«Брань до сих пор мне снится»
Все права на фотографии и текст в данной статье принадлежат их непосредственному автору. Данная фотография свзята из открытого источника Яндекс Картинки

«Брань до сих пор мне снится»

Военное пора требовало от людей особого мужества, сокрушительной силы и невероятного желания жить. Все эти приметы времени соединились в Юрии Николаевиче Транквиллицком. 

Сейчас ему 95 лет, а на момент основы войны было 15. До того как пойти воевать, он работал слесарем-сборщиком на заводе,  какой делал авиационные бомбы. На фронте оказался после офицерских курсов в 18 лет — во фронтовой рекогносцировке, сразу командиром взвода. Был тяжело ранен в ходе операции «Багратион» по освобождению Белоруссии, но чудом выжил и вернулся домой — Победу повстречал на Красной площади 9 мая 1945 года.

В эти праздничные дни график ветеранов расписан почти поминутно — масса встреч в школах, университетах, участие в памятных мероприятиях. Но Юрий Николаевич нашел время пригласить корреспондента «Матч ТВ» к себе домой и рассказать о брани, жизни, смерти и самбо.

«Брань до сих пор мне снится»

Фото: © Из личного архива Юрия Транквиллицкого

Самбо прошло алой нитью сквозь всю жизнь Транквиллицкого — он начал заниматься им еще в школе, не раз спасался зачислениями самбо в рукопашной с фашистами и даже после тяжелого ранения, с инвалидностью второй группы, вернулся на ковер.

После брани Юрий Николаевич поступил во ВГИК на кинооператора. Работал на «Мосфильме», а потом увлекся фотожурналистикой и в качестве корреспондента журнала «Советский Альянс» объехал полсвета. В каждой третьей стране из тех,  где он побывал,  с успехом минули его фотовыставки.

Квартира Юрия Николаевича похожа на музей народов мира: здесь ритуальные африканские маски, военный щит из кожи бегемота, челюсти трех акул, коллекция бабочек, копия каменного календаря майя и еще сотня увлекательнейших вещиц.

Транквиллицкий одним из первых в СССР занялся фотосьемкой в толще воды. Он показал нам свою самоделковую маску — фронтовой котелок с обрезанным по форме лица дном, спаянный с плотным стеклом.

Наш герой глядит прямо, спину держит ровно, говорит так, что оторваться невозможно. Недаром он много лет преподавал в родном ВГИКе основы композиции грядущим операторам и режиссерам.

«Брань до сих пор мне снится»

Фото: © Юрий Транквиллицкий

«Я НЕ СТРЕЛЯЮ — И ФАШИСТ НЕ Бьёт. КАК В СКАЗКЕ»

— У вас есть любимые фильмы о войне?

— Нет. Я фильмы о брани не воспринимаю. Хотя многие из них делали мои друзья — Петр Тодоровский, Юрий Озеров, Григорий Чухрай. Они и сами воевали. Но в собственных беседах я их всех, к сожалению, критиковал. В этих фильмах есть взрывы, танки, испачканные гримом лики актеров-солдат, изорванная грязная одежда. Но в их глазах нет ужаса войны.

Что такое война? Это худшее, что человечество придумало. Брань — это когда мы убиваем и нас убивают. И я тоже убивал. Если бы не убивал, не разговаривал бы сейчас с вами. А какой-то немец ликовал бы, что убил еще одного советского офицера.

Война — вне человеческого разума. И гордиться войнами — как-то не ведаю… Я не горжусь. На моем счету более 30 убитых  фашистов. Но это не основное.

— А что же главное?

— На меня один фашист прыгнул с крыши деревенского дома, ногами в горбу. Тяжеленный немец! Я тогда весил 50 с небольшим килограммов, а в нем были все 90. Прыгнул он всем своим весом, да еще и неожиданно. Я упал ликом в грязь. Он сел ко мне на спину и начал душить.

Если бы я до брани не занимался самбо, начав еще мальчишкой 12-летним, — так бы и остались мои косточки на белорусской земле. Но уже теряя разум,  на каком-то автоматизме мне удалось заломить ему руку, и тут же я сломал ее в локте. Это все отработано в самбо — элементарно попросту, как пять спичек разломить. В запале борьбы я сломал ему и вторую руку.

Еще был такой случай. Мы с моим взводом победили болото, вышли к деревне, которую должны были освободить. Вылезая из воды, я краем очи почувствовал какое-то шевеление поблизости. Глянул — фашист рядом, метрах в 50-ти. Целится в меня — сейчас будет бить. Я разворачиваю свой автомат, нажимаю — автомат отказал. Видать, попала ряска — я не уберег оружие в болоте. Длинно держал над водой, но несколько раз приходилось нырять, и в автомат попал сор, поэтому затвор заклинило.

