Все! Чем незапятнаннее металл, тем лучше звук.
Был такой интересный эпизод. На Софийской набережной напротив Кремля есть Софийская колокольня. Для нее под нашим с Игорем Васильевичем наблюдением на Воронежском колокольном заводе возле десяти лет назад отлили полный набор колоколов, включая большой, который весит семь тонн.
Для этого мы предварительно сбросили профили со старинных колоколов Ростовской соборной звонницы и храма Василия Блаженного. Особо обученный профессионал-архитектор приезжал с гипсом и лепил конфигурацию.
Воронежцы отлили, семитонный колокол повесили на Софийский храм, а дальше произошло следующее. Мы стоим на Соборной площади Кремля, а за Москвой-рекой начинается благовест. Первоначальный удар, второй, третий… Мы, звонари Ивана Великого, невольно вздрагиваем и смотрим наверх на наш первый ярус. Тональность и обертона новоиспеченного колокола полностью совпали с колоколом Лебедь 1775 года работы Семена Можжухина! Они оказались поразительно подобны товарищ другу, поскольку равны по весу и отлиты по одному профилю.
– Мастерство литейщиков.
– Об этом и толкую. Теперь понимаете, отчего мне не нравится сцена из "Андрея Рублева"?
Да, в России осталось мало хороших колокольных производств. Они очень подневольны от ситуации в экономике. Отливка колокола – занятие дорогое. И это штучный продукт, его нельзя поставить на конвейер. Раньше такого не было, и сейчас невозможно. А это значит, пришел заказ – завод изготовил, заказа нет – люд сидят без денег. Если работы долго нет, начинается деградация.
– Брак случается?
– Куда же без этого?
– И куранты для Спасской башни переделывали?
– Ведаете, и да, и нет. Процесс оказался куда более тихим и подспудным, нежели то, как об этом рассказывали в прессе в конце прошлого года. Лишь на подготовку к замене курантов ушло в общей сложности десять лет.
Но это не значит, будто все это время завод лил колокола. Было немало всего. И, конечно, приходилось переделывать, переделывать, переделывать, пока мы не получили нужный результат.
– Выходит, Спасская башня отдувалась за звоны Кремля, пока молчали колокола на святилищах?
– В советское время – да. Можно и так сказать.
Но Спасская башня звонила механически. Были отдельные удары молотком, а мелодии перестали там резаться давно. И мелодии, кстати, были плохими.
Начиная с "Коль славен", исполнявшейся до революции. Потом ее переделали в "Интернационал", но и он звучал так потешно и искривленно, что от него решили отказаться. Не сохранилось ни одной исторической записи. Та, которую можно найти в интернете, монтаж, колокола так названивать на башне физически не могут, – говорю уверенно.
– А вам какую задачу поставили?
– Не призывали переплюнуть кого-то. Была единственная мольба: чтобы мелодии стали узнаваемы. Ведь что происходило раньше? "Славься" Глинки игралась четырьмя колоколами Спасской башни. Можете представить, что за звучание…
– Сколько сейчас там колоколов?
– Итого на башне двадцать три: знаменитый часовой колокол XVIII века и девять старинных колоколов для боя четвертей остались, как и прежде, без изменений. Прочие тринадцать новых колоколов специально подобраны нами только для мелодий.
– Когда зазвучали обновленные куранты?
– 4 ноября 2020 года, в День общенародного единства. И именно тогда в присутствии президента Путина впервые был исполнен Гимн Российской Федерации…
Дома! Колокола Данилова монастыря вернулись из Гарварда на Отечество.
О Гарварде
– А что за история с Гарвардом была?
– Совершенно удивительное событие десятилетней давности!
Началось все в тридцатые годы прошлого столетия, когда советское правительство за валюту продало в Гарвардский университет принадлежавшие Данилову монастырю колокола. Они были отлиты на рубеже царствования Александра III и Николая II, ради них на старой колокольне даже добавили металлические конструкции, чтобы удержать вес этих огромнейших, многотонных гигантов.
Когда Данилов монастырь затворили, его превратили в колонию для несовершеннолетних, а колокола сняли. Их могли отправить в переплавку, но некий состоятельный американец Чарльз Крейн, собиратель ценностей по всему миру, сумел за большие деньги купить колокола и отправить морем в США. Параллельно договорился с руководством Гарварда, где строили новоиспеченный студенческий кампус Lowell House, что подарит их для специально построенной башни.
