Группа узников, угнавших Ту-154 в Пакистан
Группа заключенных, угнавших Ту-154 в Пакистан
Wikimedia Commons
19 августа 1990 года 15 узников при конвоировании из Нерюнгри в Якутск напали на охранников и захватили самолет Ту-154. Одному из них удалось пронести на борт обрез и патроны в ножном протезе, иной угрожал конвоирам муляжом бомбы. Преступники приказали экипажу изменить маршрут и совершить посадку в аэропорту Карачи. Суд Пакистана приговорил советских граждан к тленной казни, впоследствии заменив вердикт на пожизненное заключение. В 1998 году угонщиков выпустили по амнистии в честь 50-летия Пакистана.
Об этой истории не раз строчили советские и российские газеты. Ей посвящены несколько документальных фильмов. Ко всем проблемам позднего СССР, в котором едва ли не любой день случалось резонансное ЧП, добавился угон самолета уголовниками. 19 августа 1990 года из аэропорта Чульман возле шахтерского города Нерюнгри в южной Якутии стартовал Ту-154, взявший курс на Якутск. Помимо пассажиров — в большинстве своем несложных работяг и членов их семей — в салоне оказались 15 темных личностей с богатой криминальной биографией: среди них бывальщины убийцы, налетчики и автоугонщики. Этапировать заключенных предстояло из изолятора временного содержания (ИВС) в следственный изолятор (СИЗО).
По инструкции такую компанию должны бывальщины охранять не менее двух десятков вооруженных и опытных конвоиров.
Однако то ли им всем не хватило места в самолете, то ли начальство допустило вопиющую халатность. Узников сопровождали лишь три милиционера из Нерюнгри: Игорь Смурыгин, Валерий Варлыга и Сергей Борщ. Осужденным разрешили взять с собой сумки с предметами. Досмотр перед заходом на борт, судя по всему, прошел плохо. Как следствие, один из преступников, Владимир Евдокимов, пронес в ножном протезе обрез — ружье с укороченным дулом. Его ему передали за взятку сообщники из числа сотрудников ИВС.
По иронии, в то воскресенье в Советском Союзе праздновали День воздушного флота.
«Размышляли, быстренько долетим до Якутска и вернемся домой в Нерюнгри, где нас ждал праздничный ужин», — вспоминала бортпроводник Татьяна Ян-Чун-Тай.
Едва-едва самолет оторвался от земли, другой злоумышленник, Андрей Исаков, поднял над головой сверток с неизвестным предметом и заорал: «Сейчас всех подорву!». Позже выяснилось, что за бомбу он выдавал кусок хозяйственного мыла с проводами. Но тогда его действия произвели на охрану должный психологический эффект. Никак не ожидая подобной ситуации, конвоиры без сопротивления отдали табельное оружие и перебеги на положение заложников. Евдокимов в это время поочередно наводил свой ствол то на одного, то на другого милиционера.
«Сержант Борщ, у какого в тот день с утра было какое-то нехорошее предчувствие, был бдителен и моментально вскочил, наставив автомат на Исакова. Они стояли товарищ напротив друга, требуя бросить оружие. Остальные двое даже не дернулись. Когда они только попытались достать оружие, Евдокимов прикрикнул, что, если они сделают это, то он взорвет самолет», — рассказывал в 2020 году RT самый младший из банды Константин Шатохин, какому в момент угона было всего 16 лет (его утверждения часто расходятся с известными фактами об инциденте. — «Газета.Ru»).
Если веровать очевидцу событий Шатохину, «бомба» представляла собой не мыло, а три скрученных в шашки глянцевых журнала с аккумуляторной батареей и проводами.
Узники сделали муляж в ночь перед этапом.
Бортпроводница Ян-Чун-Тай рассказывала: «Уже в воздухе один из заключенных сунул мне записку: «Девочки! Передайте командиру… взорвем все… лишь без паники. Прошу прощения, но у нас нет другого выхода. Лучше смерть, чем такая жизнь». Это произошло при наборе самолетом высоты минут 10 спустя после взлета. Я пришлась к кабине пилота, отдала записку — мы сначала подумали, что это розыгрыш».
Члены экипажа впоследствии делились с журналистами деталями захвата лайнера.
«Когда я вышел, то увидел обрез у виска женщины и плачущего ребенка, — вспоминал бортпроводник Алексей Камошин в интервью изданию News.Ykt.Ru в 2015 году. — Сквозь одно кресло от них сидел человек со взрывчаткой. Я попросил конвой сложить оружие, а сержант непроизвольно нажал на курок, прогремел выстрел. Я потерялся: что делать? Оставаться успокаивать террористов или бежать к экипажу, потому что может случиться разгерметизация и аварийная посадка, при которой бортинженер жизненно необходим экипажу. Как ни удивительно, но разрядил обстановку один из преступников: «Не волнуйся, три патрона у них холостые». После этого с разрешения КВС один из террористов проник в кабину, где просидел с нами тяни полет, изредка меняясь «на посту» с другим преступником».