Я не бью — и фашист не стреляет. Ну, как в сказке. У меня автомат засорился, а у него, может, патроны кончились. Такое нередко бывало. Расход патронов очень большой — нажал несколько раз, надо менять всю кассету. Для этого нужна минута покойная — остановиться, вынуть использованную кассету, достать из мешка на спине новую, заправить ее.

Фашист отчаянный — несётся на меня.

С ходу бьет ногой в пах. Видно, что тренированный боец. Я ловлю ногу и мастерю ему прямо через кожаный сапог болевой прием на ахиллесово сухожилие. Делать этот прием на ковре сопернику — твоему товарищу — можно только медленно, до начала болевых ощущений, пока соперник не начинает сдаваться — он тогда подает сигнал постукиванием по полу или сообщает «есть».

В боевой обстановке из-за резкого и сильного захвата сухожилия рвутся. Боль адская. Немец взвыл, и тогда уже было легковесно его отправить на тот свет.

У меня было шесть рукопашных боев за войну. Шесть немцев. И у всех шести я выиграл схватку. Это моя самая основная победа. Она стала возможной благодаря моему тренеру — создателю самбо Анатолию Аркадьевичу Харлампиеву.

«Брань до сих пор мне снится»

Анатолий Аркадьевич Харлампиев / Фото: © РОСС

— Как и когда вы очутились в самбо?

— В 1938 году. Мне было 11 лет, когда на перемене в школе подошел здоровенный молокосос из 8 или 9 класса и просто свалил меня на пол при всех. Почему — не знаю. Было жутко обидно. Я же на голову меньше и на килограммов 15-20 легче его, ничего сделать не мог.

Мимо проходил десятиклассник. Он щелкнул моего обидчика по лбу и произнёс: «Чего маленьких обижаешь? Ты ко мне подойди — я тебе покажу, что такое приставать к мощным».

А меня отвел в сторону и спросил: «Хочешь его наказать?» Посоветовал найти на Ленинградском проспекте спортивный клуб «Крылья Рекомендаций» и запомнить имя Харлампиева. И упросить его, чтобы принял меня в секцию самбо.

Я долго размышлял — стоит идти или нет, и только лет в 12 начал заниматься. Через три месяца уже почувствовал в дланях силу. Подошел к тому восьмикласснику на большой перемене, сказал: «Защищайся», и уложил его себе под ноги. Вот моя первая победа. Тогда я уверился, что самбо — необязательно вес и огромные мышцы, а больше то, что твои мышцы умеют делать. Самбо — это владение зачислениями, которые дают возможность победить более сильного соперника.

Моя смертельная победа над теми шестью фашистами в рукопашной — необыкновенно заслуга самбо.

«ВЗВЕШИВАЛИ ТЕЛОГРЕЙКИ — У КОГО БОЛЬШЕ ОСКОЛКОВ ПОПАЛО В ВАТУ»

 — Вы продолжили заниматься самбо и после брани?

— У меня было тяжелое ранение — попал под осколки разорвавшегося в пяти метрах снаряда. А я был в ватной телогрейке. Ведаете, что это такое? Непривычное для молодых слово. Это стеганая куртка из толстой ваты.

Отправляясь в бой, мы всегда натягивали телогрейку, даже в жару. Потому что в этой вате застревали осколки. А после проведенной операции вручную прикидывали, вешали — у кого стала тяжелее всех телогрейка. Вынуть эти осколки из ваты было почти невозможно. Надо тщательно рыться пинцетом или просто разрывать ткань — никто этим в боевых условиях не занимался.

Но телогрейка спасала не от итого. Осколки, накрывшие меня, были разные. Один из них попал в район сердца. А я в нагрудном кармане носил портмоне.

— Этот кошелек спас мне жизнь. Осколок пробил его, пробил грудную мышцу и воткнулся в ребро. Без этой мудреной траектории осколок пролетел бы прямо в сердце.

«Брань до сих пор мне снится»

Фото: © Анастасия Панина

— Вот такой дорогостоящий моему сердцу сувенир.

Другими осколками перебило правую руку, половину бицепса вырвало, со всеми нервами и кровеносными сосудами.

В медсанбате было два полуспящих хирурга — не ведаю, сколько часов без сна они уже оперировали. Один говорит — давай по локоть ампутируем. Второй отвечает — нет, ранение рослее, надо ампутировать по плечо.

Затем кто-то из них ушел спать, а другой взял выбитый кус мяса, приложил его к ране и пришил. Рука была черная и неподвижная целый год. Я ее даже возвысить не мог. Постоянно массировал без особой надежды.