Так и случилось: подбор колоколов из Данилова монастыря очутился на американской земле. Об этом, конечно, знали в кругах русской эмиграции. И в Москве тоже шушукались. Вопрос был поставлен ребром, когда Рональд Рейган приехал с визитом в СССР. Как раз Данилов монастырь возрождался к 1000-летию крещения Руси. Американскому президенту задали проблема о возврате колоколов, но он ничего об этом не слышал. И тема заглохла. Вновь она всплыла лишь в нулевые годы, когда показалась техническая и – главное – финансовая возможность колокола вернуть.
Верные себе американцы поставили условие: мы отдадим, но вы сами гарантируете демонтаж, а кроме того, за свой счет отольете другие, идентичные по весу и по звучанию. Если нас устроит качество, привезете в Гарвард и повесите на престарелое место.
Когда эта активность началась, я как звонарь Московского Кремля в составе группы экспертов попал в Lowell House, где освидетельствовал престарелые колокола, убедился, что всё целое, ничего не разбито. Впервые к ним прикоснулся и даже смог позвонить. Незабываемый был визит…
После этого шла напряженная труд. Приезжали делегации из Америки, мы принимали их на самом высоком уровне. В 2008 году я дважды летал в Штаты. Старые колокола уже готовились сбросить с башни, а перед этим устроили последний звон. Я сделал доклад о колокольной традиции в России. Когда же колокола демонтировали, и привезли новоиспеченные, я в составе группы курировал обустройство звона.
До этого американцы играли на колоколах по своему представлению, весьма далекому от традиций. Мы же научили названивать по нашим канонам, показав русскую колокольную школу, ее богатство и глубину. Это был гуманитарный жест.
– Колокола висят в Даниловском?
– Да, вернулись домой, все на пунктах. Я неоднократно звонил в них, любой теперь может их там услышать. …
О Большом
– Хорошо, когда у истории счастливый финал.
– К сожалению, не вечно удается восстанавливать историческую справедливость. Но надо пробовать. Много лет пытаюсь добиться, чтобы из Большого театра вернули исторические колокола, какие в 1932 году были изъяты у московских церквей. Главные из них – два больших колокола храма Воскресения Христова в Кадашах. Знаменитый колокол XVIII столетия Константина Слизова, автора Большого Успенского колокола Московского Кремля, используется сейчас для того, чтобы в опере "Борис Годунов" и иных постановках пару минут пошуметь в нестройном колокольном подборе из-за сцены. Все наши попытки достучаться до минкульта и иных начальников пока не принесли результата.
Ведь Большой театр может поступить по аналогии с Гарвардом, когда были отлиты новоиспеченные колокола, а старые возвращены на историческое место. Кадашевская колокольня возле Третьяковки до сих пор пуста, хотя два главных колокола сохранились, и они названивают, но не в храме, а в театре. Висят за сценой…
Мы горько шутим, что Москва-река, наверное, шире Атлантики. Ведь из-за океана удалось перебросить колокола Даниловского монастыря, а через реку из Большого театра в Кадаши два колокола никак не могут переехать.
Еще один уголок Москвы должен обрести собственный голос. Кадашевская колокольня заслужила, чтобы и жители столицы, и гости ахнули, услышав исторический звон напротив Кремля, какого не было столько лет.
И Большой не останется внакладе. Можно же заказать, подобрать колокола, которые будут звучать в гармонии с оркестром, а не "шуметь", как сейчас. Их отлили бы собственно для Большого с логотипом театра. Это было бы потрясающим культурным событием, которое воодушевило бы верующих, ждущих возвращения святыни, и отдало бы должное великому арене, спасшему колокола от переплавки. В 1932 году колокола, безусловно, должны были сгинуть в печках. То, что Большой театр зачислил тогда их к себе, благородный жест. Но почему сейчас не совершить еще один?
Праздник колокольного звона.
О профессии
– Интересно, среди звонарей есть иерархия?
– Формально нет. Ценится опыт. Он измеряется не только тем, сколько лет звонишь, но и неким портфолио, где перечислены объекты, на которых названивал и помогал обустроить звон, звонари, с которыми общался. Такие достижения очень весомы.
При этом, как во всяком профессиональном цехе, есть разные течения, часто не пересекающиеся друг с другом. Есть симпатии и антипатии, внутренний мир "в цеху" организован сложно, нет монолитного состава, чтобы все, как один.
Не скрою, нас пугает, что человека с колокольни может вытеснить робот. В стране деятельно развивается электромеханический, электронный звон, который превращает колокольни в агрегат по производству звуков. Очень серьезная опасность. В итоге деградирует звонарская школа. Зачем необходимы люди, если роботы и так справляются с церковными обязанностями?