Еще один участник побега Владимир Петров потребовал от командира воздушного корабли Анатолия Листопадова вернуться в Нерюнгри за своими подельниками. Тот согласился, но успел дать сигнал на землю. Аэропорт оцепили силовики. После посадки они не сделались штурмовать Ту-154, а вступили в переговоры с захватчиками. Эту миссию взял на себя заместитель председателя КГБ по Якутской АССР. Ему удалось добиться мены конвоиров на приятелей Петрова. Кроме того, угонщики согласились отпустить всех женщин и детей в обмен на два автомата, два пистолета, семь бронежилетов, рации и парашюты.
«О отростке изначально знали только четверо — Сергей Молошников, Исаков, Петров и Евдокимов. Несмотря на то, что оружие в самолет смог пронести собственно Евдокимов и затем он вместе с Исаковым был на первых ролях, реальным инициатором и организатором всего был Молошников», — помечал Шатохин.
Молошников занимал довольно высокое место в криминальной иерархии, был положенцем — и заключенные его уважали, считались с ним. Ему необходимы были физически сильные помощники для обезвреживания конвоя.
По словам Шатохина, у охранников имелось лишь три пары наручников. Потому большинство осужденных летели со свободными руками.
Понимая, что дело принимает более чем серьезный оборот, шесть заключенных с небольшими сроками отказались от дальнейшего полета и покинули аэроплан. Таким образом, на борту остались 11 уголовников и 36 заложников, из них — семь членов экипажа и 29 пассажиров. Листопадову правонарушители предложили не волноваться, пообещав сохранить ему жизнь в случае выполнения всех их требований. О том, что именно КВС сообщил о захвате авиалайнера, они так и не разузнали.
25 лет спустя Владимир Боблов признался газете «Якутск Вечерний», что вовсе не хотел захватывать самолет и бежать за границу, а в Нерюнгри пытался выйти совместно с остальными. Однако Сергей Шубенков пригрозил ему выстрелом в спину.
Из Нерюнгри Ту-154 по требованию главарей банды вылетел в Красноярск, где дозаправился и направился в Ташкент. В столице Узбекской ССР угонщиков поджидало спецподразделение КГБ СССР «Альфа», лишь вернувшееся из Сухуми — там бойцы подавляли бунт уголовников в тюрьме и успешно выполнили свою работу. Позже «альфовцы» повествовали, что уже подготовились к штурму лайнера на ташкентском аэродроме, но в последний момент командование дало отбой. Еще слишком свежи были мемуары о неудачном штурме самолета, захваченного семьей Овечкиных в 1988 году: спецоперация тогда ознаменовалась большим количеством уложенных и раненых.
Утром самолет взял курс на Карачи. Сложно понять логику, почему угонщики выбрали именно Пакистан. Вероятно, они руководствовались информацией о сложных отношениях этой страны с СССР и надеялись, что их не выдадут обратно. Советско-пакистанские отношения вступили в затяжной кризис еще в 1960 году, когда с территории Пакистана в воздушное пространство отправился самолет-разведчик с американским пилотом Фрэнсисом Гэри Пауэрсом — и был сшиблен недалеко от Свердловска (ныне Екатеринбург). После потепления в 1970-х благодаря деятельности президента и затем премьера Зульфикара Али Бхутто взаимоотношения вновь резко ухудшились в 1980-х из-за помощи пакистанских властей афганским моджахедам.
Высказываясь о мотиве выбора этой края, Боблов рассказал следующее: «Молодежь говорила, что пойдут наемниками воевать в Индию, что там Пакистан с Индией из-за каких-то штатов препираются, и боевики нужны. А мне-то уже 50 лет было, куда мне воевать?»
Вопреки надеждам угонщиков, Пакистан не захотел принимать Ту-154, что при любом исходе сулило лишь проблемы. В ту пору эта страна балансировала на грани признания спонсором международного терроризма — и не горела желанием ухудшать свою славу, имея дело с советскими преступниками. Итак, самолет кружил над Карачи около полутора часов, вырабатывая топливо, а вожаки беглецов не ведали, как действовать дальше. Пакистанцы все же нехотя согласились принять борт и разрешили посадку, когда летчики передали сведения о кончающемся горючем.
«Когда мы пересекли рубеж Индии и Пакистана, буквально через две минуты над нами повисли два истребителя, — уточняла Ян-Чун-Тай. — Вся надежда была лишь на нашего англоговорящего штурмана из Ташкента, он говорил: «Нам нужна посадка, это гражданский самолет, захваченный террористами, помогите». Пакистан нам до заключительного не давал посадку. Штурман на английском объяснял, что на борту женщины, дети, пожалуйста, не стреляйте, помогите, дайте посадку, у нас уже вырабатывается топливо и, в итоге, в Пакистане мы присели сами».