Маме пришла похоронка на меня. А я потом строчил ей письмо,  что жив, левой рукой.

Уже в 1946 году я вышел на первенство Москвы по самбо. Как бился? Просто забрасывал эту недвижимую черную руку на противника. Боролся буквально одной левой. Выиграл 9 схваток из 10. То кушать я стал призером первенства Москвы по самбо, будучи одноруким.

Прошло много лет, прежде чем сила вернулась в правую длань. Но почерк испортился безвозвратно.

— Вы совсем молодым оказались в разведке, да еще и в роли командира…

— Фронтовые агенты живут и умирают на передней линии фронта. А кто-то всю войну проходит, ни разу не побывав на переднем кромке, — все время в тылу.

Когда я пришел на войну, получил взвод и занял окопы, гляжу — сапожник, повар, конюх — все в наградах. После удачного боя привозят, как говорят по-фронтовому, мешок орденов. Кому их раздать? Тем, кто живой. Одни погибли — их прикопали, а то и не прикопали. Раненые удалились, уползли в тыл в госпиталь, а кто остался? Те, кто на передней линии не был. Их и награждают. Кушать в этом какая-то несправедливость. Хотя на войне вообще не надо справедливость искать. Ведь немцев, фашистов, никто не звал на нашу землю. Сами пришли, не спросив. Я их до сих пор, если честно, полюбить не могу. Я против них воевал — против низких солдат гитлеровской Германии. И подлее существ не знаю. И поверить в то, что их дети разом перестроили мозги, трудно.

На передовой между нашими и немецкими окопами было 200 метров. По ночам мы слушали немецкие песни, они что-то на лабиальный гармошке курлыкали. Но была негласная договоренность,  что ночами обстрелы не ведутся ни с одной из сторонок.

«Брань до сих пор мне снится»

Фото: © Личный архив Юрия Николаевича Транквиллицкого

«ПОСЛЕ ПЕРВОЙ РАЗВЕДКИ БОЕМ ОТ МОЕГО ВЗВОДА ОСТАЛОСЬ ШЕСТЕРО ЖИВЫХ»

— Агенты на войне выполняли множество задач. Какая из них была для вас самая тяжелая? 

— Вы ведаете, что такое разведка боем? Это, выражаясь прямо, жертвование малым подразделением для выявления огневых точек противника и грядущей большой операции.

Мой взвод дважды гоняли в разведку боем. Для этого нужно вылезти из своего укрытия и нестись к немецким окопам. Бросать гранаты, стрелять, шуметь — как будто инсценировать начавшуюся атаку. А наша артиллерия в это пора должна засечь, где находятся огневые точки противника.

Жестокая штука. После первой разведки боем от моего взвода в 25 человек в живых осталась шестеро.

Брань досталась мне очень больно, не считая ранений даже. Какие только ужасы я не видел. Вы воображаете себе гору из 100 трупов? Как сейчас помню.

Местность там была заболоченная, а тела никто не погребал, они лежали и гнили. Один труп периодически поднимался на болоте, раздувался, что-то лопалось — видать, выходил гнилостный газ, и он снова тонул. Через какое-то время опять всплывал и поднимался. И все это у нас перед глазами. Всегда.

Война до сих пор мне снится. Многие фронтовики об этом говорят, я не исключение. Она цепко держит нас в своих дланях, не отпуская.

Я считаю, что человечество пока еще находится в диком состоянии. Все, включая вождей. Потому что сейчас вот-вот опять начнется брань. Они никак не могут сесть за один стол и как-то договориться утихомирить страсти. Решение проблемы при поддержки самых смертоносных видов оружия может привести к потерям мирового масштаба. Это абсолютно страшная и неумная ситуация.

Глупее войны ничего не знаю. Я на своем опыте убедился, что это предел, за каким разум разлагается. Нет разума у тех, кто затевает войны.

— Сначала женский голос. Думаю, кто-то разыгрывает. Сообщаю: бросьте, ну что вы чепухой занимаетесь. Отвечают: ну как же, вот я сейчас на него переведу звучен.

И правда Жуков. Сказал: «Я вас жду завтра у себя на даче в такое-то время. Машина приедет за вами».

Пока я в назначенное пора не увидел машину, не мог поверить. Водитель вышел, очень вежливо открыл передо мной дверцу.

О чем мы разговаривали — пожалуй, я и спустя 75 лет после завершения войны не готов сказать. Потому что тема разговора была несколько… непривычная. Неожиданное дополнение к жизнеописания Жукова.