Понимаете, мы ведь не машинисты поезда, который можно сделать беспилотным. Мы участвуем в службах, вкладываем в звон живую давлю. Прихожане, идущие в храм, будут знать и чувствовать, что в колокол бьет агрегат, машина, которую запрограммировали определенным манером. Отношение совсем другое…
Например, в храме Христа Спасителя каждый звонарь умеет всё. У нас не существует ролей, как в оркестре. Мы взаимозаменяемы, и звон будет отличен. В этом наша сила. Мы передаем друг другу опыт.
– Сколько человек в команде?
– В штате – десять звонарей. Плюс волонтеры.
– А истина, что звон исцеляет?
– Ерунда! Мы болеем, как все нормальные люди. Гриппом, коронавирусом, чем угодно. Простужаемся… Никакой магии тут нет.
Не надо ожидать от колокола чуда: раз ударил, и будет тебе счастье, второй – еще десять долларов на счет капнули, третий – в семейству проблемы рассосались… При таком раскладе мы ничем не отличались бы от оккультистов, экстрасенсов, которые делают какие-то пассы на свечках.
– Династии среди звонарей встречаются?
– Непременно. Куда без них? Я застал уже два поколения. Вижу, приходят дети, потом они вырастают и звонят дальше. Безусловно, преемственность. Могу рассказать массу увлекательных историй, как люди становятся звонарями.
– И женщины?
– Никаких ограничений и сексизма. Конечно, мужчин больше, работа физическая, но в любом случае не мешки с углем ворочать. Случаются у нас милые дамы… Скажем, часто сюда, на колокольню храма Христа Спасителя, приходит профессиональный музыкант, перкуссионистка. Мы все излюблен ее. Катя – замечательный звонарь, очень талантливая.
День Победы: в небе – асы, на земле – перезвон колоколов. Фото: Александр Джус
О 9 Мая
– Ведаю, сердитесь, когда спрашивают, всё ли в порядке у звонарей со слухом.
– Как видите, нормально с вами разговариваю, даже не переспрашивал ничего.
Звук колокола мягкий, мягкий, мы можем разговаривать во время звона и слышать друг друга.
Если бы колокольню окружала звукоотражающая камера и энергия удара возвращалась к нам, все ходили бы в берушах и наушниках. Как в цеху завода. Но мы стоим на отворённом пространстве и прекрасно себя чувствуем, не нуждаемся в дополнительной защите для ушей.
– А по возрасту ограничений нет?
– Зависит от физического состояния любого человека. Покойный Владимир Машков до последнего звонил на Новодевичьем монастыре. Ему исполнилось уже 94 года. Игумен Михей в Троице-Сергиевой лавре был весьма нездоровым человеком, люди с такими диагнозами ведут образ жизни инвалида. А он, опираясь на две палки, поднимался на колокольню Лавры и трезвонил там. "Превращался в птицу" и летал в своих звуках. Звон сам по себе не спрашивает от мастера физических усилий. Даже немощный человек может звонить красиво.
– Вы, Константин Александрович, за тридцать лет разобрались, по ком все-таки названивает колокол?
– По жизни каждого из нас. Нельзя заткнуть уши и не услышать этот звон. Вернее, заткнуть-то можно, но звон проникает в давлю. И праведника, и грешника – кого угодно. Если остался равнодушным, не дрогнула струна внутри, значит, с человеком что-то не так.
Но колокольный звон – еще и соборный манер. По звуку колокола общество собиралось, чтобы вместе отпраздновать радостное событие или встретить тяжелое время скорби. Так организована наша жизнь.
– У вас есть любимый праздник?
– Конечно, 9 Мая – особый день для всех. У меня воевал дед, участвовал в обороне Москвы. Помню, когда еще бывальщины не ветераны, а фронтовики. Чувствую разницу между этими понятиями. Надеюсь, не нужно объяснять…
У нас, у московских звонарей, есть неплохая традиция: каждый год 9 мая в полдень звонят все колокола города. Сначала поминальный звон в память всех погибших, затем – викториальный (победный) трезвон. Это сурово обязательно.
В храме Христа Спасителя есть еще одна привилегия: с колокольни видим технику и авиацию, которая движется во пора парада. Картина потрясающая. Она никогда не надоест…
Но, пожалуй, именно любимый праздник – Пасха. Что может быть лучше? Пост позади, горячая седмица. Христос воскрес. Ты должен утереть слезы и подумать, что наступает другое время, новое.
Поэтому так люблю, когда в пасхальную ночь после Великой субботы ударяю в колокол и вдруг слышу "Христос Воскресе", видаю красные свечи, понимаю, что дальше будет лучше, жизнь налаживается…