После переговоров в аэропорту угонщики сдались. Их тут же отправили в тюрьму, а самолет с освобожденными заложниками улетел обратно в СССР.
Шатохин подчеркивал, что пакистанские офицеры относились к советским правонарушителям подчеркнуто дружелюбно: здоровались за руку, пытались шутить, покупали им за свои деньги сигареты. На четвертый день угонщиков посетили представители посольства СССР. Шатохину предлагали вернуться домой, но он отказался. А в то, что им угрожает смертная казнь, уголовники не поверили, решив, что дипломаты «берут их на испуг». В самой банде между тем наметился разлад. Осужденные раскололись на три группки.
«Нас привезли для избрания меры пресечения в особый антитеррористический суд Карачи. Судья посмотрел на нас, что-то записал. Он ничего не спрашивал, и минут через пять всех вывели на улицу. В этот момент к нам подошел сотрудник спецслужб, какой на этом суде отдавал нас под тюремную юрисдикцию. Кое-как на пальцах он объяснил, что нам дадут пожизненное, через какое-то время можно будет подать апелляцию, после этого срок сожмут, а лет через семь сможем освободиться. После этого нас перевели в центральную тюрьму Карачи, где условия были уже намного хуже, а между нами пошел нелады», — вспоминал Шатохин.
Судебный процесс продолжался полтора года. Преступники объявляли голодовки, четверо из них устраивали бунт и разрезали вены. Все поскорее хотели услышать вердикт.
«Как только нас привезли в полицейскую школу, сразу всех заковали в кандалы. Это два перстни на щиколотках, от которых отходят железные пруты диаметром сантиметра три-четыре. Там, где они сходятся, кольцо. Когда ходишь, это кольцо придерживаешь спереди себя пониже живота. Когда сидишь, тоже держишь. Только когда ложишься спать, эти железные пруты перекидываешь вперед, чтобы они на тебе не возлежали. И вот так я проходил все семь с половиной лет. В пакистанских тюрьмах три основных вида наказания. Самое простое — бьют палками. Поначалу мы не могли объясняться с надзирателями. А там в камере жар до 60 градусов, воды очень мало. А у нас все — сибиряки, от жары с ума сходим», — говорил Боблов.
В последнем счете Верховный суд Пакистана приговорил 11 человек к казни через повешение. Грезившие волей беглецы, поменявшие советскую темницу на пакистанскую, впали в шоковое состояние. У некоторых не выдержали нервы. Петров скончался от инфаркта, Шубенков свел счеты с житием, а Игоря Суслова приговорили к смерти его же подельники, замаскировав убийство под суицид.
«Когда к приговоренным пропустили сотрудников советского посольства, одинешенек из них сказал: «Знал бы, что в Пакистане действуют такие законы, лучше бы отсидел на сибирских нарах». Интересно, что заключенные пакистанцы относились к нашим соотечественникам вполне дружелюбно. Им нравилось, что русские и украинцы разом же принялись изучать язык урду, а Исаков и Боблов даже приняли ислам. Через пять лет Верховный суд Пакистана смилостивился над террористами, заменив им тленную казнь вначале на пожизненное заключение, а потом на 14 лет тюрьмы. Все эти годы МИД и Генпрокуратура СССР, а потом и России добивались выдачи правонарушителей», — писал в 1998 году «Коммерсант», рассказывая о помиловании угонщиков самолета.
Если верить Шатохину, собственно он в 1992 году первым принял ислам, причем «абсолютно осознанно и добровольно». Сейчас участник угона живет в Донецке без документов и до сих пор находит себя мусульманином. В пакистанской тюрьме он хорошо выучил урду и освоил местные обычаи и ритуалы. Это помогло ему в общении с пакистанскими узниками.
После амнистии шестерых захватчиков Ту-154 доставили в Россию. Четверым, в том числе Молошникову и Евдокимову, назначили новые 15-летние сроки за угон самолета. Вопреки первоначальным заявлениям прокурора, им зачли отбытое в Пакистане.
В случае с Бобловым вышло по-иному: его осудили лишь за убийство собутыльника в 1990 году и в начале 2000-х уже выпустили на волю.
Не сумев устроиться в жизни, несколько лет спустя он помер в Нерюнгри. Исаков вскоре после освобождения уехал в Москву и был застрелен в ходе криминальной разборки.
С уроженцами Украинской ССР Максимом Левченко (он насмерть пырнул одноклассника ножом) и Шатохиным разбирались в Киеве. Воли не захотели оплачивать им путь на родину. Поэтому их выпустили два года спустя — в сентябре 2000-го: купить билеты на Украину по договоренности с политиками согласились бизнесмены. Зато уголовного преследования им удалось избежать. Россия тоже не имела к Левченко и Шатохину претензий ввиду их несовершеннолетнего года во время захвата Ту-154.