«Брань до сих пор мне снится»

Фото: © Анастасия Панина

— Вспомнил такой случай. Генерал-майор Бойко приехал к нам на передний кромка. Мы как раз только окопались перед последней дорогой из Витебска на Минск, на запад. Впереди было немало немцев и техники. Он сказал: «Приказываю перерезать эту дорогу, здесь произойдет окружение витебской группировки фашистов. Тогда находи, что звезда Героя у тебя на груди».

Мы перерезали и закрепились. Там было полно хлама — расшибленные грузовики, бронетранспортеры и другое. Завалили этим хламом дорогу. Охрану перестреляли.

В этом месте меня и ранило. Сейчас там стоит памятная плита с надписью «Тут произошло окружение фашистов Витебской группировки и соединение 3-го Белорусского фронта, — это мой фронт, — с 1-м Прибалтийским».

Я задание выполнил, а генерал про «звездочку» позабыл. Правда, я спокоен ко всем этим вещам. Дадут — спасибо, не дадут — сам ходить и напоминать не сделаюсь.

Уже когда война кончилась, мои друзья узнали домашний телефон этого генерала. Можно было позвонить и напомнить ему, к тому же он в Москве жил, — я не сделался.

А самая для меня приятная и высокая награда — атласная лента с надписью «Легенде самбо». Ее получили итого 3 самбиста в истории, я и два заслуженных мастера спорта. Я же не мастер спорта. У меня со всеми этими ступенями вышло плохо. Потому что вместо того, чтобы заниматься спортивными выступлениями и выполнением разрядов, я занимался бранью.

Мой первый и главный тренер Харлампиев — обладатель высочайшей педагогической культуры. Он нам не только демонстрировал приемы, но еще и рассказывал многое о жизни и спорте. После его лекции о курении я ни одной затяжки не сделал.

Самбо я нахожу лучшим видом спорта. Кстати, Владимир Путин — мастер спорта по самбо. Недавно его спросили, какие у него излюбленные приемы, — и он назвал мои любимые приемы. Передняя подножка и зацепы, подсечки — труд ногами. Этому меня научил, помимо Харлампиева, мой близкий друг, уже ушедший из жизни — Женечка, Чумаков Евгений Михайлович. Он неоднократный чемпион страны, тренировал меня после войны.

— Вы помните, как провели 9 мая 1945 года?

— Я был на Алой площади. Невозможно описать словами то ликование и всеобщее счастье,  которое накрыло людей. Брань закончилась! Народу было так много,  что у всех трещали  ребра. Но никто не уходил,  давки тоже не было.

Никогда до и никогда после я подобного счастья не чувствовал.

«Брань до сих пор мне снится»

Фото: © Анастасия Панина

Юрий Николаевич издал четыре книги: фотографическая летопись «Мой пестрый век», «Симфония светотени, конфигурации и колорита» — учебник для студентов ВГИКа по основам композиции, «Взгляд на Великую Отечественную брань из окопного ада» — в пояснениях не нуждается и «Фотомиг» — самая свежая фотографическая книжка с отличным качеством печати и бумаги.

Как раз в этой книге есть черно-белый кадр, где Транквиллицкий сброшен у своего первого окопа в Белоруссии. Окоп сильно зарос, но перекопать эту землю до сих пор невозможно, потому что она наполовину заключается из осколков мин и снарядов. И в этом есть очень точная метафора войны.

Листаем дальней фотокнигу Юрия Николаевича. В ней почти вся вторая половина ХХ века в лицах — Юрий Гагарин, Влюбленность Орлова,  юный Олег Ефремов и Михаил Барышников.  В ней  запечатлены простые люд со всего мира, которых корреспондент  встретил в своих экспедициях. Есть и ценные собственные фото — маленькая дочь, обожаемая супруга с собакой на байдарке плывет по реке — излюбленный вид отдыха семьи Транквиллицких.

«Брань до сих пор мне снится»

Фото: © Личный архив Юрия Николаевича Транквиллицкого

Все его фотографии полны жизни. И видать жизнь так ярко, возможно, мог только человек, своими глазами видевший смерть.

Как показывает история, чьи уроки мы никак не желаем учить, человек способен на все. Иногда он способен придумать идеологию, которая определяет, кому жить и умирать. Порой способен ворваться на чужую землю летним ранним утром и начать убивать, разрушать и увечить все, до чего дотягиваются жадные руки. А иногда способен пройти войну и выжить, получить образование, завести семейство и вообще построить себе такую жизнь, о которой современники могут мечтать и сейчас.

Человек способен на все. И лучшее, что мы можем мастерить в благодарность живым и в память ушедшим, — стремиться к миру и ценить собственный каждый миг.

>